Лия Флеминг - Последний автобус домой Страница 79

Кто бы мог подумать, что «Блюз о детях войны» окажется хитом в Соединенных Штатах как гимн против войны во Вьетнаме? Кто бы мог подумать, что через шесть месяцев после встречи на ланче у Джой Конни и Пол поженятся? Конни появилась в квартире Пола в ночь, когда умерла бабуля, и больше от него не уезжала. Никто из родных на это и бровью не повел, но потом новые партнеры Пола предположили, что, возможно, местному доктору не стоит вот так откровенно жить гражданским браком с подружкой. Конни и Пол намек поняли и отправились в службу регистрации актов гражданского состояния, взяв в свидетели Розу, Невилла и Джой.

Обе семьи пришли в ужас, но жених и невеста не хотели шумихи. Конни надела короткое платье в полоску и огромную шляпу с висячими полями. Пол был в рубашке с пальмами и фланелевых штанах. Конни уже достаточно насмотрелась на чопорно-правильные свадебные церемонии, чтобы ей захотелось взорвать традицию.

Невилл и Найджел потихоньку от всех приготовили им пышный свадебный завтрак, и все просто завалили их подарками, несмотря на протесты новоявленной пары. Впервые за многие годы Конни чувствовала себя счастливой и беззаботной. С Полом ей было спокойно. Секретов друг от друга у них не было. Он знал о Марти и о Лорни, который погиб в той ужасной авиакатастрофе у Перпиньяна в 1967 году. Пол объяснил ей, как устроена репродуктивная система, и заверил, что вероятность того, что Анна – дочка Марти, очень невелика.

– Конни, ты должна оставить все это в прошлом, – строго сказал он ей. – Не надо тосковать по тому, чего уже никогда не будет. Мы нарожаем с тобой кучу детей. А где бы она ни была сейчас, она счастлива в той единственной жизни, которую знает. Не стоит зацикливаться на этих мыслях.

Он был прав, но ей было обидно, что он произнес все это вслух, словно она его пациент. Какой смысл сейчас препираться, ведь и так ясно, что она никогда не забудет своего потерянного ребенка. И все это не имеет теперь никакого значения – она здесь, над нею лишь звезды, и земля уплывает все дальше. Она возвращается домой. Ах, если бы только мама была сейчас рядом! И все же каким-то странным чувством она ощущала ее присутствие. Волнение ее усиливалось, она не хотела пропустить ни секунды этого путешествия.

Попасть в эту страну после того, как здесь установился новый режим, оказалось непросто, но ее знание греческого, хоть и слабенькое, ее старые документы и британский паспорт помогли одолеть препятствия.

– Я везу прах моей матери на родную землю, – солгала она, указывая на свою сумку. Офицер миграционной службы пожал плечами, приняв их за очередную парочку сумасшедших хиппи, но пропустил дальше. И вот они на ночном пароме на пути к Ханье, спят на полу в спальных мешках, убаюканные ровным гулом мотора.

Когда они проснулись, небо над ними было уже ярко-синим, воздух чуть дрожал от жары, а перед ними открывался порт в бухте Суда, все еще изрытый оспинами войны.

«Вот я и дома», – подумала Конни, вглядываясь в даль и жадно вбирая глазами всё, что она видит: серые холмы, выгоревший дерн, приземистые квадратные домики, дочерна загорелых мужчин в гавани – они тянули канаты. Здесь чужая земля. Здесь были волнения, прошла гражданская война, установлен суровый военный режим. Все приезжающие сразу попадают под подозрение, но ничто не остановит Конни, она должна найти деревеньку, в которой родилась ее мама.

Казалось, что Гримблтон – с его прохладными, сырыми, прокопченными домами из красного кирпича – за много-много световых лет от этого яркого ландшафта.

Они взвалили на плечи рюкзаки. Волосы Пола выгорели местами чуть ли не до белёсости, а Конни подняла волосы кверху и спрятала их под легкий шарф, как это делала мама; поверх шорт она надела длинную юбку – на случай, если тут не принято ходить с голыми ногами.

Они уже разузнали, как им следует действовать: надо найти общественный транспорт, который доставит их до главного города, но, если в автобусе, кроме них, будут еще пассажиры, сесть не рядом, друг подле друга, а как положено – мужчине с мужчинами, а женщине с женщинами. Потом снять комнату, оставить в ней вещи, купить на завтрак необходимый минимум – хлеб, сыр, фрукты и воду – и только потом отправляться на поиски. И вот они влезли в хлипкий автобус. Все тут же уставились на них и принялись шепотом обсуждать их яркие одеяния. Ехали в столицу острова – по песчаным улицам с эвкалиптовыми деревьями, мимо элегантных серых домов с балкончиками, мимо воронок от бомб. Вскоре они прибыли в Ханью и устремились к морю. Нашли комнатку с видом на Венецианский залив – просто спальня с деревянной кроватью, хрустящими чистыми простынями, раковиной и кувшином для умывания. Выскользнули из жары в тень узких улочек, в ближайшей таверне заказали жареного осьминога и большую миску травяного салата, обильно запили все это грубым критским вином со вкусом лакрицы. Разморенные от жары, вина и усталости, они побрели в свою комнатку на послеобеденную сиесту. Иностранных туристов здесь было совсем мало, и поначалу их встречали с откровенной враждебностью. Бегающие тут и там дети казались заброшенными, семейная бедность исходила от них. Они толпились вокруг и жадными глазами смотрели, как Конни и Пол поедают фрукты. Пол не забыл перед уходом оставить им несколько монеток и, оглянувшись, увидел, как они наперегонки бросились их делить.

– Вы из Германии? – спросил официант, глядя на посветлевшие волосы Пола.

Тут его перебила Конни, объяснившая на ломаном греческом:

– Нет! Я Констандина Пападаки. Мою мать звали Анастасия Пападаки, она сестра Стелиоса Пападаки.

Но она никак не могла вспомнить название деревни, где они жили.

– Быть так близко и при этом так далеко! – рыдала она, а Пол прижимал ее к себе и целовал, пытаясь ласками и нежным поглаживанием согнать с нее напряжение.

– Ну же, ну, будь терпеливой. Мы обязательно найдем ее.

– Но как?! Пападаки здесь – на каждом шагу! И просто сотни мужчин по имени Стелиос. Я должна найти его… А вдруг он тоже умер?

– Если жизнь здесь устроена хоть немного как в Гримблтоне, то достаточно лишь обронить словечко. Появится зацепка, и за ней весь клубок размотается. Английская девушка, хорошо говорящая по-гречески, разыскивает семью своей матери. Забросить вот такую удочку, сесть и ждать.

Она едва скрывала волнение. В какой бы магазин они ни зашли, она всех удивляла разговором на греческом. В глухих переулках со следами бомбежки, где люди были более подозрительны к власти и осторожнее выражали свое мнение, ее встречали молчанием.

В субботу они попали на фруктовый базар под открытым небом, куда фермеры со всего острова приезжали на запряженных осликами тележках, в ржавых пикапчиках и привозили все самое свежее: живых куриц, кроликов в клетках, головки сыра, оливки в рассоле, оливковое масло, вино и ракию – местную водку из слив. Все было точно так, как рассказывала мама, когда подруги в «Оливковом масле» пытались по ее рецептам готовить фрукты и овощи. Да, фрукты тут в сердце всего, улыбнулась про себя Конни.

Пол не спеша шел вдоль ряда кричащих на разные голоса торговцев, завороженный яркими красками помидоров размером с теннисный мяч, дынь, вишен, пучков свежих трав – мяты и тимьяна, бочонками меда с золотистыми потеками. Конни в юбке до пят и по-крестьянски завязанном на голове шарфе вглядывалась в лица торговцев – а вдруг?

– Вы знаете семью Пападаки? – спрашивала она. – Анастасия. Ее сестру Елену убили на войне.

В ответ на нее смотрели настороженные лица, по которым было невозможно что-либо прочитать. Милые, но осторожные. И никто, похоже, ничего не знал.

За одним прилавком им встретился пожилой мужчина, продававший сыр: белую нежную мизитру и твердую гравьеру, мягкие йогуртовые сыры. Он был одет в национальную одежду – просторные шаровары, черные кожаные сапоги до колен и свободную черную рубаху, голову его покрывала сплетенная из ниток дырчатая косынка-бандана. Услышав вопрос Конни, он поперебирал четки и попросил:

– Повтори.

Она достала мамину фотографию.

– Мама была в греческом сопротивлении, они воевали на холмах… Медсестра, попала в плен, ее отправили в Германию… Вы знали ее? – вскричала она, и сердце ее заколотилось в волнении.

Он покачал головой, но ничего не ответил.

Конни чуть не разрыдалась.

– Нет, это безнадежно. Почему никто не хочет со мной говорить?

Пол потащил ее в сторону.

– Они пережили страшную войну, а потом еще и гражданскую, коммунисты против «правых», брат против брата. Мы не представляем себе, что им пришлось испытать. Но насколько я понимаю, он все-таки узнал ее. Я наблюдал за его лицом… Просто дай им какое-то время!

Они шли вдоль бухты, глядя на маяк и береговую линию, смотрели, как солнце садится в море. Потом свернули в тенистые переулки полюбоваться разрушенными дворцами и другими старинными зданиями, прошли через обувной базар, попримеряли сандалии, сумки и ремни, каждой клеточкой впитывая историю этого древнего города.