Джоанна Кэннон - Среди овец и козлищ Страница 8

– Почему ты похоронила себя здесь, Дороти?

Она посмотрела ему прямо в глаза и прочитала в них сомнение.

– Я делаю… – пробормотала она. – Стараюсь…

– Добиться успеха? – Гарольд заглянул в комнату. – Или устроить бардак? Поставить себя в глупое положение?

– Выбор, – улыбнувшись, ответила Дороти. – Я делаю выбор.

Она не сводила с него глаз, а он вытер пот с виска рукавом рубашки.

Когда Гарольд спустился вниз, Дороти вышла на лестничную площадку и снова взглянула на снимок. И тут вдруг почувствовала запах. Запах, который, казалось, жил на этой улице на протяжении нескольких недель после случившегося, и в нем отчетливо ощущался привкус декабрьского мороза. Ей показалось, что она ощущает тот же запах даже сейчас, много времени спустя. Иногда она шла по тротуару, погруженная в размышления, и этот запах возникал снова. Точно он на самом деле никогда не исчезал, точно оставался здесь с одной-единственной целью – не дать им всем забыть. Той ночью она стояла на этом же месте и наблюдала за происходящим. Она часто проигрывала всю эту сцену в уме в надежде, что, возможно, что-то изменится и она сможет выбросить происшедшее из головы. Но та ночь плотно, словно гвоздями, была вбита в ее память. Даже тогда, наблюдая за этим, она понимала, что обратного пути нет и не будет.

21 декабря 1967 года

Звуки сирен пронзают дорогу, будят улицу. Сверкают сине-красные огни, люди выглядывают из окон в ночь, прильнув к стеклам, как рыбки в аквариуме. Дороти наблюдает за всем этим с лестничной площадки. Перила впиваются в бок, когда она сильно наклоняется вперед, зато видно отсюда немного лучше. Внезапно вой сирен смолк, и пожарные высыпали из машин на улицу. Она прислушивается, но стекло заглушает голоса, и единственным звуком остается дыхание – воздух с трудом проходит через горло – да стук пульса в ее собственных висках.

Уголки стекол густо заросли ледяными узорами в виде папоротника, она всматривается в прогалины между ними. По тротуарам протянуты извивающиеся шланги, реки света отражаются на черном фоне. Вся сцена выглядит какой-то нереальной, театральной, что ли, словно некто задумал поставить спектакль прямо на улице. Напротив, через дорогу, Эрик Лэмб открывает входную дверь, натягивая на себя свитер. Потом оборачивается, что-то кричит оставшимся в доме и выбегает на улицу. Другие люди отпирают окна, толкают створки, и пар от их дыхания вырывается в темноту.

Она зовет Гарольда. Звать пришлось несколько раз, потому что спит он всегда мертвым сном. И когда, наконец, появляется, у него вид человека, которого привели в сознание с помощью электрошока. Он желает знать, что происходит, задает вопросы и кричит при этом во все горло, хоть и стоит всего в трех футах от нее. Она видит мутно-белую пленку в уголках заспанных глаз, отпечаток подушки на щеке мужа.

И отворачивается к окну. Еще больше дверей распахнулось. Еще больше людей высыпало на улицу. Привычный запах дома, отполированных подоконников и жидкого моющего средства для раковины начинает сменяться запахом дыма – так ей, во всяком случае, кажется. Дым просачивается сквозь щели и трещины, умудряется пробраться даже сквозь кирпичи.

Она снова оборачивается к Гарольду:

– Думаю, случилось что-то очень плохое.

Они выходят в сад. Через улицу их окликает Джон Кризи, но голос его тонет в реве моторов и топоте ног по асфальту. Дороти вглядывается сквозь тьму в дальнюю часть улицы. Шейла Дейкин стоит на лужайке, закрыв ладонями лицо, ветер треплет полы ее халата, подол полощется, точно флаг. Гарольд велит Дороти оставаться на месте, но пожар притягивает к себе, точно магнит, и все норовят подобраться поближе, подходят по дорожкам и тротуарам. Единственным неподвижным зрителем остается Мэй Рупер. Она так и застывает в дверях, словно перед барьером из света, шума и запаха. Но вот она делает рывок. Брайан пытается перехватить ее, когда она проносится мимо, но та словно не замечает этого.

Пожарные работают слаженно, как единый механизм, образуя цепочку. А потом вдруг раздается оглушительный звук. Взрыв. Гарольд кричит, чтобы Дороти немедленно зашла в дом, но вместо этого она отходит еще дальше. И косится на Гарольда. Тот так увлечен происходящим, что не обращает на это внимания, и она продолжает двигаться вдоль стены. Ей просто необходимо увидеть все, хотя бы на секунду. Выяснить, что же там произошло.

Она доходит до дальнего конца садика, и тут вдруг один пожарный начинает размахивать руками, оттесняет людей, точно кукол. И все скапливаются посреди улицы, стоят, тесно прижавшись друг к другу, словно ища защиты от холода.

Пожарный выкрикивает вопросы.

– Сколько человек живет в том доме?

Все отвечают одновременно, и голоса заглушаются, уносятся порывом ветра.

Пожарный всматривается в лица, затем указывает на Дерека.

– Сколько? – снова спрашивает он, стараясь выговорить это слово как можно отчетливее.

– Один, – кричит в ответ Дерек, – всего один человек. – Затем он оглядывается на свой дом, Дороти следит за направлением его взгляда. У окна стоит Сильвия с Грейс на руках. Сильвия видит их, потом отворачивается, крепко прижимая к груди детскую головку.

– Его мать живет в доме для престарелых, но он забирает ее на Рождество, – продолжает Дерек. – Так что в доме больше никого. – Но пожарный уже отбегает в сторону, слова Дерека тонут в темноте.

К небу поднимается клуб дыма, разворачиваясь, точно свиток. Потом теряется на фоне черноты, цепляется за звезды своими рваными краями, тает и исчезает вовсе. Гарольд встречается взглядом с Эриком, тот качает головой – краткое, почти незаметное движение. Дороти замечает его, но тут же отворачивается, привлеченная шумом и дымом.

Начать с того, что никто из соседей не обращает на него внимания. Слишком уж все поглощены созерцанием языков пламени, оранжевых и красных стрел, что проносятся мимо окон. Но Дороти все же замечает, первой. Она в шоке, теряет дар речи, застывает столбом. Все пребывают примерно в том же состоянии. И вот взгляды всей группы устремлены уже не на дом одиннадцать, а на него.

Уолтер Бишоп.

Ветер проникает ему под пальто, он поднимает воротник. От ветра вздымаются спирали волос, и он пытается защитить глаза. Губы шевелятся, но слов не слышно. Хозяйственная сумка выпадает у него из руки, на тротуар и в канаву валятся пакетики и банки. Дороти подбирает их, пытается вернуть ему.

– Все думали, ты уехал вместе с матерью, – говорит она, но Уолтер ее не слышит.

От дома по улице разносятся крики, голос одного из пожарных перекрывает остальные.

– Там кто-то есть! – кричит он. – Кто-то остался в доме.

Все отворачиваются от огня и смотрят на Уолтера.

– Кто там, внутри? – Этот вопрос так и застыл у каждого в глазах, но только Гарольд задает его вслух.

Поначалу Дороти кажется, что Уолтер не слышит вопроса. Он не отрывает взгляда от клубов черного дыма, который начинает валить из окон его жилища. А когда, наконец, обретает дар речи, то говорит так тихо, чуть слышно, что все придвигаются к нему.

– Куриный суп, – говорит он.

Гарольд хмурится. Дороти видит, как на лбу у него разом обозначаются все будущие морщинки.

– Куриный суп? – Морщинки становятся все глубже.

– О, да. – Уолтер не отрывает глаз от дома под номером одиннадцать. – При гриппе ничего полезнее нет. Ужасная штука этот грипп, не правда ли?

Все дружно кивают, точно призрачные марионетки в темноте.

– Только мы добрались до отеля, как она и говорит, что заболела. Ну, и я говорю ей: «Вот что, мама, раз тебя так сильно продуло, ты должна лежать в своей постели». Ну, и мы развернулись и поехали обратно домой.

И снова все марионетки уставились на окна первого этажа дома Уолтера.

– Она теперь там, твоя мать? – спрашивает Гарольд.

Уолтер кивает.

– Не мог же я везти ее в дом престарелых в таком состоянии. Правильно? Ну вот, уложил ее в постель и пошел звонить доктору. – Он смотрит на банку, которую протягивает ему Дороти. – Хотел сказать, что собираюсь накормить ее супом, как он советовал. А в эти консервы сегодня суют так много добавок. Так что предосторожность никогда не помешает, верно?

– Да, – говорит Дороти, – предосторожность никогда не помешает.

По улице расползается дым. Дороти чувствует его привкус во рту. Он смешивается с привкусом ужаса и морозного воздуха. И она еще плотнее запахивает на груди кардиган.

Гарольд входит в кухню через заднюю дверь. Дороти понимает, что муж хочет ей что-то сказать, – он никогда не пользуется задней дверью, ну разве что в случае крайней необходимости или когда обут в резиновые сапоги.

Она отрывает взгляд от кроссворда и смотрит на него.

Он проходит мимо разделочного столика. Берет и кладет на место какие-то предметы, открывает навесные шкафчики, разглядывает посуду и вот, наконец, не выдержав, начинает говорить.