Давид Фонкинос - Тайна Анри Пика Страница 8

Наконец Дельфина улучила момент, чтобы вставить словцо и ускорить ход беседы:

– А были у него какие-нибудь увлечения?

– ?..

– Ну, например, вы не видели в пиццерии пишущую машинку?

– Что-о-о? Пишущую машинку?

– Да, машинку.

– Нет, никогда.

– А читать он любил? – спросила Дельфина.

– Кто, Анри? – усмехнулась Мадлен. – Нет, я никогда не видела его с книжкой в руках. Да он и вообще ничего не читал, кроме телепрограммы.

Лица гостей выражали смешанные чувства, от испуга до возбуждения. Удивленная их молчанием, Мадлен неожиданно добавила:

– Стойте-ка, я кое-что вспомнила. Когда мы продали пиццерию, нам пришлось потратить много дней на разборку всего, что скопилось в помещении за долгие годы. И знаете, я нашла в подвале картонную коробку, набитую книгами.

– Вы думаете, он их читал в ресторане тайком от вас?

– Да нет же! Я тогда еще спросила его насчет них, и он ответил, что складывал в коробку книги, забытые посетителями за все годы. Он их сохранял на случай, если за ними кто-нибудь явится. Мне это тогда странным показалось: не припоминаю, чтоб наши посетители оставляли книжки на столах. Но я ведь не постоянно находилась в зале. Да и после работы я шла домой, а он оставался прибирать. И в пиццерии он проводил гораздо больше времени, чем я. Уходил туда в восемь-девять утра, а возвращался только к полуночи.

– Н-да, ничего себе рабочий денек! – заметил Фредерик.

– Для Анри такая жизнь была счастьем. Он обожал утренние часы, когда никто ему не мешал. Замешивал тесто, старался почаще изобретать новые рецепты, чтобы клиентам не приедались наши пиццы. А еще, забавы ради, давал им имена. Помню, одну пиццу он назвал «Брижит Бардо». А другую, с красным перцем, – «Сталин».

– Почему «Сталин»? – удивилась Дельфина.

– Да откуда мне знать?! У него были свои причуды, и немало. К примеру, он очень любил Россию. Ну, то есть русских. Говорил, что это гордый народ, прямо как мы, бретонцы.

– Вот как…

– А теперь вы уж извините, но мне пора уходить, я должна навестить подругу в больнице. Больница, дом престарелых да кладбище – вот и все мои развлечения. Так и хожу из одного места в другое, прямо заколдованный круг какой-то. А вы с чем ко мне пожаловали-то?

– Скажите, вам нужно идти прямо сейчас?

– Да.

– В таком случае нам лучше встретиться еще раз, – сказала приунывшая Дельфина, – у нас есть к вам разговор, который может занять некоторое время…

– Вон как… Вы меня прямо заинтриговали, но мне и вправду пора.

– Спасибо, что уделили нам время.

– Не за что. А вам понравился мой карамельный чай?

– Да, очень вкусный! – дружно ответили Дельфина с Фредериком.

– Ну, тем лучше, потому что мне его подарили, а я его терпеть не могу. Вот и пытаюсь от него избавиться, когда гости приходят.

Увидев ошарашенные лица парижан, Мадлен добавила, что это просто шутка. Старея, она обнаружила, что никто не считает ее способной на розыгрыши. Почему-то считается, что старики все сплошь мрачные, бестолковые и напрочь лишены чувства юмора.

Прощаясь, Дельфина спросила, когда они смогут увидеться еще раз. Мадлен объяснила, не без иронии, что свободна от всяких обязанностей, они могут приходить когда угодно. Договорились на завтра.

И тут старуха обратилась к Фредерику:

– А вы, молодой человек, неважно выглядите.

– Вот как?

– Вам бы невредно побольше гулять у моря.

– Вы правы. Я действительно мало гуляю.

– А чем же вы занимаетесь?

– Пишу.

И Мадлен бросила на него соболезнующий взгляд.

Войдя в больничную палату, где лежала ее подруга, Мадлен рассказала ей о сегодняшних посетителях. И увенчала свой рассказ шуткой о карамельном чае, чтобы развлечь больную. Сильвиана сжала ее руку, в знак того, что оценила юмор. Эти женщины дружили с детства, вместе прыгали через веревочку в школьном дворе, делились рассказами о первом поцелуе с мальчиком, потом обсуждали, как воспитывать детей, а жизнь тем временем проходила, и вот уже умерли, почти одновременно, их мужья, и теперь одной из них предстояло уйти раньше другой. Однако Мадлен продолжала демонстрировать радость жизни, – по ее мнению, именно так и следовало держаться в подобных обстоятельствах.

После этого прерванного визита Дельфина и Фредерик решили пообедать в заведении, которое принадлежало некогда супругам Пик. Пиццерия превратилась в блинную, что, в общем-то, было более логично. Приезжая в Бретань, люди хотят есть бретонские блины и запивать их сидром, а значит, нужно следовать местным кулинарным традициям. Таким образом, при новых владельцах клиентура заведения радикально изменилась: местных завсегдатаев потеснили туристы.

Молодые люди долго осматривали помещение, пытаясь представить себе, каким образом Пик мог написать здесь свой роман. Фредерику такая гипотеза казалась маловероятной.

– Не очень-то симпатичное место, а вдобавок жарко и шумно… Ты считаешь, он мог здесь писать?

– Почему бы и нет? Зимой клиентов не бывает. Представь себе, бо́льшую часть года в этих краях тихо, как на кладбище. Как раз та гнетущая атмосфера, в которой нуждаются писатели.

– Н-да, в этом что-то есть. Гнетущая атмосфера… именно так я ее и называю, когда пишу у тебя в доме.

– Ты шутишь!

И они развеселились: их все больше и больше возбуждала вся эта история, принимавшая реальные очертания. Да и характер Мадлен Пик произвел на них сильное впечатление. Им не терпелось увидеть, как она отреагирует, когда завтра узнает о тайной деятельности своего мужа.

Официантка[13] спросила, чего они желают. Всякий раз процедура заказа проходила одинаково: Дельфина мгновенно выбирала себе еду (как правило, салат с морепродуктами), тогда как Фредерик растерянно перелистывал меню и долго колебался – точь-в-точь писатель, застрявший на неудачной фразе. Пытаясь найти выход из этого мучительного тупика, он поглядывал на тарелки других клиентов. Блины выглядели довольно аппетитно, но какой из них выбрать? Он взвешивал все «за» и «против», уныло сознавая, что над ним довлеет проклятие нерешительности. И в конечном счете всегда делал неудачный выбор. Дельфина, сжалившись над ним, посоветовала:

– Ты вечно ошибаешься, так что, если хочешь «полный», бери лучше «лесной»[14].

– Да, ты права.

Хозяйка молча выслушала этот диалог, но, передавая заказ мужу, предупредила: «Поаккуратней там, это для парочки психопатов».

Чуть позже, с удовольствием поедая свой блин, Фредерик признал, что его подруга решила проблему по-своему успешно: достаточно было пойти против собственной интуиции.

За столом они продолжали смаковать историю обнаруженной рукописи.

– Мы заловили нашу Вивиан Майер! – провозгласила Дельфина.

– Это еще кто?

– Знаменитая женщина-фотограф, чьи снимки были найдены только после ее смерти.

– Ну да… пожалуй, ты права: Пик – это вторая Вивиан.

– И практически та же история. А люди просто обожают подобные сюжеты.

В Чикаго жила американка французского происхождения, довольно эксцентричная особа, которая всю свою жизнь занималась фотографией, никому и никогда не показывая снимки. Ей и в голову не приходило демонстрировать свои работы на выставках, к тому же у нее часто не хватало денег, чтобы отпечатать их. В результате она так и не смогла увидеть бóльшую часть своих фотографий, хотя, видимо, сознавала, что Бог наделил ее талантом. Так отчего же она не пыталась жить на доходы от своего искусства? Вместо этого Вивиан, ходившая в унылых мешковатых платьях и неизменной старенькой шляпке, всю жизнь проработала гувернанткой. Дети, которых она опекала, долго не могли ее забыть. Особенно хорошо им помнился висевший у нее на шее фотоаппарат, с которым она никогда не расставалась. Но никто не подозревал, каким зорким и верным был ее глаз. В результате полупомешанная старуха умерла в нищете, оставив после себя тысячи снимков, чья стоимость теперь, после их обнаружения, возрастает с каждым днем. Перед смертью она попала в больницу, и с тех пор уже не могла платить за ячейку, где хранила плоды своего многолетнего творчества, поэтому коробки с фотографиями и негативами были выставлены на аукцион. Один молодой человек, снимавший фильм о Чикаго 1960-х годов, купил их буквально за гроши. Он набрал имя фотографа в поисковике Google, но ответа так и не получил. Зато когда он создал в Интернете сайт и разместил там снимки неизвестной женщины, то получил сотни восторженных отзывов. Работы Вивиан Майер никого не оставляли равнодушным.

Несколько месяцев спустя он снова набрал ее имя в поисковике, и на сей раз ему попалось объявление о ее смерти. Двое людей – родные братья – организовывали похороны своей бывшей няни. Молодой режиссер созвонился с ними и таким образом узнал, что эта женщина – гениальный фотограф, чьи снимки он приобрел, – бóльшую часть жизни проработала в качестве baby-sitter.