Светлана Ермолаева - СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1980–1986 годы) Страница 8

Ну, а дальних было вообще не счесть. Если раньше, до несчастного случая, не все знали о ее существовании, то теперь, будто кинозвезда, она стала притчей во языцех буквально у всего аппарата ДТ, не минуя обслуживающий персонал: уборщиц, сантехников, буфетчиц, милиционеров. Только что бюллетень о состоянии ее здоровья не вывешивали на всеобщее обозрение. А уж каких только слухов, сплетен, домыслов ни вихрилось по всему огромному зданию. Отголоски нет-нет, да доносились до ушей Ксении: то по телефону, то Валька приносила, то Салта привозила вместе с продуктами. Изредка она заезжала к ним домой, хотя чаще Ренат подъезжал к Совмину. Звонили люди, с которыми Ксения никогда не общалась. Звонили, интересовались здоровьем и в разговоре обязательно какой-нибудь каверзный вопросик, типа: «А правда, что у тебя гениталии повреждены?» «А что это такое?» – невинно интересовалась она в ответ.

Но самым ярым инквизитором все же была Валька-бухгалтерша. Ее широкая фальшивая улыбка никак не вязалась с холодным змеиным взглядом. На правах соседки она так и лезла в квартиру, так и высматривала, так и вынюхивала, а вдруг еще что-нибудь случится. За что она так ненавидела Ксению? У нее была двухкомнатная совминовская же квартира, шикарная мебель, она хорошо одевалась. Все у нее было, кроме мужа. Может, и мужчины не было. И ей не давал покоя чужой. С ее обширной задницей ей бы не кобеля, а быка хорошего, а не мужа. Ксения за благодеяние соседки – деньги в конверте – терпела ее присутствие в квартире, ее тупые речи, ее ужимки и хихиканья при Ренате. Где была ее свобода в собственной крепости, куда лезли все, кому не лень?

Судили, рядили, гоняли молву,А я в этот миг умирала.В горсти напоследок живую травуС собой на тот свет забирала.Не ради корысти, не ради наживы,А просто в безделье праздномТолпа осуждает нас, если мы живы,В бельишке копается грязном.Умрем – в осужденьеВздохнет толпа:– А, ну их, блажат со скуки!..…А я брела с крестом до столба,Готовая к крестной муке.

Несмотря на дарованную Господом жизнь, депрессия не покидала ее. Она со страхом думала о выходе на работу. Будто там ее ждало звериное логово, а не человеческое общество. Она должна встать на ноги! И она решила сидеть на больничном до тех пор, пока не начнет ходить без палочки. Она так и не знала, будет хромать или нет. Нужно было притворяться, и она это делала блестяще. Если в больницах перед чужими людьми она проявляла мужество и терпение, то сейчас перед своими она изображала немощную и слабую калеку, оттягивая срок возвращения на работу.

После выхода из травматологии ее навещал врачхирург из спецбольницы на дому. Она принимала его в постели, как лежачая больная. В один из дней он предложил ей полежать с неделю в своей больнице, поделать массаж, лечебную гимнастику, пройти все анализы, и она согласилась. Ренат не возражал, он был готов на все, чтобы она стала ходить, как раньше. Хотя он и написал ей в реанимацию, видно, погорячился: «Возвращайся домой к нам с сыном хоть какая, хоть в коляске будешь сидеть, я буду ухаживать за тобой, только не умирай!». Но она понимала, больная жена никому не нужна.

В отделении к ней было повышенное внимание, врачи приходили к ней сами, брали кровь, мерили давление, делали кардиограмму, все было в норме, как у здорового человека. Это ее порадовало. И вдруг неожиданный удар, предательский, какого она не ждала. Пришла врач-гинеколог, осмотрела ее «гениталии» и определила беременность сроком два с половиной месяца.

– Вы будете рожать?

– Конечно, нет! После таких травм, как у меня, особенно перелома седалищной кости, мне категорически нельзя рожать.

– Но как же вы так? Срок приличный. Тогда нужно срочно делать аборт.

– А как же костыли?

– Ну, это не помеха. Готовьтесь к завтрашнему утру.

Она никому не сказала о своей неуместной неприятности. Почему-то у нее было дурное предчувствие, и она молилась, как умела: «Пресвятая дева Богородица, спаси и сохрани!» Грех совершала, ребенка убивала, а ждала помощи. Предчувствие ее не обмануло. Она вышла из больницы, а кровотечение не проходило, таблетки не помогали. Оставался народный способ. Они поехали с мужем вдвоем на дачу приятеля брата, он затопил баню, она напарилась, выпила стакан водки, из нее вылетел приличный комок, то, что осталось после некачественной работы гинеколога. И все. Народный способ помог. Обида опять была на мужа, плевать ему было на ее здоровье, лишь бы себя ублажить.

Прошло три месяца, и отец отвез ее в травматологию, где ей сделали снимок и сообщили, что костная мозоль достаточной плотности и на ногу можно наступать, но ходить еще придется с палочкой и не слишком долго находиться на ногах. Приобрели палочку. Пришлось Ксении хромать с гримасой сдерживаемой боли на лице. Ей не было больно и, находясь дома одна, она, опираясь на здоровую ногу, училась ходить на своих двоих. Теперь в ведомственную поликлинику она ездила на трамвае самостоятельно, и в каждое посещение прихватывала с собой бутылку коньяка для врача, чтобы он продлял больничный. И он продлял.

– Ночью так ноет нога, сил нет. Не знаю, когда я смогу выйти на работу, там не только ходить, бегать надо, столько дел, – беззастенчиво лгала она, глядя врачу в глаза.

– Еще бы! Это же правительство, а не контора какая-нибудь. Серьезное учреждение, – поддакивал он, пряча бутылку в портфель.

Прошло девять месяцев, пока она, наконец, ни решила: все, хватит, пора поставить на уши аппарат Совмина. Страдания физические и душевные закалили ее, она стала сильной и смелой, уверенной в себе. Долгие кропотливые размышления о прошлом способствовали тому, что она стала лучше понимать человеческую природу, которой, увы, не чужды низменные страсти, подлые поступки и все злое и грязное, что составляет худшее в человеке, что от Сатаны. Безгрешных нет, и стремиться к этому не надо, ибо бесполезно, не дадут житья черные вороны белой вороне, испоганят так или иначе ее сверкающие белизной и чистотой перья. Было достаточно времени у Ксении, чтобы и в себе разобраться, поняла она, что душа ее никому не нужна.

Родители, конечно, несмотря ни на что, любили свою единственную, непутевую дочь. Будучи коммунистами, о существовании души не знали: партия не сообщала. А дочь не захотела сообщать: зачем им это на старости лет? Мужу нужна была горячая баба, послушная покорная жена. Зачем ему умная, он сам умен! А если тебе душа какая-то нужна, нечего было замуж выходить. Родственникам его нужны были ее услуги, а не она сама.

Мысли и чувства, за много лет не имевшие выхода, буквально обрушились на бумагу. Она писала и писала – до изнеможения, как одержимая, как ненормальная, как графоманка. Писала и прятала. Она была уверена, что муж в очередной раз обидит, унизит ее, узнав о ее новом занятии. Если она брала в руки книгу, он и то косился недовольно. Хотя сам любил стихи Есенина и песни Высоцкого – душевных поэтов. Значит, и у него была душа! Только для Ксении, выходит, не было.

Немногие знали о ее тайне. Мать не придала значения, Кира отнеслась без особого восторга. До несчастного случая Салта знала, что она пишет стихи, посвященные Высоцкому. Но сейчас было совсем другое, более серьезное. Поделилась с Салтой, та читала многое из сейфа, с разрешения Ксении. Она тогда все забрала на всякий случай и отнесла к себе домой на хранение. Пожалуй, на данный момент она была единственная, кто мог оценить творчество Ксении. Сама она когдато окончила филфак, занималась на сценарных курсах у известного сценариста, закрутила с ним шашни, узнала жена, устроила скандал, и Салта вынуждена была уйти. После этого устроилась по блату в Совмин, ее родственник работал в ЦК.

Она была довольно грамотной и начитанной, если бы не ее чрезмерная сексуальная озабоченность. Муж был старше на пятнадцать лет, часто ездил в командировки, и она не терялась. Какой-нибудь мужичок на стороне у нее всегда был. Связи свои она тщательно скрывала, не выставляла напоказ. И на том спасибо. Ксении была не по душе ее блядовитость, но надо же с кем-то делиться хоть малостью! Однажды она уже домолчалась, чуть навсегда не замолчала.

К тому же Салта, честно сказать, спасла ее от смерти. Пусть не сама лично, но вовремя позвонила кому надо. И Ксения чувствовала себя благодарной и обязанной. У них были общие темы для разговоров, а ее рассказы об очередной «великой любви» можно было и выслушать в полуха. Салта стала частым гостем в их доме, правда, одна, без мужа и дочерей. На Рената она взирала снизу вверх, вроде как с почтением. Ренат был вроде как безразличен к ней. Случилось так, что не давняя институтская подруга (а они дружили до неудачного замужества Киры, ее муж оказался злостным наркоманом), а именно Салта, которую она не считала подругой, стала первым читателем ее стихов, первым редактором, первым почитателем. И недоверчивая Ксения слегка приоткрыла ей душу.