Лиана Мориарти - Три желания Страница 9

Соперничество братьев и сестер – это крайне сложная проблема, которая требует отдельного и подробного рассмотрения. С другой стороны, вы, может быть, завидуете матерям единственных детей и переживаете, что ваши дети гораздо ближе друг к другу, чем к вам. Это совершенно нормально.

А вот это было ново. Правда ли, что их практичная до мозга костей мать никогда не волновалась ни о чем подобном?

– Зачем ты сказала журналистке, что Джемма – учительница? – спросила Максин, вернувшись в комнату со стаканом воды и таблеткой.

– Ну, наверное, время от времени она еще дает уроки, – ответила Лин, отложив речь в сторону. – Что я, по-твоему, должна была сказать?

– Да, конечно, в этом вся загвоздка, – согласилась Максин. – Мастер на все руки… За что только не берется. На днях я звонила ей, и она между делом сказала, что торопится на какую-то рекламную акцию в «Fox Studios», где надо ходить на ходулях, представляешь? Я ее спросила: «Джемма, ты что, умеешь ходить на ходулях?»

– Не умеет она, – ответила Лин. – Она сказала потом, что все время сваливалась. Но детям, которые были в зале, наверное, это показалось очень смешным.

– Да уж куда смешнее. Джемма у нас скиталец. Сегодня я в газете прочитала об одном убийце в Мельбурне. Его называли Скитальцем. Я подумала, что Джемму вполне можно так назвать! Моя собственная дочь – скиталец! Надо же!

– По крайней мере, она скитается неподалеку. В районе Сиднея…

– И то хорошо… – Сидя на диване перед Лин, Максин вдруг глубоко вздохнула и прижала руки к коленям, как будто чего-то боялась. – Вообще-то, я хотела с тобой кое о чем поговорить. Так, ерунда…

– Правда?

Мать обычно не намекала, что хочет поговорить; она выкладывала все и сразу.

– О чем же?

Тут на журнальном столике завибрировал мобильник Лин. Она посмотрела, кто звонит, и сказала:

– Легка на помине. Я переведу ее на голосовую почту.

– Нет. Отвечай. После переговорим. Ты все равно торопишься…

Максин стремительно встала и взяла стакан из рук Лин.

– Скажи Джемме, чтобы не забывала поливать цветы этого бедолаги, – загадочно добавила она и зацокала по плиткам, громко спрашивая: – Ну и что ты там творишь, Мэдди?

– У Кэт кризис! – радостно объявила Джемма. – Угадай, где она сейчас?

– Сдаюсь сразу! И где же?

– Ладно, скажу. Она сидит в своей машине рядом с домом той самой!

– Какой еще той самой?

– Не доходит, что ли? Да той, с которой у этого подонка Дэна был секс! Кэт ее выслеживает. Она сейчас может такое выкинуть – мало не покажется!

– Ты хоть раз в жизни можешь обойтись без этих своих шуточек? – спросила Лин. – Что она там делает?

– Послушай сначала, как она ее нашла! Прямо как заправский детектив!

– Джемма…

– Я не шучу. Вот уж нисколечко не шучу! Нам нужно остановить ее! Она говорит, что хочет просто посмотреть на эту женщину, но для Кэт этого наверняка будет мало, тебе не кажется? Вполне возможно, она задумала облить ее кислотой или еще как-то изуродовать. Может, съездим туда на твоей машине? В моей кондиционер не работает.

– У меня через полчаса собрание, – ответила Лин, взглянув на часы.

– Я тебя жду у крыльца.

– Джемма!

– Ой, не могу говорить, сейчас чихну! – И Джемма закончила разговор соответствующим звуком.

Лин отложила трубку, потерла глаза костяшками пальцев, припоминая, где сейчас живет Джемма.

Она подумала о собрании в пекарне. Там бы ее окутал сытный запах вперемешку со всеобщим уважением и удовольствием от встречи с успешными, профессиональными, спокойными, нормальными людьми.

Она крикнула Максин:

– Дай-ка мне еще две такие таблетки!

О «так, ерунде» своей матери она и думать забыла.

Глава 3

– Ты меня кинула.

– Что? Я?

– Ты меня кинула, потому что кто-то умер?

– Надеюсь, что нет.

Больше всего на свете Джемма не любила просыпаться по утрам. Каждый день начинался у нее с отчаянной борьбы. Даже если, как сейчас, ее будил телефонный звонок, она продолжала сопротивляться проясняющемуся сознанию, зажмуривая глаза и глубоко дыша, совершенно не вслушиваясь в смысл того, что ей говорили.

Если ей везло, разговор продолжался недолго, и после него она проваливалась обратно в свой сладкий сон.

– Я типа даже надеялся, что кто-то умер. Ну, такой… не очень близкий. Это укрепило бы мое шаткое эго.

Голос был явно мужской, но она понятия не имела, кто ей звонит, о чем речь, и все еще надеялась вернуться в объятия сна.

– Угу, я поняла, – вежливо пробурчала она.

– Нашла кавалера получше?

– Эммм… – вздохнула она и зарылась в одеяло с головой.

– Ты все еще в кровати? Вчерашний вечер удался на славу?

– Ш-ш-ш! Перестань болтать. Рано еще. Сегодня суббота.

Но в самом дальнем уголке ее сознания начинало нарастать какое-то беспокойство.

– Вот именно, суббота. А вчера была пятница. Я ждал, и ждал, и ждал… Пока все посетители ресторана не прониклись ко мне сочувствием и жалостью. Даже принесли бесплатный чесночный хлеб.

– Кто это? – Как Франкенштейн, возрожденный к жизни, Джемма резко выпрямилась и села.

– Скольких ты вчера кинула? Развлекаешься таким макаром каждую пятницу?

– Боже мой! Ты слесарь!

Она отбросила одеяло и выпрыгнула из постели, прижав к уху телефон. Другой рукой она отбросила назад челку. Как такое могло произойти?

– Сама не знаю, как это получилось! Это так невежливо! Такая невоспитанность! Я ужасно извиняюсь. Но у нас семейный кризис. Я страшно переволновалась, потому что моя сестра чуть не превратилась в настоящую маньячку. Хотя это меня не оправдывает.

– Продолжай…

– Я чувствую себя ужасно. Честное слово!

Она и правда чувствовала себя ужасно. И не только потому, что обидела слесаря, но и потому, что она совершенно забыла о том, чего с таким предвкушением ожидала! Может, она забыла еще что-нибудь и даже понятия об этом не имеет? Что-нибудь хорошее. Скажем, выигрыш в лотерее. Предложение о работе. Ей стало жутковато.

– Тебе и следует чувствовать себя ужасно, – продолжал слесарь. – Как собираешься искупать вину?

Джемма сидела на краешке кровати, скрестив ноги и натянув на колени футболку. Голос на том конце провода был сексуальный и твердый. Может быть, ей стоит завести привычку пропускать первые свидания?

– А-а, искупление… – протянула она. – Я католичка, мы с этим хорошо знакомы. Ну и что мне делать? Купить тебе завтрак?

– Нет. Думаю, ты должна приготовить мне завтрак. Себе – завтрак. А мне – обед. Получится такая трапеза на двоих. И во время этой трапезы ты сможешь рассказать мне о своей психованной сестре.

– С удовольствием, даже с большим удовольствием, вот только я не готовлю. Значит, надо придумать что-нибудь другое.

– Я буду через двадцать минут.

Джемма отпустила футболку и прижала колени к себе, сощурившись от удовольствия.

– Я не готовлю, – повторила она. – Это мои сестры готовят.

– Твои сестры меня не кидали.

После этого он повесил трубку, даже не попрощавшись.

Что ж! Голос был очень, очень приятный!

С другой стороны, вначале они все приятные.

Лин считала, что Джемма зависела от вещества под названием фенилэтиламин. Это вещество разливалось по всему телу, стоило только влюбиться. За последние десять лет Джемма пережила больше четырнадцати романов (Лин вела им счет), и, как говорила Лин, это было даже уже не смешно; наоборот, такая прыть пугала. Наверное, из-за этой-то зависимости Джемма рвала с очередным кавалером, как только роман переходил из первой стадии – влечение – во вторую – интим.

Хорошо, что фенилэтиламин можно было найти в шоколаде. Лин советовала Джемме потреблять больше шоколада, чтобы перевести наконец отношения в третью стадию – длительную и надежную связь.

Джемма подумала, много ли у нее шансов перейти на третью стадию в отношениях с…

С…?

Как, черт возьми, его зовут?

В голове было совершенно пусто, что было дурным знаком.

Она вспомнила, как схватила ключи с кухонного стола и начала укоризненно звенеть ими, точно мать, уличавшая своих детей в очередной шалости, как будто они нарочно сами закрылись в доме. Слесарь тогда с улыбкой посмотрел ей в глаза, потому что был одного с ней роста.

Джемма с сестрами строго соблюдали правило «не ниже метра восьмидесяти», но смотреть этому мужчине в глаза было необыкновенно приятно, как будто они лежали в постели, и это ее немного шокировало. Она подумала: может, правило пора менять?

– Забавно, что люди всегда стремятся показать мне ключи после того, как я взломаю их дверь, – сказал он.

Его волосы были подстрижены так коротко, что он казался практически лысым. Плечи были широкие, нос чуть крючковатый, а ресницы… невероятно длинные. Красивого мужчину они сделали бы женственным. Слесаря же делали красивым.