Лю Чжэньюнь - Меня зовут Лю Юэцзинь Страница 9

Жэнь Баолян, рассердившись, шмякнул о землю коробку с обедом; курица с каштанами разлетелась во все стороны.

– Директор Янь, да после ваших слов я и сам готов повеситься! – Указывая на строящийся вдали небоскреб, он бросил Лю Юэцзиню: – Хочешь сдохнуть – лучше сразу сигани вон оттуда!

Янь Гэ, успокаивая Жэнь Баоляна, показал на Лю Юэцзиня и вынес свой вердикт:

– Никого искать не надо, это будет он!

Глава 6. Цюй Ли

Итак, вечером того дня Лю Юэцзинь переоделся и, приготовившись сыграть свою роль, пристроился в начале перекрестка за лотком с вареной кукурузой. Лю Юэцзиню не довелось увидеть того, кого ему следовало изображать. Янь Гэ лишь объяснил, что это аньхоец, в целом очень похожий на Лю Юэцзиня. По большому счету какие-то несовпадения в их внешности проблемы не составляли. Этот маскарад устраивался, чтобы обмануть человека, и было достаточно примерного соответствия фотографии, на которой все равно никто бы не смог разглядеть отличие настоящего продавца от подставного, тем более, что на фото этот продавец вышел величиною с горошину. К тому же роль первой скрипки в этом спектакле принадлежала не торговцу кукурузой, а торговцу бататом и шашлычнику, что стоял рядом с ним. Вероятнее всего Цюй Ли во время своей инспекции станет допрашивать именно их. В этом смысле продавец кукурузы служил не более чем фоном – его взяли на всякий случай. Лю Юэцзинь впервые в жизни изображал другого человека; за это Янь Гэ заплатил ему пятьсот юаней. Получив эти деньги, Лю Юэцзинь тут же стал входить в свою роль, засыпая Янь Гэ вопросами:

– А ничего, что он – аньхоец, а я – хэнанец? Вдруг, если я заговорю, этот ляп сразу заметят?

Янь Гэ на секунду задумался, понимая, что Лю Юэцзинь прав; сам он этого как-то не учел. Однако уже через секунду опасения Лю Юэцзиня показались ему несостоятельными. Ведь фотография в газете не могла заговорить, а о том, что тот человек был аньхойцем, знал лишь Янь Гэ, так что Цюй Ли вообще не ведала, кто он и откуда родом. Янь Гэ лишь вздохнул и ответил:

– Если придется говорить на своем хэнаньском диалекте, говори, пожалуйста. Главное – не волнуйся. – Тут же он еще раз его успокоил: – У тебя не главная роль, можешь не переживать. Просто у меня жена что хорек – у нее интуиция на слабую жертву. Если бы не это, я бы вообще не стал искать подмену тому аньхойцу.

Лю Юэцзинь понимающе кивнул, отбросил вопрос с аньхойцем и, тыча в газетное фото, доверительно спросил:

– Ради чего создаются такие проблемы, что этому папарацци нужно? Деньги?

Янь Гэ вздохнул:

– За деньгами тут еще спрятано одно слово – «злоба». Человек злится, если кто-то живет лучше, чем он сам.

Лю Юэцзинь снова понимающе кивнул. Вдалеке на фото виднелся недавно отстроенный торговый комплекс. Янь Гэ ткнул в его крышу и сказал:

– Надо было спрятать здесь снайпера, тогда бы его башки уже не было.

У Лю Юэцзиня родился еще один вопрос. Он был такой же, как у Жэнь Баоляна: почему Янь Гэ, будучи такой крупной шишкой, не мог поставить свою жену перед фактом, что у него есть любовница? Ну появилась у него другая и появилась; ну узнала об этом жена и узнала. Почему бы с одной не развестись, а на другой не пожениться? И отпала бы тогда всякая необходимость скрытничать. Зачем было тратить столько сил на инсценировку только ради того, чтобы обвести жену вокруг пальца? В этом отношении Янь Гэ явно уступал суррогатчику Ли Гэншэну, возглавлявшему «Тихоокеанскую вино-водочную компанию». Тот действовал вполне открыто и бесстрашно. Но все-таки Лю Юэцзинь побоялся озвучить этот вопрос; он лишь заключил, что у каждого в голове свои тараканы. К примеру, Янь Гэ, будучи важной персоной, берег чувства своей жены, и это заслуживало сочувствия. Их можно было даже назвать товарищами по несчастью. Несчастье у них, правда, было разное, но боязнь стать достоянием пересудов их объединяла.

Итак, Янь Гэ объяснил Лю Юэцзиню, что беспокоиться ему не стоит. Тот переоделся в одежду аньхойца и, в общем-то, его ничего не беспокоило, хотя дискомфорт он чувствовал. Этот дискомфорт приносила ему не столько роль аньхойца, сколько вонь, исходившая от его одежды. Сразу бросалось в глаза, что покупал он ее в каком-нибудь секонд-хенде на ночном рынке. Наверняка ее сменил уже не один хозяин, поэтому ее запашок отдавал какой-то кислятиной и потом. Уже было не разобрать, кто и как запятнал эту одежду, но хотя одежда аньхойца воняла, товар у него был что надо. В его лавке на печке, что топилась угольными брикетами, возвышалась огромная алюминиевая кастрюля. Едва Лю Юэцзинь заступил на место, к нему тотчас ринулись покупатели. Все они оказались старыми клиентами. Оказывается, даже от торговли кукурузой был какой-то толк. Лю Юэцзинь проникся к аньхойцу уважением. Янь Гэ упоминал, что аньхоец робкий, и чуть что – начинает заикаться, но Лю Юэцзинь оценил его как очень толкового человека. Он даже подумал, что если когда-нибудь совсем рассорится с Жэнь Баоляном, то пойдет продавать кукурузу. Когда Лю Юэцзинь встал за прилавок, Янь Гэ ему четко объяснил: «Веди себя с клиентами как тот аньхоец, и чтобы никакой отсебятины».

Однако Лю Юэцзинь тотчас внес некоторые поправки. Он ничего не менял, кроме цены на кукурузу. Вареная кукуруза продавалась поштучно, и если аньхоец брал за один початок один юань, то с появлением Лю Юэцзиня этот же початок стал стоить один юань и один мао. Приобретенный на рынке опыт Лю Юэцзинь теперь внедрял в торговлю кукурузой. Ведь если поднять цену одного початка на один мао, то с сотни початков выйдет навар в десять юаней. Не зря же ему тут торчать. Некоторые покупатели начинали роптать:

– Разве початок стоил не один юань? С чего вдруг кукуруза сегодня подорожала?

Лю Юэцзинь на это отвечал:

– Вчера в Хуайжоу[8] прошел град, побил всю кукурузу отсюда и новая цена.

Когда народ начинал спрашивать, откуда он такой взялся, Лю Юэцзинь отвечал:

– Мой братец вчера малость перебрал, так что я за него.

Уже три часа кряду Лю Юэцзинь торговал кукурузой, а Цюй Ли со своей проверкой все никак не появлялась. Судя по тому, что время близилось к ночи, сегодня ее прихода можно было уже не ждать. Но Лю Юэцзиня это нисколечко не волновало. Свои пятьсот юаней за этот спектакль он уже получил, половину кукурузы тоже успел продать, а это еще пять-шесть юаней прибыли. Если понадобится задержаться в этой роли еще на один день, ему снова заплатят, да и прибыль от продажи кукурузы снова окажется в его кармане. А если дело затянется на несколько дней, то Лю Юэцзиню это только на руку. Однако мечтам Лю Юэцзиня не суждено было сбыться. Пока он витал в облаках, у обочины аккуратно припарковался «Мерседес». Из машины вышла полная женщина. Следом за ней с другой стороны появился Янь Гэ. Лю Юэцзинь сообразил, что настал час икс. Что называется, занавес поднялся, спектакль начался. В дородной фигуре жены Янь Гэ угадывалась былая стройность, и хотя с возрастом ее разнесло, она по-прежнему оставалась симпатичной. В левой руке она держала поводок и вела собачку, а правой сжимала газету. Это была та самая газета, в которой Лю Юэцзинь видел фото певицы и Янь Гэ. Лю Юэцзинь весь собрался, словно артист перед выходом на сцену.

Цюй Ли вернулась из Шанхая в Пекин в четыре часа после полудня. Вообще-то ее прилет планировался на два, но из-за грозы в Шанхае рейс на пару часов задержали. Цюй Ли ездила в Шанхай к матери. На самом деле с матерью они не ладили. В детстве Цюй Ли прекрасно общалась с отцом, но не с матерью. У той был взрывной характер и чуть что, она сразу же прибегала к рукоприкладству. У Цюй Ли была еще младшая сестра, к которой мать относилась совершенно иначе: ругать ругала, но бить никогда не била. Так что на проказы дочерей она реагировала по-разному. Их семья делилась на два лагеря: отцовский и материнский. В силу слабости первого в их семье установился матриархат. Несмотря на то что шанхайцы привязаны к дому, Цюй Ли выбрала для обучения университет в Пекине, чтобы таким образом освободиться из-под материнского гнета. Через два года после того, как Цюй Ли вышла замуж, умер отец. С тех пор она перестала ездить в Шанхай. Если такое и случалось, то в родной дом она не заглядывала. Однако в последний год Цюй Ли стала навещать отчий дом, более того, такие визиты теперь случались каждый месяц. Даже Янь Гэ не мог понять, с чего вдруг произошли такие метаморфозы: то ли изменилась сама Цюй Ли, то ли ее мать. Как бы то ни было, Янь Гэ это более чем устраивало. Ведь с отъездом Цюй Ли он мог распоряжаться своей жизнью в Пекине как хотел, и, как следствие, он спокойно назначал свидания своей певице и другим пассиям. Однако Янь Гэ даже не догадывался, что Цюй Ли ездит в Шанхай вовсе не к матери, а на консультации с психологом. Она возомнила, что у нее тяжелейшая депрессия, но предпочитала об этом не распространяться. Супруги были женаты уже двенадцать лет. Первые пять лет они жили бедно и из-за этого постоянно ссорились. В те времена Цюй Ли была уравновешенной, а потому их ссоры оборачивались холодной войной. Спустя пять лет они разбогатели, Цюй Ли растолстела, а их стычки переросли в скандалы. Этот ад продолжался еще пять лет, после чего ссориться они перестали, снова вернувшись к холодной войне. Но нынешняя холодная война весьма разнилась с предыдущей. В новых условиях Цюй Ли вдруг обнаружила, что больна, и больна не физически: что-то беспокоило ее душу, она постоянно о чем-нибудь волновалась. С одной стороны, она переживала, что Янь Гэ может ее разлюбить, поэтому каждый раз перед сном она запиралась в туалете и втихаря проверяла все карманы Янь Гэ; кроме того, она переживала за себя и за весь мир до кучи. Любое изменение вокруг: смена сапожника в лавке рядом с домом или ротация кадров в стране, что ее в принципе никак не касалось, – вызывало у Цюй Ли панику перед всеобщим крахом, а это в свою очередь нарушало функционирование всего ее организма. Что это, если не депрессия? Причем если у других депрессия вызывала бессонницу и общее истощение, то Цюй Ли, наоборот, вечно хотелось спать, и к тому же она все больше и больше толстела. Любой мало-мальский стресс она заедала гамбургерами, а когда наедалась до отвала, проваливалась в глубокий сон. Вот с этой проблемой она и обратилась к психологу. Разумеется, в Пекине тоже есть специалисты, однако глуповатые шанхайцы чаще других страдают депрессией, поэтому шанхайские психологи считаются более профессиональными. Кроме того, у Цюй Ли имелось еще одно соображение на счет своей депрессии: хотя обнаружилась она у нее недавно, не исключено, что корнями она уходила в детские годы и в их отношения с матерью, поэтому близость к дому тут бы не помешала. Таким образом, раз в месяц она стала летать в Шанхай на консультации. Если другим после посещения психолога на душе сразу становилось легче, то в случае с Цюй Ли все происходило с точностью до наоборот. Она наблюдалась у мужчины, уроженца Фэнхуа[9] провинции Чжэцзян, можно сказать, земляка Чан Кайши[10]. Слегка за тридцать, учтиво говорящий на чжэцзянском диалекте, чисто выбритый – он своей причесочкой и жестикуляцией напоминал гея. Однако в работе он был настоящим профессионалом. Как только он не обрабатывал своих клиентов: узнавал их подноготную по внешним признакам, проникал в суть проблемы от простого к сложному, говорил все четко и убедительно. Однако и ему не удалось сразу попасть в точку, он постоянно акцентировал свое внимание на признаках. И только спустя полгода психолог наконец вытянул из Цюй Ли информацию о том, что за двенадцать лет брака у нее случилось три выкидыша. Вот тогда-то он и прозрел. Этот младший земляк Чан Кайши сложил свои пальчики в утонченный жест, покивал головой и на чжэцзянском наречии торжественно объявил, что причиной всех ее проблем являются выкидыши, а ее детство и отношения с матерью здесь абсолютно ни при чем. Оказывается, причиной ее беспокойства был не Янь Гэ, не она сама и не весь остальной мир, а ее дети. Мания проверять карманы мужа теперь объяснялась боязнью, что у него может появиться ребенок на стороне, и поэтому Цюй Ли объявила ему холодную войну. А ее вспыльчивость в тех же салонах красоты, в действительности была ничем иным, как обычным выпуском пара на стороне. Ну а ее полнота – обычное попустительство. Но если копнуть еще глубже, то и ребенок здесь играл не самую важную роль: оказывается, Цюй Ли боялась того, что если она не родит, ее будет беспокоить, кому достанется все их имущество. Другими словами, основная проблема заключалась в деньгах. Итак, докопавшись до истины, врач воспрянул духом, а вот Цюй Ли, которая, казалось бы, тоже должна была обрадоваться, напротив, впала в тоску, потому что разрешить эту проблему она, увы, не могла. Тогда на ее плечи легло небывалое бремя беспокойства за все на свете. И если раньше она волновалась за все и сразу, то после этой беседы с психологом все ее переживания были направлены исключительно в сторону Янь Гэ. С того момента она постоянно отслеживала и анализировала любые действия, слова и поступки мужа. Она прекрасно понимала, что такое поведение может дать обратный эффект, но возможно, этого ей и недоставало. Жажда обратного эффекта, жажда взрыва, жажда самого наихудшего исхода, жажда убийства и жажда рек крови – все это доказывало, что проблема скрывалась не в ней; всю ответственность Цюй Ли возложила на мужа и весь остальной мир. Поэтому если раньше она беспокоилась, что у Янь Гэ на стороне кто-то есть, то теперь ее беспокоило, что у него никого нет. Быть может, для нее было бы даже лучше, если бы Янь Гэ имел как можно больше любовниц. Ведь в таком случае ее мечты исполнились бы совсем скоро. На этот раз она полетела в Шанхай не столько ради консультации с психологом, сколько уже в силу привычки. И вот вчера ее лучшая подруга из Пекина позвонила ей и сообщила о попавшем в газету фото Янь Гэ и певицы. Эта лучшая подружка-толстушка тоже была замужем за богачом. За ее ахами и охами угадывалось приятное возбуждение, которое тут же уловила Цюй Ли, познав истинную натуру своей подруги: она была из тех, кто с нетерпением ждет несчастий у своих друзей. Тоже своего рода психическое расстройство. Единственное, чего не могла ожидать близкая подруга, так это того, что Цюй Ли данная весть не расстроит, а, наоборот, обрадует. Точно так же ведут себя возбужденные боевые кони, учуяв поле боя и запах крови. Однако, чтобы одурачить подругу, Цюй Ли, разговаривая с ней, притворилась расстроенной. Пока что в ее планы входило лишь натянуть тетиву и занять выжидательную позицию – она должна перетерпеть эту горечь. Как известно, чем дольше спит вулкан, тем мощнее он потом извергается. Едва Цюй Ли приземлилась в столичном аэропорту, как ее встретил Янь Гэ. В руках он держал газету, и Цюй Ли сообразила, что Янь Гэ, не в силах утаить шила в мешке, решил пойти ва-банк. Усевшись в машину, Цюй Ли взяла на руки собачку, а Янь Гэ в это время раскрыт газету и, показывая на фото, прокомментировал: «Хочешь верь, хочешь – нет, я тут просто покупал батат, даже не понял, кто это».