Хосроу Шахани - Обо всем и ни о чем (сборник) Страница 9

– Да, узнаю, – отвечаю. – Вон тот слева – ваш покорный слуга.

Начальник положил фотографию на стол и протянул мне другую. И на этом снимке у меня улыбка до ушей!

Одним словом, на всех трехстах снимках я улыбаюсь во весь рот, в то время как все остальные плачут.

Показав снимки, господин начальник решительным тоном сказал:

– Ну, какие еще тебе нужны доказательства? Неужели опять будешь упираться? Если бы ты не был врагом покойного, что бы заставило тебя радоваться его смерти? А вот тут пять кинолент, на них еще ясней видно, как ты торжествовал и злорадствовал!

Боже мой, попробуй-ка теперь выкрутись! Как я ни унижался, как ни призывал Аллаха в свидетели, начальник так и не поверил, что смеялся я просто оттого, что смешинка в рот попала.

Прошло два года. В один прекрасный день по городу прокатился слух, что новый губернатор выдает дочь замуж за своего заместителя. Вскоре этот слух подтвердился, и многим были разосланы пригласительные билеты на свадьбу. Среди приглашенных оказался и ваш покорный слуга.

Получив приглашение, я сразу же вспомнил оказию, приключившуюся со мной два года назад в мечети на поминальной церемонии по умершему губернатору, и меня охватило сомнение. Идти на свадьбу или нет?

Не пойдешь, думаю, мои недоброжелатели могут сообщить господину губернатору, что такой-то не уважает его и потому не явился на свадьбу. Пойдешь – а вдруг повторится что-либо в том же роде?

До самого последнего момента я колебался. Наконец решил все-таки пойти.

В назначенный вечер я постригся, побрился, приоделся и отправился на свадьбу. Что это была за свадьба! Какие были цветы, какая иллюминация! Какие фрукты, сладости, шербеты! Какие роскошные дамы и господа! Шутка ли сказать – сам губернатор дочь замуж выдавал!

Я присел в дальнем углу возле торшера со свечами и огляделся по сторонам. Смотрю, все смеются, и я тоже стал следить за тем, чтобы улыбка не сходила с моего лица.

После шербета ко мне подошел официант с подносом, уставленным высокими фужерами:

– Не желаете выпить?

Думаю, отказаться нельзя: донесет губернатору, что на свадьбе его дочери такой-то не захотел выпить за ее здоровье… Снова начнутся неприятности.

– С удовольствием, – говорю.

Осушил залпом бокал и не успел еще поставить его на место, как передо мной словно из-под земли вырос второй официант с подносом:

– Не желаете?

– Благодарю, с удовольствием.

Выпив второй бокал, я сразу же почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло. Все поплыло перед глазами. В ушах гудело. Вокруг сновали фотографы и, как положено на таких торжествах, щелкали затворами направо и налево.

Постепенно меня совсем разморило. Я меланхолически уставился на мерцающий язычок свечи и на мотылька, обгоревшего на огне. Его опаленные крылышки расстроили меня до слез: «Несчастный мотылек, влюбленный в огонь! За что ты сгорел?» И я стал нашептывать знакомые стихи про влюбленного в пламя свечи мотылька… Я упивался нахлынувшей на меня грустью. Перед внутренним взором моим вставали разные печальные картины. Я вспомнил о трагической смерти двоюродного брата, и слезы градом покатились по моим щекам. Одним словом, я витал в другом мире и не в силах был вернуться на землю…

Уже за полночь, когда гости стали расходиться, я вышел на улицу в глубокой печали.

Не прошло и недели, как тот же самый уполномоченный снова свалился на мою голову.

– А что случилось теперь?

– Я не в курсе дела, мне лишь поручено доставить вас в седьмое отделение.

Ох, по-видимому, это отделение существовало специально для меня.

Войдя в кабинет, я увидел уже знакомого мне господина. Он сидел за столом и перелистывал страницы очередного дела. При моем появлении господин буквально взвился:

– Негодяй! Что прикажешь теперь с тобой делать?! – завопил он.

– Что случилось, ваше превосходительство? Разве я опять, не дай бог, смеялся?

– Если бы ты смеялся! – завопил он. – Да ты просто вероломный изменник! Понимаешь: изменник!

– Что вы? Кому я изменил? Что я за персона, чтобы оказаться изменником?

– Ты враг любой власти, любого губернатора, любого правительства! Понял?

– Понял, понял… Но почему, ваше превосходительство? Откуда вы это взяли? Да поразит меня небо, если я враг губернатора! Клянусь Аллахом, я исправно плачу налоги, беспрекословно подчиняюсь всем указам. Какие у вас доказательства, что я его враг?

Его превосходительство выхватил из стола картонную коробку с фотографиями и, взяв оттуда наугад снимок, протянул мне.

Свадьба дочери губернатора. Гости сияют радостными улыбками. Только я, несчастный, с выражением скорби на лице, с глазами, полными слез, уставился в одну точку. На второй фотографии то же самое: все улыбаются, а у меня вид круглого сироты, только что потерявшего последнего из близких.

– Что, ты и теперь будешь отрицать свое предательство? Ты враг господина губернатора, поэтому и не можешь спокойно глядеть на счастье его дочери. Знай, что эти фотографии показали ему и он распорядился, чтобы мы следили за тобой в оба.

Я снова клялся Аллахом и объяснял, что причина моих слез – жалость к сгоревшему мотыльку и воспоминание о погибшем брате, что я вовсе не враг губернатору… Но переубедить начальника было невозможно.

Выйдя от него, я предался размышлениям: в нашем городе я живу всю жизнь. Значит, в любой день можно ожидать приглашения или на панихиду, или на свадьбу… Если из каждых десяти церемоний я буду присутствовать всего на двух, то у меня все равно не хватит терпения таскаться по этим отделениям и оправдываться, почему я там улыбался, а здесь хмурился?! Как же быть, где найти выход? И нашел…

Два года назад я посетил хирурга, и он сделал мне пластическую операцию. Теперь одна половина моего лица всегда улыбается, а другая – безутешно скорбит.

Шпион

Много лет Мирза Махмуд служил в государственном учреждении, служил честно, но с карьерой ему не везло. Сотрудники называли его простофилей и всегда ухитрялись обойти его, оставить в дураках. Мирза Махмуд едва сводил концы с концами на ту мизерную сумму, которую получал в начале каждого месяца. Только строгое соблюдение раз навсегда установленного домашнего бюджета помогало ему держаться.

Семья Мирзы Махмуда состояла из жены, семнадцатилетней дочери, учившейся в десятом классе, и двух сыновей – учеников восьмого и седьмого классов.

В квартале все знали Мирзу Махмуда как порядочного, благочестивого и честного человека. И если случалось ему брать товар в долг у бакалейщика, мясника или булочника, то он с ними всегда рассчитывался аккуратнейшим образом.

Ни разу в жизни ни он сам, ни его дети не были в кино. После работы Мирза Махмуд обычно заходил в Пятничную мечеть, расположенную как раз на пути к дому, и совершал там вечерний намаз. Ужинала семья в тесном домашнем кругу, и никто из знакомых или соседей понятия не имел, как они живут и чем питаются. Да и вообще Мирза Махмуд был очень замкнутым человеком и старался не давать повода для досужих толков.

У него было два костюма – один выходной, другой повседневный, уже сильно поношенный, ибо хозяин не снимал его с плеч многие годы, но костюм этот был всегда тщательно отутюжен, воротничок сорочки над строгим узлом галстука неизменно сиял чистотой. Окружающие считали его обеспеченным человеком.

И дети Мирзы Махмуда походили на своих родителей – росли скромными, воспитанными, богобоязненными и неглупыми. Ни один из них ни разу не провалился на экзаменах, они всегда переходили из класса в класс с приличными оценками. Мирза Махмуд старался по возможности дать детям хорошее образование.

…В тот день утром – это было 22 августа – Мирза Махмуд отправился в школу, чтобы записать своих детей на новый учебный год. Директор школы уже много лет знал Мирзу Махмуда и уважал его. Когда Мирза Махмуд вошел в канцелярию, он почтительно поднялся ему навстречу, но после приветствий и обычных расспросов извиняющимся и несколько смущенным тоном сказал:

– Весьма сожалею, Мирза Махмуд, но в этом году с записью детей будут некоторые осложнения. Дело в том, что в связи с дефицитом бюджета или по каким-то другим причинам правительство распорядилось взимать со школьников за обучение по семьсот с лишним туманов.

– Серьезно? Я не слышал. И когда же поступило такое распоряжение? – растерянно глядя на директора, спросил Мирза Махмуд.

– Да вот совсем недавно, буквально на днях, нам объявили об этом.

В канцелярии воцарилась тишина. Мирза Махмуд ерзал на стуле, удивленно хлопал глазами и вдруг схватился руками за голову:

– Значит, чтобы записать на новый учебный год троих детей, я должен заплатить примерно две тысячи двести туманов?

– Да, так приказано сверху.

– То есть вы хотите сказать, что мы с женой и детьми должны целых два месяца голодать? – с саркастической улыбкой заключил Мирза Махмуд.