Катрин Сигюрэ - Барашек с площади Вогезов Страница 9

– Покорность – мать всех пороков, – сказала я ему. – Добродетель – это умение не подчиняться!

Ему эта мысль настолько понравилась, что он заставил меня повторить ее. У него даже глаза немного приоткрылись (не заблестели, нет). Но радоваться педагогическим успехам было рано: детки, которые растут без любви, всегда кусают руку кормящего, и он ушел, прихватив с собой мою перламутровую пепельницу. Пепельницу было жалко, но я знала, что он вернется. И он вернулся. Без пепельницы. Этим Адриеном я уже дорожила.

Несчастный парень напоминал мне тонкую восточную пиалу, что-то вроде чашки без ручки, – у меня когда-то была такая. Глядя на него, я думала, что взрослеть – это значит расти естественно. Педагогика тут вообще ни при чем. Посмотрите, как растут деревья или совокупляются кролики, – это, возможно, приведет вас к важным мыслям о том, что они растут сами по себе и совокупляются сами по себе. Их этому никто не учит, но они, тем не менее, все делают правильно. Мы все очень разные, и эта «разность» подталкивает нас к тому, чтобы мы учились друг у друга. Когда я была маленькой, у меня был барашек, и он меня многому научил. Я не хожу на четвереньках как барашек, и границы моего мира немного шире, чем у него. Когда смотрела на Адриена, на это аморфное горизонтально лежащее на моем диване существо, я иногда чуть не плакала. От стыда, что не могу ему дать шанс. Этот мальчик казался мне каким-то покрытым язвами, окровавленным существом, которое никто никогда не сможет вылечить. Но я не могла позволить ему превратиться в амёбу. Я посчитала своим долгом давать ему деньги по очень простой причине: для него это было материальное воплощение связи с другим человеком, которому на него не наплевать. Все на него плевали, а я нет. Конечно, я знала, что на мои деньги он покупает килограммы дури, но дурь он бы достал и без них. У меня хотя бы появлялась возможность поговорить с ним. А говорила я с ним исключительно о том, чем это все может закончиться. Достала его просто. В конце концов ему это осточертело, он дунул мне прямо в лицо, а затем бросил, как пукнул: «Помру? Да пусть… это мне по кайфу!»

Но я все-таки добилась своего. Не знаю, что стало тому причиной, но он больше не курит. Совсем. «Отлично, – сказала я ему. – Морское путешествие с шампанским куда приятнее параноидальных пеших походов». В этой фразе нет никакого смысла, но она ему понравилась. Он даже засмеялся, и теперь уже я впала в ступор. А когда из ступора вышла, решила продолжить свои шоковые упражнения в области воспитания. Кое-чему я его научила и сказала, что если он будет продолжать в том же духе, то будет испытывать намного более сильный оргазм. Мои слова он воспринял правильно – не как похвалу, а как руководство к действию, и я поняла, что добилась своего. Попробуйте высмеять человека пубертатного возраста, еще не умеющего реализовать свои природные фантазмы, и результат будет ужасающий. А когда скажешь: «Ты молодец, здорово, но можно и лучше» – это заставляет задуматься. И как можно больше практики. Несколько потаскушек, но и они внесут свою лепту.

Как видите, чтобы спасти человека, я ни перед чем не останавливалась и проявила благородство. У меня была deal[4] с Адриеном – это его словечко, у него рот всегда полон английских слов, – и суть этой сделки заключалась в следующем: «Выбирай, парень, что тебе больше по нраву. Если тебе не нравится трахаться, если тебе достаточно одного раза – а примитивным самцам (я выделила эти слова) всегда одного раза достаточно, – тогда сойдемся на том, что ты будешь курить свою хрень до посинения. Я дам тебе чертову кучу денег, чтобы ты обкурился. Но если ты получил удовольствие и если хочешь получить удовольствие еще большее, знай, марихуана тут только навредит». Вы думаете, я блефовала? Нет, я бы сдержала слово и денег дала, но он меня понял – тому, кто не любит заниматься любовью, лучше любить наркотики. И наоборот. За это «наоборот» он и уцепился.

Конечно, мы продолжили общение. Адриен заходил ко мне, звонил мне… Он краснел и отворачивал взгляд, когда я открывала дверь в полураспахнутом халатике, затягивая на ходу поясок, и это тоже было хорошим признаком. Видела я и то, что его взгляд потухал, когда он смотрел на часы и говорил, что ему «надо идти туда», то есть домой. На висках у него начинали пульсировать жилки, губы кривились, но это уже был не тот Адриен, которого я увидела три года назад. Раньше у него были глаза побитой собаки, а теперь в его глазах все-таки светилась жизнь, и это было прекрасно. И я поняла, любезные родители, столь враждебно настроенные по отношению к моему барашку, что вы в течение семнадцати лет даже не замечали, что рядом с вами живет ребенок, который требует к себе внимание. Вообще не замечали, что у вас есть ребенок. Мои уроки, какими бы они жесткими ни были, дали ему надежду, что все может измениться. Он больше не курит, он бросил лицей, в который вы его когда-то по инерции определили, и теперь, если я правильно поняла, атакует учебное заведение, которое выбрал сам. Сам! Позднее он станет цивилизованным взрослым человеком. А на сегодня самое главное, что глаза у него не красные. Надеюсь, для вас это важнее, чем для меня, и я не играю словами.

Я потратила на него в общей сложности пять тысяч евро. Точно я не считала, и на самом деле мне плевать, потому что возиться с Адриеном доставляло мне удовольствие. Мне делалось больно, когда я вспоминала его налитые кровью роговицы, и бесполезно искать соломинку в моем глазу, в то время как в вашем – целое бревно, если применять офтальмологическую метафору. Именно это я и скажу в суде. Чтобы доказать, что чокнутые не могут разводить барашков. А я – не чокнутая.

Кстати, у меня появилась блестящая идея – вызвать психиатра на нашу Генеральную Ассамблею, как вы называете между собой собрание собственников. Иногда мне кажется, что эта Генеральная Ассамблея пахнет наркотиками. И к этому запаху примешивается запах нафталина. Май 1968 года, Сорбонна, пестрящая лозунгами, написанными на накрахмаленных буржуазных простынях. Как же давно это было, и я не исключаю, что кто-то из вас выходил тогда на улицы. Неслучайно я сказала выше, что лозунги писались на буржуазных простынях. Вы уже и забыли, вероятно, что когда-то были молодыми. От ваших дискуссий исходит запах старческой мочи и хосписа. Без помогли медицинского персонала мне вас не убедить. Но я все равно намерена взять себе барашка, даже если вы призовете все силы правопорядка, чтобы изгнать это бедное животное с площади Вогезов.

Глава 3

Я не раз представляла сцену изгнания моего барашка в духе military – с применением насилия, но без излишеств, с помощью лассо. Но я не об этом. В газете «Паризьен» я прочитала одну очень важную мысль: для уверенности в своих действиях надо приобрести друзей. (На самом деле мысль избитая, но когда выхватываешь ее свежим взглядом, она кажется гениальной.) Таким образом, у меня появилась идея завести в Фейсбуке страничку «В поддержку парижского барашка». Я заранее предвкушала успех, потому что кто же примет сторону «богачей» (а такими в глазах большинства выглядят мои соседи) против невинного барашка?

Я сидела дома и ждала доктора, который, как я надеялась, заставит моих соседей услышать голос разума и в то же время успокоит меня. Пока его не было, я писала в Фейсбуке о том, что меня тревожило. А тревожило меня то, что часто глупыми считаются люди, которые славятся своим здравым смыслом. Парадокс? Парадокс, да. Но я всегда гордилась своим здравым смыслом и потому ломала себе голову: а можно ли меня считать глупой? Вероятно, да, потому что барашка еще не было, а воображение уже рисовало картины, как соседи барабанят в мою дверь, потом вламываются и требуют, чтобы я отдала им свою скотинку. Мои соседи тоже гордятся своим здравым смыслом Значит, они глупы, а глупые люди опасны.

Я ждала доктора Манюэля Берже. О нем я ничего не знала и выбрала его исключительно из-за фамилии[5]. Я собиралась привести его на собрание инкогнито, пользуясь тем, что мои соседи давно уже привыкли к тому, что «всегда есть люди, которые ходят туда-сюда». Сами нарвались, я не виновата, что они не захотели стать моими друзьями.

С доктором Берже я разговаривала по телефону. Мне не хотелось раскрывать ему всех деталей, но я сразу сказала, что он должен принять мою сторону. Я также назвала ему «нескольких возможных сторонников». «Возможных» – потому что вовсе не факт, что они готовы лояльно отнестись к моему барашку.

Он некоторое время поколебался, но обещанные пятьсот евро в мелких купюрах его вдохновили, да и адрес «площадь Вогезов» не меньше. В конце концов он согласился, а я в который раз подумала, что хруст купюр одним прочищает мозги, а других заставляет терять голову.

Наши собрания обычно проходят в помещении для садового инвентаря, где также стоят восемь школьных парт с углублениями для чернильниц – никто уже и не помнит, откуда они здесь взялись. За эти парты и рассаживаются совладельцы – и сразу уносятся в другую эпоху, если иметь в виду те глупости, которые тут высказывают.