Уильям Моэм - Вилла на холме

Сомерсет Моэм

Вилла на холме

Глава 1

Вилла располагалась на вершине холма. С террасы на переднем ее фасаде открывался великолепный вид на Флоренцию; задний же фасад выходил в старый сад, где было мало цветов, но росли живописные деревья, а дорожки, прорезавшие зеленые лужайки, были окаймлены лентами подстриженных кустов самшита. Имелся здесь даже искусственный грот, где серебристая струйка прохладной воды вытекала из «рога изобилия» и с тихим плеском стекала вниз по камням.

Виллу построил в шестнадцатом веке какой-то знатный флорентиец, чьи обедневшие отпрыски продали ее одной английской семье. Эти-то англичане, фамилия которых была Лионард, и пригласили Мэри Пентон пожить здесь какое-то время. Хотя комнаты были просторными, а потолки — высокими, само здание оказалось небольшим, так что Мэри обходилась помощью трех слуг, оставленных ей хозяевами. Мебели здесь стояло немного; она была старинной и выглядела довольно живописно. По комнатам все время гулял сквозной ветер; несмотря на то что центрального отопления не было, владельцы дома устроили в нем пару ванных комнат. И хотя Мэри приехала сюда в последние мартовские, по-зимнему холодные дни, жилось ей в доме не так уж плохо. Теперь уже был июнь, и, когда Мэри не отлучалась куда-нибудь из дому, она до вечера сидела в саду или на террасе, откуда видны были флорентийские соборы и башни.

В первые несколько дней по приезде она устроила себе настоящее пиршество для глаз: утром проводила чудесные часы в галереях Уффици и Барджелло,[1] днем заходила в церкви или бродила по старинным улочкам. В последнее же время Мэри ездила в город редко — разве лишь для того, чтобы выпить чаю или пообедать с друзьями. Ей нравилось сидеть в шезлонге посреди сада и читать какую-нибудь книгу; если же молодой женщине хотелось сменить обстановку, она садилась в свой «фиат» и обследовала пригороды Флоренции. Ничто не могло сравниться красотою с исполненными мудрой простоты тосканскими видами. Когда на тополях появилась зеленая листва, а плодовые деревья в садах зацвели, их яркие цвета составили разительный контраст с серым отливом вечнозеленых олив, и Мэри ощутила, как легко стало у нее на душе. Подобную легкость она уже не надеялась когда-либо почувствовать.

После пережитой год назад трагедии — смерти мужа, после тревожных месяцев, когда она даже не могла никуда уехать, поскольку постоянно была нужна юристам, собиравшим воедино остатки промотанного ее супругом состояния, Мэри была рада принять приглашение семьи Лионард и перебраться в этот величественный старинный дом, чтобы немного прийти в себя и подумать о дальнейшей своей жизни. Позади остались неудачный брак и восемь лет беспокойной жизни. Сейчас Мэри было тридцать; она теперь была обладательницей лишь нескольких великолепных жемчужин и небольшого состояния, годового дохода с которого хватало, чтобы не думать о заработке, правда, в случае соблюдения жесткой экономии. Что ж, все вышло лучше, чем казалось сначала, когда юристы с угрюмым видом уверяли ее, что после уплаты всех долгов мужа ей не останется ни гроша. После проведенных во Флоренции двух с половиной месяцев Мэри чувствовала, что смогла бы, не впадая в панику, пережить и такой оборот событий. Когда она покидала Англию, ее давний друг, пожилой юрист, ласково похлопал молодую женщину по руке и сказал:

— Теперь вам не о чем беспокоиться, моя милая. Набирайтесь сил и постарайтесь окрепнуть духом. Я ничего не говорю о вашей внешности — выглядите вы, несмотря ни на что, прекрасно. Вы молоды и очень красивы, так что не сомневайтесь: вы вступите в новый брак. Однако не выходите больше замуж по любви — это всегда бывает ошибкой; выходите за человека обеспеченного, с устойчивым положением в обществе.

Мэри рассмеялась. Горький опыт семейной жизни отбил у нее всякую охоту когда-либо в будущем взваливать на плечи тяготы семейной жизни; странно было, что сейчас она всерьез задумалась над советом умудренного опытом старого адвоката. Могло случиться так, что принимать решение ей пришлось бы уже в то самое утро. Эдгар Свифт, очевидно, уже ехал к ней сюда, на виллу, — четверть часа назад он позвонил Мэри и сказал, что должен отбыть в Канны, где ему неожиданно назначил встречу лорд Сифэйр, и что перед отъездом ему необходимо срочно встретиться с нею. Лорд Сифэйр занимал пост министра по делам Индии, и вызов к нему мог означать лишь одно: Эдгару в конце концов собрались предложить некую высокую должность, о которой он давно уже мечтал.

Сэр Эдгар Свифт, кавалер ордена «Звезда Индии» второй степени, начинал службу, как и отец Мэри, в индийской администрации и сделал там карьеру. Пять лет он был губернатором Северо-Западных провинций и, когда там начались бунты, продемонстрировал, что способен на многое. К концу этого срока он завоевал репутацию самого одаренного человека в Индии и показал, что обладает качествами, необходимыми руководителю: решительность не мешала ему быть тактичным, а властность — великодушным и сдержанным. Как индуисты, так и мусульмане любили его и доверяли ему.

Мэри знала его с самого детства. Когда умер ее отец — совсем еще молодым! — и они с матерью вернулись в Англию, Эдгар Свифт, приезжая домой на время своих отпусков, каждый раз подолгу бывал в их обществе. Мэри помнила, как ребенком ходила с ним в цирк и на пантомиму, а подростком — в театр и кино. Каждый раз на Рождество и в день ее рождения он присылал ей подарки. Когда девушке было девятнадцать, мать сказала ей:

— На твоем месте я пореже встречалась бы с Эдгаром. Ты не замечала, что совсем вскружила ему голову?

Мэри рассмеялась:

— Он же пожилой человек!

— Ему всего сорок три года! — резко ответила мать.

Однако когда через два года Мэри вышла замуж за Мэттью Пентона, Эдгар подарил ей к свадьбе великолепные индийские изумруды. Тепло отнесся к ней он и тогда, когда узнал, что брак не принес ей счастья. По истечении срока губернаторства Эдгар прибыл в Лондон и, выяснив, что Мэри находится в это время во Флоренции, отправился туда, чтобы нанести ей краткий визит. Когда пребывание его в этом городе затянулось на одну, а потом и на две недели, молодая женщина не могла не догадаться, что он ждет лишь удобного момента, чтобы предложить ей руку и сердце. Сколько лет уже он к ней неравнодушен? Вспоминая прошлое, она пришла к выводу: все началось, когда ей было пятнадцать. Приехав домой в отпуск, Эдгар обнаружил, что она уже не ребенок, а юная девушка. Это многолетнее поклонение было так трогательно! И конечно, союз девятнадцатилетней девушки с мужчиной сорока трех лет — совсем не то, что тридцатилетней женщины с мужчиной, которому пятьдесят четыре. Разница в возрасте больше не казалась ей такой уж значительной. К тому же Эдгар не был теперь незаметным чиновником индийской администрации — он стал человеком влиятельным, и, без сомнения, нелепо было бы думать, что правительство не воспользуется его услугами — ему были обеспечены все более и более высокие посты. Матери Мэри уже не было в живых, и у молодой женщины не осталось на свете ни одного близкого человека; ни к кому она не была так расположена, как к Эдгару.

— Пора бы наконец на что-нибудь решиться, — сказала Мэри вслух.

Эдгар вот-вот должен был приехать. Она обдумывала, где его принять — быть может, в гостиной, о которой упоминали все туристические справочники, поскольку фрески на стенах этой комнаты были творением младшего Гирландайо?[2] Но помещение это, где стояли роскошные канделябры и внушительная мебель эпохи Возрождения, имело слишком помпезный и официальный вид, и молодая женщина подумала, что это придаст ее встрече с Эдгаром ненужную и нелепую торжественность. Лучше принять его на террасе, где Мэри так любила сидеть по вечерам, любуясь открывающимся оттуда видом. Это создало бы у обоих впечатление, что они встретились как будто случайно. Если Эдгар и в самом деле собирается сделать ей предложение, что ж, эта непринужденная и не слишком романтичная обстановка — свежий воздух и чай с печеньем — облегчит им разговор.

Вокруг террасы росли в кадках апельсиновые деревья; через края поднимавшихся, казалось, прямо из земли мраморных саркофагов перевешивались яркие головки разросшихся цветов. Терраса была огорожена старинной каменной балюстрадой, на которой через равные промежутки стояли огромные каменные вазы, а по углам красовались полуразбитые средневековые статуи святых. Мэри расположилась в глубоком плетеном кресле и попросила Нину, горничную, принести ей чаю. Другое кресло, приготовленное для Эдгара, пока пустовало. На небе не было ни облачка, и видневшийся вдали город купался в чистом нежном сиянии июньского утра.

Вот наконец послышался рокот мотора подъезжавшей машины. Через несколько секунд Чиро, лакей семьи Лионард и муж Нины, проводил на террасу сэра Эдгара. Высокий и худощавый, в своем хорошо сшитом голубом шерстяном костюме и черной фетровой шляпе, он имел спортивный и в то же время элегантный вид. Если бы Мэри не знала этого раньше, сейчас она догадалась бы, что он хорошо играет в теннис, уверенно держится на воде и отлично стреляет. Сняв шляпу, Эдгар явил миру массивную голову с черными, вьющимися, чуть тронутыми сединой волосами. Жгучее индийское солнце покрыло загаром его лицо, худое, с орлиным носом и выдающим властный характер подбородком; глубоко посаженные карие глаза зорко смотрели на мир из-под нависающих бровей. Неужели ему пятьдесят четыре? Он никак не выглядел старше сорока пяти лет, этот статный мужчина в расцвете сил. Держался он с достоинством, но без высокомерия; вызывал у людей доверие. Перед Мэри был человек, которого не могли смутить никакие трудности, не могли выбить из колеи никакие нелепые случайности. Он не тратил времени на досужие разговоры.