Ясунари Кавабата - Старая столица

Ясунари Кавабата

Старая столица

ВЕСЕННИЕ ЦВЕТЫ

Тиэко заметила, что на старом клене распустились фиалки.

– Ах, и в этом году цветут! – На Тиэко пахнуло ласковым дыханием весны.

В маленьком саду клен кажется огромным, его ствол гораздо толще самой Тиэко. Но можно ли сравнивать замшелый, покрытый растрескавшейся грубой корой ствол с девичьим станом Тиэко…

Как раз на уровне ее талии клен немного искривляется вправо, а повыше ее головы опять-таки уходит вправо резкой дугой, и от этого изгиба во все стороны протянулись ветви, накрывая собою весь сад. Длинные ветви клонятся под собственной тяжестью, касаясь концами земли.

Чуть ниже того места, где ствол круто изгибается,– две маленькие впадинки, в которых растут фиалки. Каждую весну они цвели. Сколько себя помнит Тиэко – на стволе всегда было два кустика фиалок.

Верхний кустик отделяет от нижнего расстояние в целый сяку. Став взрослой девушкой, Тиэко нередко задумывалась: «Встретятся ли когда-нибудь верхняя фиалка и нижняя? Знают ли они о существовании друг друга?» Но что могут означать для них слова «встретятся», «знают»?..

Их распускается немного – всего три, от силы пять венчиков. И все же каждую весну в маленьких впадинах на стволе клена появляются новые ростки, распускаются цветы.

Тиэко любуется фиалками с галереи или стоя перед деревом. Она глядит на них, поднимая глаза от нижнего кустика к верхнему, и с замиранием сердца то удивляется этой необычной «жизни» фиалок на клене, то ощущает порой странное чувство одиночества.

– Вот ведь где выросли… И живут…– шепчет она. Гости, приходившие в лавку, восхищались кленом, но почти никто не замечал скромно цветущих фиалок. Старое дерево поражало своей мощью, а поросший зеленым мхом ствол вызывал почтение и придавал клену особую эстетичность. Два крохотных кустика фиалок, приютившиеся на нем, казались совсем незаметными среди этого апофеоза величия и красоты.

Но мотыльки о них знают. В тот самый миг, когда Тиэко заметила, что фиалки расцвели, целый сонм маленьких белых мотыльков, круживших у самой земли, приблизился к фиалкам. На клене уже начали лопаться молодые красноватые почки, и на их фоне ярко выделялась белизна мотыльков. Листочки и цветы фиалок отбрасывали легкую тень на зеленый мох стола.

Был мягкий весенний день. Небо затянуло облаками, как часто бывает в пору цветения.

Тиэко продолжала любоваться фиалками и после того, как их покинули мотыльки.

– Спасибо, что и в этом году вы так чудесно цветете,– беззвучно шептали ее губы.

Под фиалками, у самых корней клена, стоит старинный фонарь. В нижней части его каменной подставки высечена небольшая статуя. Отец объяснил Тиэко, что это Христос.

– Разве не дева Мария? – спросила тогда Тиэко. – Я видела: такая большая, похожа на памятник Тэндзину[1] в Китано.

– Где же тогда младенец? – возразил отец.

– А ведь правда,– закивала Тиэко и спросила: – Среди наших предков были христиане?

– Нет. Этот фонарь принес то ли садовник, то ли торговец резными камнями. Особой редкости он не представляет.

Фонарь был, как видно, изготовлен очень давно, еще в ту пору, когда начались гонения на христиан[2]. Ветры и дожди за сотни лет источили не слишком прочный камень, и сейчас едва можно различить очертания головы, торса и ног. Работа не слишком искусная. Рукава одеяния чересчур длинны и почти достигают подола. Когда-то у фигуры были молитвенно сложены руки – теперь это лишь угадывалось по некоторому утолщению там, где они прежде находились. Во всяком случае, она вызывала иное впечатление, чем изображения Будды или Дзидзо[3].

Поклонялись ли в старину этому фонарю христиане, был ли он просто чужеземным украшением, кто знает. Но теперь он оказался у корней старого клена, под фиалками в саду лавки, принадлежавшей родителям Тиэко, исключительно благодаря его старинному виду. Если кто-либо из гостей приглядывался к фонарю, отец Тиэко кратко пояснял: «Статуя Христа». Но редкий посетитель обращал внимание на скромный каменный фонарь у старого клена. А если и замечал, то вскоре отворачивался: один-два каменных фонаря в саду – дело обычное.

Тиэко оторвала глаза от фиалок и стала рассматривать изображение Христа. Она не посещала миссионерскую школу, но, чтобы приобщиться к английскому языку, ходила в христианскую церковь и даже читала Ветхий и Новый заветы. По ее мнению, ставить свечи или класть цветы перед старым фонарем с изображением Христа не годилось: на нем не был высечен крест.

Иногда ей казалось, что фиалки над статуей – это сердце девы Марии.

Она вновь перевела взгляд с фонаря на фиалки… И внезапно вспомнила о сверчках, которых держала в старинном горшке из Тамбы[4].

Несколько лет тому назад она была в гостях у своей школьной подружки и услышала там, как поют сверчки. Подруга подарила ей сверчков – с того все и началось.

– Жалко держать их в темном горшке,– опечалилась тогда Тиэко.

– Но это лучше, чем обрекать их на скорую смерть в клетке,– возразила подруга.

Тиэко узнала, что есть храмы, где специально разводят сверчков и продают их личинки. Оказалось, в Японии немало любителей сверчков.

Когда сверчки у нее расплодились, потребовался второй горшок. Сверчки являлись на свет около первого июля, а с середины августа уже начинали петь.

Они рождались, пели, плодились и умирали в одном и том же тесном, темном горшке. Это позволяло сохранить породу. В клетке же им была уготована короткая жизнь лишь на протяжении одного поколения. Но провести всю жизнь в горшке, олицетворявшем для них весь мир, всю вселенную…

В далекую старину в Китае был известен рассказ «Весь мир внутри горшка». Тиэко знала его содержание: внутри удивительного горшка возвышались золотые дворцы и яшмовые башни, он был полон редкостных вин и дивных яств. Горшок являл собой совершенно иной, очарованный мир, отрешенный от бренной жизни… Один из великого множества рассказов о чародеях-отшельниках…

Само собой, сверчки оказались в горшке не из неприязни к этому миру и, наверное, даже не подозревали, где находятся. Они просто существовали, не ведая об иной жизни.

И вот что более всего удивляло Тиэко: оказывается, если в горшке держать одних и тех же сверчков и время от времени не запускать туда мужских особей со стороны, новые поколения станут постепенно вырождаться из-за повторяющихся кровных браков. Во избежание этого любители обмениваются самцами.

Сейчас была весна, а не осень, когда сверчки начинают петь, но фиалки не беспричинно напомнили ей о сверчках.

Тиэко сама поместила сверчков в тесный, темный горшок, а фиалки, как могли они оказаться в столь неудобном для них месте? Но фиалки нынче опять цветут, и новые сверчки народятся и будут петь.

«Круговорот жизни в природе?..– Тиэко заложила за ухо выбившуюся прядь, которой играл легкий весенний ветерок.– А я?» – подумала она, сравнивая себя с фиалками и сверчками.

Кроме Тиэко, никто не обратил внимания на скромные кустики фиалок в этот день, полный весеннего пробуждения природы.

Из лавки донеслись оживленные голоса. Служащие готовились к обеду. Тиэко вспомнила о назначенном свидании и пошла переодеться.

Накануне позвонил Синъити Мидзуки и пригласил Тиэко поглядеть на цветущие вишни у храма Хэйан дзингу. Его приятель, студент, полмесяца назад нанявшийся привратником в храмовой сад, сообщил, что сейчас вишни в самом цвету.

– Раз говорит этот новоявленный сторож – значит, сведения самые точные,– тихо рассмеялся Синъити. Его негромкий смех звучал приятно.

– Он и за нами будет приглядывать? – спросила Тиэко.

– Так ведь он же привратник! Замечает всех, кто направляется в храмовой сад,– ответил Синъити.– Но если вам, Тиэко, неприятно, мы можем прийти врозь и встретиться в саду под вишнями. Пока вас не будет, цветами полюбуюсь один. Цветущие вишни наскучить не могут.

– Тогда, может, вам лучше вообще пойти одному?

– Договорились. Боюсь, однако, что нынче вечером прольется дождь и цветы опадут.

– Пейзаж с опавшими цветами тоже прекрасен.

– Сбитые дождем, грязные лепестки – это ли пейзаж с опавшими цветами?!

Вам ведь известно: опавший цветок…[5]

– Несносный человек!

– Кто из нас?

Надев скромное кимоно, Тиэко вышла из дома.

Храм Хэйан дзингу, широко известный своим Праздником эпох, считается не столь древним. Его воздвигли в тысяча восемьсот девяносто пятом году в память об императоре Камму[6], который более тысячи лет назад повелел перенести столицу на место нынешнего Киото. Его храмовые врата и внешнее святилище – копия ворот Отэммон и дворца Дайгокудэн в Хэйане. Точно так же, как было там, посадили померанец и вишню. С тысяча девятьсот тридцать восьмого года в храме начали чтить и память Комэй[7] – императора, после смерти которого столицу перенесли из Киото в Эдо – нынешний Токио. Храмовой сад в Хэйан дзингу стал одним из излюбленных мест, где совершаются брачные церемонии.