Кришан Чандар - Последний автобус

Кришан Чандар

Последний автобус

Последний автобус, следующий до станции Варсава, был готов к отправлению. Было уже около двенадцати часов ночи, а после двенадцати автобусы на этой трассе не ходят. И все, кому нужно добраться до Варсавы, должны либо идти пешком, либо нанять тонгу или такси, а это стоит две-три рупии.

До Варсавы около трех миль. Дорога проходит по безлюдной и пустынной местности. По обеим сторонам дороги тянутся густые заросли кустарника – прекрасное убежище для грабителей и всякого рода темных личностей. Каждый день на этой дороге кого-нибудь грабят и раздевают. К тому же эта дорога – излюбленное место для самоубийц, которые приезжали сюда издалека, даже из самого Бомбея.

О подобных происшествиях часто писали в газетах. Поэтому все погонщики тонг и шоферы такси на этой дороге были по преимуществу патанами[1] из Соединенных провинций или уроженцами Синда – людьми смелыми и отважными. Да и они отправлялись в дорогу не иначе, как захватив с собой кинжал. Люди избегали ходить здесь в одиночку из опасения встретиться с грабителями.

Поэтому я тоже, как только вылез из вагона, побежал к автобусной остановке, надеясь захватить последний автобус. Машина была переполнена, да и вообще это был не пассажирский автобус, вмещающий тридцать пять человек, а грузовой, рассчитанный всего лишь на восемнадцать пассажиров с багажом. Войдя в машину, я потихоньку пересчитал людей, – со мной оказалось двадцать два человека.

«Согласится ли кондуктор взять всех? – подумал я. Но тут же успокоил себя. – Ведь это последний автобус, а когда дело касается последнего автобуса, кондуктор не слишком строго придерживается правил и обычно сажает сверх нормы четыре-пять человек».

Во избежание недоразумений, я незаметно проскользнул в уголок и занял свободное место возле окна. Я небрежно посвистывал, глядя в окно и стараясь всем своим видом показать, что я вошел в автобус чуть ли не самым первым.

Минут через десять вошел кондуктор и, пересчитав пассажиров, громко сказал:

– Четыре человека сверх нормы! Прошу сойти!

– Кондуктор-сахиб! – взмолились все разом. – Войдите в наше положение! Ведь это последний автобус! Как же несчастные будут добираться пешком? Кондуктор-сахиб!

Кондуктор улыбнулся и позвонил. Шофер занял свое место и стал заводить машину. Он выключил освещение и нажал стартер. Мотор чихнул несколько раз и заглох. Шофер зажег лампочки и, подняв капот, стал копаться в моторе. Лица пассажиров вытянулись.

– Через пять минут все будет в порядке! – утешал нас кондуктор.

Он тоже вылез из машины и пошел к шоферу.

Я поднял голову и оглядел пассажиров. Каждый день с последним автобусом возвращались примерно одни и те же люди. Я узнал несколько знакомых лиц. Среди них был доктор Мата Прашад. На его круглом, полном лице, словно кнопка электрического выключателя, смешно торчал маленький нос. Доктор выглядел усталым и измученным.

«А что, если нажать ему нос – может быть, его лицо, словно лампочка, засветится изнутри светом?» – подумал я про себя и, обращаясь к нему, сказал:

– Сегодня вы поздно возвращаетесь, доктор-сахиб!

Доктор взглянул в мою сторону и улыбнулся.

– Что поделаешь? – сказал он, разводя руками. – В наши дни конкуренция так сильна. Дела идут неважно, поэтому приходится засиживаться допоздна у себя в кабинете.

Зубоврачебный кабинет доктора Мата Прашада помещался на углу улиц Фарс Роуд и Чини Гали. На улице Чини Гали помещался также другой зубоврачебный кабинет доктора Ча-вана. Старый китаец в течение тридцати лет занимался этим ремеслом. У него были две дочери, которые помогали ему, а сам он весьма искусно делал зубные протезы. И, несмотря на то, что доктор Мата Прашад вот уже несколько раз понижал расценки, ему не удавалось угнаться за китайцем.

– Что толку от моих дочерей? – жаловался Мата Прашад. – Я решил подольше не закрывать свое заведение, но и здесь не смогу обогнать проклятого китайца, – он ночует у себя в кабинете! А я же не могу сидеть до утра! В двенадцать часов я по закону обязан закрыть свое заведение. К тому же мне надо успеть на последний автобус. Я так далеко живу!

Я молчал.

– Что только творится в этом мире! – воскликнул раздраженно доктор, и его маленький нос, похожий на кнопку электрического выключателя, смешно сморщился.

Я с трудом подавил в себе желание нажать на его нос пальцем и посмотреть, что из этого получится, но, вспомнив, что это последний автобус, что от конечной остановки мне еще минут пятнадцать надо идти до дома пешком, что я не электромонтер, чтобы возиться с выключателями, я отказался от этой затеи. «Пусть он идет ко всем чертям, этот доктор!» – подумал я.

Но доктор, печально глядя на меня, продолжал:

– За целый день не зайдет ни один клиент. Зато вечером, когда на улице Фарс Роуд появляются матросы, то И дело возникают скандалы и драки. Здесь их зубы летят направо и налево. В такое время мой кабинет становится как бы пунктом по оказанию первой помощи. Я сговорился с одним бродягой с улицы Фарс Роуд, что он за небольшое вознаграждение будет приводить клиентов ко мне. Но пока что из этого ничего хорошего не получается.

Мата Прашада слушали трое лавочников, которые сидели с ним рядом. Двое из них были уроженцами Синда, третий – пенджабец. Из разговора я понял, что их магазины расположены по соседству друг с другом. Все трое жаловались на свои дела:

– С утра до вечера сидишь в лавке и за весь день заработаешь не больше двух рупий!

Все трое в один голос жаловались на кондитера Мохан Лала:

– Открыл свой магазин на самом углу, и все покупатели идут к нему. А нам остается смотреть им в спины. И только тогда, когда он распродаст все свои конфеты, кто-нибудь из покупателей еще заходит к нам. Так и подмывает меня подпалить его лавку! Сегодня за весь день заработал только двенадцать анн.[2] Как стану дальше жить, ума не приложу!

Постепенно их разговор принял другой оборот. Они говорили о доме, который один из них бросил в Карачи после раздела страны, о еде, которая была в Лахоре.

– Какое молоко! Какое масло! А климат! Наше правительство ничего не делает для беженцев, в то время как братья-мусульмане…

Они продолжали говорить, а я повернулся и стал смотреть на редактора киножурнала «Филмроз». Он сидел у окна и с ненавистью смотрел на всех пассажиров. Его худое лицо с рябинками оспы выражало крайнюю усталость и раздражение. Вдруг он хлопнул рукой по связке журналов, которые вез с собой, и заговорил желчно:

– Каждый день этот автобус задерживается! Каждый день! По десять часов в день я должен торчать в издательстве, выслушивать придирки начальства, по полтора часа выстаивать в длиннейшей очереди на автобус в Бури. Наконец, добираешься сюда и узнаешь, что автобус, видите ли, сломался! Это издевательство! Это безобразие! Эту автобусную компанию давно следовало бы закрыть!

В автобусе находился рабочий автомобильной компании.

– Что ты болтаешь вздор? – не выдержал он.

– Закрыть ее надо! Закрыть! – кричал редактор, ударяя кулаком по журналам.

– Почему закрыть? – спросил рабочий. – Если мотор иногда капризничает, разве компания в этом виновата?

– А если компания не виновата, так, значит, виноваты вы! – кричал редактор. – С тех пор как вы, рабочие, организовали союз, вы повредились в уме! Я все прекрасно понимаю!

– Что ты понимаешь? – рассердился рабочий.

– Вы устраиваете забастовки, вы требуете увеличения жалования, прибавки на дороговизну! А откуда идут эти денежки, вы подумали? Из наших карманов! Из наших! Вы, рабочие, живете в свое удовольствие, а мы подыхаем с голоду!

В спор ввязалось еще несколько пассажиров в белых одеждах. Некоторых из них я знал. Громче всех кричали сетх Хаджи Дауд, имевший пятнадцать домов в Джохаре, которые он сдавал внаем, заместитель редактора газеты «Hay Бхарат» Чече Шах, возвращавшийся со своей женой из кино, и малаяламец Карпан Джан, который два года тому назад, сдав экзамен на бакалавра искусств, целыми днями слонялся по городу в поисках работы. Из-под его черных усов сверкали ослепительной белизны зубы, и, глядя на него, трудно было понять, смеется он или сердится.

– Вот послушайте, – кричал он. – Я сдал экзамен на бакалавра искусств, а работы найти не могу! А этот подлец с четырехклассным образованием имеет нахальство еще указывать мне! Он, не закрывая рта, болтает о своем социализме. Походить бы ему, как я, без работы, сразу бы весь социализм вылетел из башки!

Назревала ссора. Рабочий стал было засучивать рукава, но его сосед, слесарь железнодорожных мастерских, одетый в такой замасленный синий комбинезон, что пассажиры сторонились его, боясь запачкаться, схватил рабочего за руку и сказал, сверкнув глазами, которые, словно два уголька, горели на его чумазом лице:

– Не связывайся ты с ними! Разве они могут понять нас? Подожди немного, вот тронется автобус и холодным ветерком продует мозги этого бабу.[3] Глядишь, он и поумнеет!