Готфрид Келлер - Мартин Заландер Страница 10

Он шагнул к одному из открытых кофров и достал заключенную в Бразилии главную книгу, уступая безотчетной догадке, что большая наглядность, возможно, облегчит разговор.

На последней заполненной странице красивыми цифрами было проставлено сальдо его состояния, над безупречно ровной чертой, с удовольствием проведенной по линейке, а ниже написано: из вышеозначенного сальдо должно вычесть сумму в 25000 швейцарских франков как активы моей супруги Марии N. N. из полученного мной за нею состояния.

Открытую книгу он положил на маленький столик и указал пальцем на заключение счетов.

— Видишь, это тридцать шесть миллионов рейсов, чуть больше двухсот тысяч франков на наши деньги! Что бы там ни было, я, как ты можешь прочитать, записал здесь полученный за тобою капитал! Три четверти обшей суммы я передал солидному банку в Рио и получил взамен чек на здешний банк «Шаденмюллер и компания», каковой должен был выплатить мне наличные деньги. Но из кого состоит эта «Компания Шаденмюллер»? Из одного — единственного человека, а зовут его Луи Вольвенд, и он неплатежеспособен, так как снова обанкротился, нынче об этом сообщат в официальном бюллетене. Вдобавок тем временем сюда уже пришла весть, что и банк в Рио-де — Жанейро исчез! Покамест никто знать не знает, куда девались деньги — то ли их выкрали еще в Рио, то ли Вольвенд прикарманил.

Все это он поведал сухим, порой прерывающимся голосом. Г-жа Мария, поначалу слушавшая вполуха, смотрела то на книгу, то на его лицо, самое для нее важное и более всего привлекавшее ее внимание, но под конец побледнела как смерть; ни слова не говоря, она дрожащей рукой застегнула последние пуговицы и только затем начала бессвязно лепетать вопросы, мало-помалу примиряясь со злым роком. Терпеливо и чуть ли не покорно Мартин приноровился к ее беспорядочной речи и повторял одни и те же выводы и подтверждения, пока она не уразумела все целиком и полностью.

Вот тогда-то она, ломая руки, залилась горючими слезами и вскричала:

— Ах, бедный ты, бедный! Где теперь наши семь лет разлуки и печали?

Судорожные рыдания внезапно сменились страстным взрывом гнева:

— Он загубил нашу уходящую молодость, пес окаянный! Куда он скрылся, этот кровосос, эта пиявка? Соли бы ему на хвост насыпать! Придавить как следует да выжать эту губку, которая все засасывает! Ирод проклятый! Погоди, Мартин! Коли ты не можешь найти на него управу, я воспитаю сына, чтобы он с ним расквитался! Теперь мне понятно, отчего при виде этого пронырливого хорька меня всякий раз охватывало дурное предчувствие! Возможно ли, что вот только что я была счастлива и бодра, как пташка, а теперь так несчастна, так больна!

В отчаянии она металась по комнате, отворила окно, выглянула наружу.

— Какой чудесный день! Какой дивный летний воздух — и отравлен! Значит, вот так обстоит, вот так, вот так! Вот так! — добавила она чуть ли не нараспев, от лютой боли, закрыла окно, опустилась в углу на пол и уткнулась головой в сложенные руки.

При всем отчаянии Мартин Заландер изумился неистово-страстной вспышке жены, он даже не предполагал, что она способна на такое; но мягкое сострадание помогло ему подняться над эмоциями супруги и над собственным чувством вины. Он подошел к ней.

— Мария, милая! — сказал он с ласковой серьезностью. — Не убивайся так! Это же всего — навсего деньги! Разве они единственное и лучшее, что мы имеем и можем потерять? Ведь у нас есть мы и наши дети, верно? И разве же это утешение вмиг становится пустым звуком, коль скоро речь идет о нас, а не о других? Ну, будет, будет, незачем сидеть на полу, как ребенок, все деньги вкупе с Вольвендом не стоят этакой глубокой печали! По страстному твоему порыву я вижу, что, вопреки сетованиям на потерянные годы, ты еще молода, и, на мой взгляд, это прекрасно, как дивный летний ветерок за окном; ну, вставай же, утри слезы и постарайся ничего не показывать детям, тогда сразу возьмешь себя в руки! Ты, наверно, не услышала, я спас часть состояния, она со мною, в надежных бумагах, к каковым Вольвенд касательства не имеет, а стало быть, положение мое несравненно лучше, нежели семь лет назад, вдобавок полезного опыта и знаний у меня тоже прибавилось. Ну полно же, наведи-ка красоту, пора отправляться по делам — мне по канцеляриям, тебе за покупками, а после обеда совершим вместе с детьми хорошую прогулку. Коли мы оба будем держаться спокойно, выход найдется, вот увидишь!

Он протянул жене руку, и она встала. В самом деле, она взглянула на него чуть ли не с видом пристыженного ребенка, но так продолжалось всего лишь секунду, потому что по лицу ее скользнул луч надежды и доверия. Ведь она увидела, что муж не пал духом и способен ободрить ее, жену, придать сил; да и уныние его, которое особенно ее напугало, благоприлично, без шума отступило на задний план. Через полчаса они были готовы вместе отправиться в город. Зетти составит компанию матери, остальным детям велели сидеть дома, с учебниками. Когда Заландер обвел взглядом голый, посыпанный гравием двор и с досадою отметил, что вдобавок исчезло и множество плодовых деревьев, некогда затенявших дорожки, внимание его привлекла дощатая вывеска над входной дверью, с надписью: «Пансион и садовый буфет на Кройцхальде».

— Погодите, — сказал он, — вывеску надо убрать, прямо сейчас.

Взявши стул, он снял доску с крючьев и поставил за дверь.

— Отныне ты избавлена от этой унылой харчевни! — сказал он. — И мы немедля дадим объявление, что она закрыта!

Избавленная от странной необходимости ждать посетителей, которые не приходили и которым было нечего подать, когда они появлялись, Мария Заландер воспрянула духом, а деньги на покупки, которых в кошельке наконец-то опять было в достатке, придали ее шагам былую уверенность; только лицо при всем спокойствии оставалось серьезным, поскольку происшедшие за последние без малого двадцать четыре часа перемены только теперь привели ее натуру в неустойчивое состояние, ведь конца-то не предвиделось. Но эта безмолвная неуверенность лишь укрепила ее волю не склонять голову и быть опорой семье.

Вскоре муж и жена разошлись по своим делам, уговорившись в обеденное время встретиться вновь. Мартин Заландер направился в нотариальную контору. Газеты только что опубликовали судебное объявление. Вольвенд категорически отказал нотариусу поставить на чеке Заландера какую-либо надпись и при рассылке ничего не говорящего циркуляра своим «клиентам» тоже обошел ограбленного друга.

По совету нотариуса, Мартин еще в первой половине дня посетил почтенного стряпчего и поручил ему свое дело, снабдив надлежащей доверенностью, в свою очередь тот попросил его представить заверенные выписки из книг и корреспонденции касательно связей с банком в Рио-де-Жанейро. Так или иначе, тяжба предстояла долгая. Обстоятельства таковы, сказал стряпчий, что было бы лучше, если бы дело свелось к настоящему обману, когда можно применить арест и уголовное расследование и обнаружить украденное, тогда как при обычном банкротстве доверенные ценности в любом случае пропадут.

Пришлось Мартину Заландеру покуда утешаться этим, обдумывая на досуге, что покамест можно предпринять. Поэтому к обеду он появился спокойным и даже вполне удовлетворенным, а обед жена приготовила хоть и без больших затрат, но вкусный и сытный. Вина в доме не осталось, сказала она, пусть Мартин сам решает, что надобно закупить; нынче же все обойдутся свежей водою; ведь коли затем они предпримут прогулку, то Мартин все равно завернет с ними туда, где можно выпить вина, пусть хотя бы и к «Рыжему парню».

Этот намек она обронила с легкой улыбкой и совершенно беззлобно, однако, не случись сегодняшней исповеди, вообще бы промолчала. Муж вполне ее понял и тотчас ответил, что она совершенно права, напомнив ему об этом; он непременно прикупит бочонок того вина, которое ей конечно же понравится. В свою очередь жена была довольна, что он не стал вдаваться в объяснения, так как усмотрела в этом признание оплошности, которую он совершил, когда почти от порога родного дома отправился с посторонними в трактир. Для примирения она, кстати, сказала, что просто мечтает побродить часок-другой на природе; она никогда не поднималась в лес, даже в то, время, когда еще держала прислугу.

Словом, все вместе они зашагали вверх по склону, в лес, встретивший их прозрачной тенью. Глава семейства, который давненько не дышал воздухом такого цивилизованного леса, повеселел и оживился; давний учительский дух проснулся в нем, и он принялся рассказывать жене и детям о различии меж девственными лесами западного континента, где властвуют борьба и истребление, и пронизанными животворным ветром лесными угодьями Старого Света, где лес сажают и берегут, почти как сад возле дома. Однако и тут, как он показал, встречаются контрасты: мол, по чистоте почвы и прореженности стволов узнаёшь государственные или кооперативные участки, а по чащобе, бурелому и захиревшим деревьям — владения нерадивых крестьян. Он проэкзаменовал детей, умеют ли они назвать то или иное цветущее растение и знают ли птицу, которая вот только что подала голос. Они ничегошеньки не знали, и он сказал жене: