Артур Шницлер - Игра на рассвете Страница 10

Экипаж катил по Рингу, мимо Народного сада, над позолоченной решеткой которого высились пышные зеленые кроны деревьев. Было чудесное весеннее утро, на улице еще не было почти ни души, лишь одна молодая элегантная дама, в наглухо застегнутом сером пальто, торопливо, словно выполняя долг, прохаживалась с собачкой вдоль решетки. Она окинула консула равнодушным взглядом, и он оглянулся, — оглянулся, несмотря на жену в Америке и фрейлейн Ригошек в Бадене. Нет, последняя принадлежит не столько ему, сколько актеру Эльрифу. А какое мне, собственно, дело до господина Эльрифа, какое мне дело до фрейлейн Ригошек? Впрочем, кто знает, будь я с ней немного поласковее, она, быть может, и замолвила бы за меня словечко.

Несколько секунд Вилли всерьез размышлял о том, не вернуться ли ему быстренько в Баден, чтобы просить ее о заступничестве. О заступничестве перед консулом?

Она рассмеялась бы ему в лицо. Она же знает его, этого господина консула, она должна его знать… Единственная надежда на спасение — дядя Роберт. Это ясно. В противном случае остается лишь пустить себе пулю в лоб. Это надо понять.

Вдруг он услышал размеренный шум, похожий на топот марширующей колонны. Разве в девяносто восьмом полку сегодня не строевые занятия в Бизамберге? Было бы очень неприятно, сидя в экипаже, встретить товарищей, идущих перед своими ротами. Но оказалось, что маршировали не военные, а просто мальчики, видимо школьники, отправлявшиеся на экскурсию за город вместе с учителем. Учитель, бледный молодой человек, с невольным уважением взглянул на обоих мужчин, в такой ранний час проезжающих мимо него в экипаже. Вилли никогда не предполагал, что будет когда-нибудь так завидовать даже бедному школьному учителю. Коляска обогнала первый трамвай, в котором сидело несколько пассажиров — мужчины в рабочей одежде и старуха. Затем им навстречу попалась цистерна для поливки улиц; растрепанный парень в рубашке с закатанными рукавами ритмично, как скакалку, встряхивал резиновый шланг, из которого на мостовую брызгала вода. Две монашки, опустив глаза, пересекли улицу и направились к Вотивкирхе, вздымающей в небо свои стройные светло-серые башенки. На скамейке под белой цветущей яблоней сидела молоденькая девушка. Ботинки у нее были запылены, на коленях лежала соломенная шляпа, девушка улыбалась, словно вспоминая о чем-то приятном. Мимо промчалась карета с опущенными шторками. Толстая старуха протирала щеткой и полотенцем высокие окна кафе. Все эти люди и предметы, которых в иное время Вилли просто не заметил бы, представали сейчас перед его обостренным зрением в каких-то болезненно-резких очертаниях. О человеке, сидевшем рядом с ним в коляске, он, казалось, вовсе забыл. Наконец он боязливо взглянул на него. Консул сидел, откинувшись назад, закрыв глаза, положив шляпу перед собой на плед. Каким милым и добрым он выглядел! И он… он обрекает его на смерть? Он в самом деле спит или только притворяется? О, можете не беспокоиться, господин консул, я не буду вам больше надоедать. Во вторник, в двенадцать часов, вы получите ваши деньги. А может быть, и нет. Но во всяком случае… Экипаж остановился перед воротами казармы, и консул тотчас же проснулся или, по крайней мере, сделал вид, что спал, а теперь проснулся. Он даже протер глаза — жест несколько преувеличенный после двухминутного сна. Часовой у ворот отдал честь. Вилли проворно, даже не коснувшись подножки, выпрыгнул из экипажа и улыбнулся консулу. Более того, он дал кучеру на чай — не много, но и не мало, как подобает джентльмену, которому совершенно все равно, выиграл он в карты или проиграл.

— Благодарю вас, господин консул, всего хорошего.

Консул из коляски подал руку и тихо притянул его к себе, словно хотел доверить ему нечто, что не всякому можно было слышать.

— Я вам советую, господин лейтенант, — сказал он почти отеческим тоном, — не относитесь ко всей этой истории легкомысленно, если вы и впредь собираетесь… оставаться офицером. Помните: завтра, во вторник, в двенадцать часов дня. — И затем громко добавил: — Итак, до свидания, господин лейтенант.

Вилли любезно улыбнулся, приложил руку к козырьку, экипаж развернулся и уехал.

На Альзеркирхе пробило три четверти пятого. Большие ворота распахнулись, и мимо Вилли, держа равнение на него, промаршировала рота 98-го полка. Вилли, отдавая честь, несколько раз поднес руку к козырьку.

— Далеко, Визельтир? — снисходительно спросил он кадета, замыкавшего колонну.

— На пожарный плац, господин лейтенант.

Вилли как бы в знак согласия кивнул ему и некоторое время невидящими глазами провожал роту. Часовой все еще держал «на караул», когда Вилли вошел в ворота, тотчас же закрывшиеся за ним.

С другого конца двора доносилась громкая команда. Капрал обучал ружейным приемам отделение новобранцев. Двор был освещен солнцем и гол, лишь там и тут к небу тянулось несколько деревцев. Вилли пошел вдоль ограды; он посмотрел на свое окно, в нем показался его денщик, выглянул вниз, на секунду вытянулся и снова исчез. Вилли быстро поднялся по лестнице. Еще в передней, как раз в тот момент, когда денщик собирался зажечь спиртовку, он снял воротничок, расстегнул мундир.

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, кофе готов.

— Хорошо, — сказал Вилли, вошел в комнату, закрыл за собой дверь, снял мундир и прямо в брюках и ботинках бросился на кровать.

«До девяти я обязательно должен сходить к дяде Роберту, — думал он. — Я попрошу у него на всякий случай сразу двенадцать тысяч, тогда и Богнер получит свою тысячу, если он за это время еще не застрелился. Впрочем, кто знает, быть может, он и впрямь выиграл на скачках — и даже способен выручить меня. Нет, одиннадцать-двенадцать тысяч — такие деньги на тотализаторе запросто не выиграешь».

Глаза у него смежились. Девятка пик… туз бубен… король червей… восьмерка пик… туз пик… трефовый валет… четверка бубен — заплясали перед ним карты. Денщик принес кофе, пододвинул столик поближе к кровати, налил. Вилли приподнялся на руке и стал пить.

— Не снять ли с господина лейтенанта сапоги?

Вилли замотал головой:

— Не стоит.

— Не разбудить ли господина лейтенанта попозже?

Вилли смотрел на него, не понимая.

— Осмелюсь доложить, в семь часов — занятия.

Вилли снова замотал головой:

— Я плохо себя чувствую, пойду к врачу. Вы доложите господину капитану, что я болен, попятно? Рапорт я пошлю потом. Я записался к профессору, окулисту, на девять часов. А занятия я прошу провести господина кадета Бриля. Можете идти… Нет, постойте!

— Слушаю, господин лейтенант?

— В четверть восьмого сходите к Альзеркирхе. Там будет ждать господин, который был здесь вчера утром, — да, обер-лейтенант Богнер. Передайте ему, пусть извинит меня, к сожалению, мне еще ничего не удалось сделать. Понятно?

— Так точно, господин лейтенант.

— Повторите.

— Господин лейтенант просит его извинить, потому что господину лейтенанту еще ничего не удалось сделать.

— К сожалению, ничего не удалось сделать… Постойте. Если бы он дал мне время до сегодняшнего вечера или до завтрашнего утра… — внезапно он замолчал. — Нет, больше ничего. К сожалению, я ничего не сделал, и на этом конец. Понятно?

— Так точно, господин лейтенант.

— А когда вы вернетесь из Альзеркирхе, в любом случае постучите ко мне. А теперь закройте окно.

Денщик сделал, что было велено; громкая команда во дворе заглушила его шаги. Когда Йозеф закрыл за собой дверь, Вилли снова вытянулся на кровати и сомкнул глаза. Бубновый туз… семерка треф… король червей… восьмерка бубен… девятка пик… десятка пик… дама червей… «Мерзавка, — подумал Вилли. Потому что дама червей была, собственно говоря, фрейлейн Кесснер. — Если бы я не остановился около стола, со мною не произошло бы несчастья». Девятка треф… шестерка пик… пятерка пик… король пик… король червей… король треф… Не относитесь ко всей этой истории легкомысленно, господин лейтенант. «Черт его возьми, деньги он получит, но потом я пошлю ему двух секундантов… нет, не годится… он же не дуэлеспособен». Король червей… валет пик… дама бубен… девятка бубен… туз пик… — и все они плясали, плясали у него перед глазами… туз бубен, туз червей… бессмысленно, безостановочно, так что под веками заболели глаза. Наверное, во всем мире не было столько карточных колод, сколько промелькнуло перед ним за этот час.

В дверь постучали, он очнулся, по и перед открытыми глазами у него все еще мелькали карты. Вошел денщик.

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, господин обер-лейтенант просит премного благодарить господина лейтенанта за беспокойство и шлет нижайший поклон.

— Так. А больше… больше он ничего не сказал?

— Нет, господин лейтенант. Господин старший лейтенант сразу же повернулся и ушел.