Габриэль Маркес - Хроника предсказанной смерти Страница 10

Сантьяго Назар обладал почти волшебным талантом к мистификации, и его любимым развлечением было сводить с ума мулаток, перевоплощая их друг в друга. Он вытряхивал шкафы одних, чтобы нарядить других, так что все начинали чувствовать себя не теми, кем были на самом деле. Как-то раз одна из мулаток увидела подругу, повторявшую её облик так точно, что девушка истерически разрыдалась. "Словно моё отражение вышло из зеркала", – говорила она. Но в ту ночь Мария-Алехандрина Сервантес не позволила Сантьяго в последний раз насладиться его искусством мистификатора; и под предлогом столь легкомысленным, что это неприятное воспоминание мучило её всю жизнь. Так что мы взяли музыкантов и устроили ночной обход с серенадами, продолжив праздник за собственный счёт, пока близнецы Викарио ждали Сантьяго Назара, чтобы убить. Именно Сантьяго почти в четыре утра пришло в голову подняться на холм к дому де Сиуса, чтобы спеть для новобрачных.

Хотя мы пели у них под окнами, запускали шутихи и взрывали петарды в саду, но не заметили никаких признаков жизни внутри кинты. Нам и в голову не пришло, что там никого нет, особенно из-за того, что новый автомобиль стоял у двери всё ещё с поднятым верхом, украшенный восковыми цветами и атласными лентами. Мой брат Луис-Энрике, который тогда играл на гитаре как настоящий профессионал, сымпровизировал в честь новобрачных песню, полную пикантных намёков. До того момента дождя не было: луна стояла посреди неба, воздух был прозрачен, и внизу, у подножия холма – словно на дне бездны – виднелся ручеёк блуждающих кладбищенских огней. С другой стороны можно было различить банановые плантации, синие под луной, печальные болота и мерцающую линию морского горизонта. Сантьяго Назар указал на неверный отсвет в море и сказал, что это грешная душа работоргового корабля, затонувшего с грузом живого товара из Сенегала на траверзе Картахены. Подумать было невозможно, что его совесть была нечиста, хотя тогда он и не знал, что эфемерное супружество Анхелы Викарио окончилось двумя часами раньше. Байардо Сан-Роман привёл её домой к родителям пешком, чтобы шум мотора не разнёс весть о его позоре раньше времени и снова остался один в неосвещённой кинте, свидетельнице счастья де Сиуса.

Когда мы спустились с холма, брат пригласил нас позавтракать жареной рыбой на рынке, но Сантьяго Назар отказался, потому что хотел поспать часок до приезда епископа. Он ушёл вместе с Кристо по берегу реки, замыкавшему границу бедных кварталов старого порта, где уже загорались первые огни, и прежде чем свернуть за угол, махнул нам рукой. Мы видели его в последний раз.

Договорившись встретиться позже в порту, Сантьяго простился с Кристо Бедойей у чёрной двери своего дома. Собаки по привычке залаяли, почуяв его приход, но Сантьяго успокоил их, позвенев в полумраке ключами. Виктория Гусман следила за кофейником на огне, когда Сантьяго прошёл через кухню в глубину дома.

– Красавчик, – позвала она – кофе готов.

Сантьяго отвечал, что выпьет кофе позже и попросил сказать Дивине Флор, чтобы та разбудила его в половине шестого и принесла чистую смену одежды, такую же как на нём. Через мгновение после того как он ушёл спать, Виктория Гусман получила записку от Клотильды Армента, присланную с нищенкой. В половине шестого она исполнила приказ разбудить Сантьяго, но не стала посылать Дивину Флор, а поднялась сама с льняным костюмом, потому что всячески старалась оградить дочь от приставаний молодого хозяина.

Мария-Алехандрина Сервантес не заперла свою дверь на засов. Я простился с братом, прошёл по коридору, где свернувшись среди тюльпанов спали кошки мулаток, и без стука толкнул дверь спальни. Свет не горел, но едва войдя внутрь, я ощутил тёплый запах женщины и увидел в темноте глаза бессонной тигрицы, и позабыл себя и вспомнил, лишь услыхав колокольный звон.

По дороге домой мой брат зашёл купить сигарет в лавку Клотильды Армента. Он столько выпил, что его воспоминания о той встрече всегда были довольно смутными, но так и не забыл убийственного глотка, который предложил ему Пабло Викарио. "Это было как обухом по голове", – говорил брат. Заснувший было Пабло Викарио в испуге очнулся, почуяв его приход, и показал нож:

– Мы хотим убить Сантьяго Назара.

Брат этого не помнил. "Но даже если бы и вспомнил, не поверил бы, – много раз говорил мне он. – Кому, к дьяволу, могло в голову прийти, что эти близнецы кого-нибудь убьют, да тем более ножами для забоя свиней!" Затем его спросили, где Сантьяго Назар, потому что их вдвоём видели вместе, и брат снова не смог припомнить, что именно он ответил. Но Клотильда Армента и братья Викарио так удивились услышанному, что ответ моего брата был внесён в дело. По их словам, мой брат сказал: "Сантьяго Назар мёртв". Затем он передал епископское благословение, оступился в дверях и, спотыкаясь, вышел. Посреди площади он пересёкся с отцом Амадором. Тот направлялся в порт в полном облачении в сопровождении служки, звонившего в колокольчик и нескольких помощником с алтарём для полевой мессы, которую должен был отслужить епископ. Когда они проходили мимо лавки, братья Викарио перекрестились.

Клотильда Армента рассказывала мне, что последняя надежда у неё исчезла, когда приходской священник прошёл прямо перед её домом. "Я подумала, что он не получил моего сообщения", – говорила она. Однако отец Амадор признался мне много лет спустя, удалившись от мира в сумрачный приют для престарелых в Калафелле, что на самом деле он успел получить записку Клотильды Армента, и другие, более срочные, пока готовился идти в порт. "По правде говоря, я не знал, что делать, – сказал мне он. – сперва я подумал, что это дело гражданских властей, а не моё, но потом решил походя сказать что-нибудь Пласиде Линеро". Однако он успел начисто позабыть об этом деле, когда проходил через площадь. "Вы должны понять, – говорил мне он. – В тот злосчастный день должен был приехать епископ". Когда убийство свершилось, он впал в такое отчаяние и так разгневался на себя самого, что ему не пришло в голову ничего другого, как приказать бить в набат.

Мой брат Луис-Энрике вошёл в дом через кухонную дверь, которую мать оставляла незапертой, чтобы отец не слышал, как мы приходим. Он пошёл помыться перед сном, но заснул, сидя в туалете, и когда брат Хайме стал собираться в школу, он нашёл Луиса-Энрике выводящим во сне рулады лицом вниз на плитках пола. Моя сестра-монахиня, которая не пошла встречать епископа из-за того, что у неё поднялась температура до сорока градусов, не смогла его разбудить. "Когда я пошёл в ванную, било пять", – рассказывал мне Луис-Энрике. Сестре Марго, которая пришла умываться перед тем как отправиться в порт, едва удалось отвести его в спальню. Из-за границ сонного царства он услышал, не просыпаясь, первые гудки епископского парохода. Потом глубоко заснул, совсем разбитый после ночного гулянья, и спал, пока моя сестра-монахиня не вбежала в спальню, пытаясь на ходу накинуть рясу, и не разбудила его своим сумасшедшим воплем: "Сантьяго Назара убили!"

***Следы от ножевых ударов положили лишь начало немилосердному вскрытию, которое был вынужден учинить отец Кармен Амадор, за отсутствием доктора Дионисио Игуарана. "Словно мы снова убивали его посмертно, – рассказывал мне старый священник, уже будучи в отставке и живя в приюте для престарелых, – но так велел мэр и приказы этого варвара, хоть и глупые, приходилось исполнять". Это было не совсем верно. В суматохе того безумного понедельника полковник Апонте успел связаться по телеграфу с губернатором провинции, и тот уполномочил мэра провести предварительное расследование до приезда судебного следователя. Городской голова в прошлом был войсковым офицером, не имел никакого опыта в гражданском правосудии и вдобавок из самонадеянного легкомыслия не стал спрашивать у сведущих людей, с чего следует начать. В первую очередь он озаботился вскрытием тела. Кристо Бедойя, студент медицины, был освобождён от этой обязанности ради своей дружбы с Сантьяго Назаром. Мэр полагал, что тело можно будет заморозить до прибытия доктора Дионисио Игуарана, но не нашёл холодильника размером с человека, а единственный подходящий, стоявший на рынке, был неисправен. Пока готовили богатый гроб, тело, простёртое на узкой железной койке, было выставлено на всеобщее обозрение в центре гостиной. Из спален и даже от соседей принесли вентиляторы, но любопытствующего народу было столько, что пришлось сдвинуть мебель и снять со стен цветочные горшки и птичьи клетки. Даже это не помогло: жара оставалась невыносимой. Вдобавок собаки, растревоженные запахом смерти, подняли вой. Они не переставали выть с того момента, как я вошёл в дом, когда Сантьяго Назар ещё бился в агонии на кухне, и увидел Дивину Флор, рыдавшую в голос и отгонявшую их засовом.

– Помоги же, – закричала она, – они хотят сожрать его кишки.