Харуки Мураками - Послемрак Страница 11

Кашка: Смотрит Небо, смотрит Ад… Смотрит Цифра-Автомат.

Букашка: Вот именно. Надо все время быть начеку.

Каору распечатывает еще несколько портретов. Все берут по листку и разглядывают мужское лицо.

Каору: От увеличения чуток размыто… Но опознать вроде можно?

Кашка: Да уж! Теперь на улице встречу – мигом узнаю.

Каору двигает шеей, похрустывает позвонками, задумчиво молчит. И наконец вспоминает:

– А вчера, когда мы ушли, кто-нибудь из вас звонил по телефону?

Горничные качают головами.

Кашка: Я нет.

Букашка: И я нет.

Каору: Значит, после звонка этой китаянки никто телефона не трогал?

Кашка: Никто!

Букашка: Ни пальчиком!

Каору снимает трубку, переводит дух и нажимает кнопку повторного звонка.

После двух сигналов на другом конце провода отзывается мужской голос. Скороговоркой на китайском.

– Алё! – говорит Каору. – Это «лав-отель» «Альфавиль». Вчера в одиннадцать из вашей девчонки в нашем номере котлету сделали, было такое? У нас есть фотография того, кто это был. Камера на входе засекла. Я подумала, может, вам пригодится?

Трубка несколько секунд молчит. Затем отзывается по-японски:

– Подожди.

– Подожду, – соглашается Каору. – Сколько угодно…

На том конце провода, похоже, совещаются. Прижимая к уху трубку, Каору вертит в пальцах шариковую ручку. Кашка, держа перед собою веник как микрофон, кривляется, изображая звезду эстрады:

– Снег ти-ихо па-адал… То-олька ты-ы не пришла-а… Ско-олька-а у-угодна-а… Бу-уду ждать я ти-ибя! [8]

Трубка снова оживает:

– Где сейчас фотография?

– Здесь, – отвечает Каору. – Сушится на веревочке.

– А откуда ты этот номер узнала?

– В последнее время делают очень удобные телефоны.

Трубка несколько секунд молчит.

– Подъеду через десять минут, – наконец говорит мужчина.

– Буду ждать на крылечке, – кивает Каору.

Связь обрывается. Каору озабоченно хмурится, вешает трубку. И снова вращает шеей, похрустывая позвонками. В комнате повисает гнетущая тишина.

– Каору-сан, – не выдерживает Кашка.

– Ну чего?

– Вы что, и правда отдадите им фотографию?

– Ну я же, по-моему, ясно сказала: подонку, который из беззащитных девчонок котлеты делает, я свободно по улицам разгуливать не дам. Мало того что за номер не заплатил, так еще и простым клерком прикидывается, скотина.

– Но что они с ним сделают, если найдут? – не унимается Кашка. – Булыжник на шею – и в Токийский залив, так ведь? Не дай бог, еще и мы в сообщниках окажемся.

Каору хмурится еще больше:

– Ну, положим, убить не убьют… Пока эти китайцы друг дружку мочат, полиция не вмешивается. Но если японца пришьют – дело другое. Здесь им уже не отмазаться. Так что, скорей всего, поймают нашего красавчика, ухо-другое отрежут, да и отпустят.

Кашка: Ай! Больно.

Букашка: Прямо Ван Гог какой-то.

Кашка: И все же, Каору-сан… Думаете, они смогут найти человека по одной-единственной фотографии? В таком огромном городе?

Каору: Там ребятки с характером. Задумали чего – пока не выполнят, не успокоятся. Тем более когда всякие лохи вот так обставляют. Тут уж если не реагировать как положено, и девочки слушаться перестанут, и репутация пострадает. А без репутации в их мире просто не выжить.

Каору берет со стола сигареты и спички, закуривает. Поджимает губы, вздыхает – и выпускает длинную струйку дыма в застывшее на экране мужское лицо.

Десять минут спустя. Каору и Кашка стоят на крыльце отеля. Каору в кожаной куртке, спортивная шапочка надвинута до бровей. На Кашке – большой толстый свитер. На улице зябко: обе ежатся, обхватив себя за локти.

Из переулка выныривает огромный мотоцикл – тот же, что приезжал за проституткой. С китайцем за рулем. Останавливается неподалеку от них. Водитель снимает шлем, кладет на бензобак. Как и в прошлый раз, мотора не глушит. Стягивает с правой руки перчатку, прячет в карман куртки и застывает как истукан. Ни малейшей инициативы.

Каору широким шагом подходит к нему и вручает три распечатанных портрета.

– Он скорей всего в фирме служит, – говорит она. – Где-то неподалеку, в этом районе. Часто – в ночную смену. Сюда уже не раз селился и женщин заказывал. Видать, и ваш постоянный клиент.

Мужчина берет фотографии, несколько секунд сверлит взглядом. Похоже, без особого интереса.

– Ну и? – переводит он взгляд на Каору.

– Что – ну и?

– Зачем ты их мне даешь?

– Да так… Вдруг подумала, что пригодятся. А что, не надо?

Без единого слова мужчина расстегивает молнию на куртке, раскрывает пластиковую папку, свисающую с шеи на цепочке, прячет туда сложенные вдвое фотографии, снова застегивает куртку до самого горла. И все это – не сводя с Каору глаз. То есть буквально ни на секунду. Очевидно, он хочет знать, чего потребует эта женщина за предоставленную информацию. Но сам вопросов не задает. Не меняя позы и не раскрывая рта, ждет, когда ответы придут к нему сами. Каору, скрестив руки на груди, так же холодно глядит на него. И тоже никуда не торопится. Битва взглядов продолжается довольно долго. Наконец Каору откашливается и нарушает молчание:

– В общем, это… Если вдруг вы его найдете, сообщите мне.

Левой рукой мужчина стискивает руль. Правой поглаживает шлем на бензобаке.

– Если вдруг найдем, сообщить тебе? – повторяет он механически.

– Именно так.

– Сообщить – и больше ничего?

– Ну да, – кивает Каору. – Просто шепните на ушко – нашли, мол. А все остальное мне знать не обязательно.

Мужчина на секунду задумывается. И дважды постукивает по шлему кулаком.

– Если найдем – сообщим.

– Буду ждать, – говорит Каору. – А вы и сейчас еще уши отрезаете?

Мужчина еле заметно кривит губы:

– Жизнь у человека одна. Зато уха целых два.

– Это верно. Но если отрезать хотя бы одно, очки уже на наденешь, верно?

– Да, – соглашается он. – Удобного мало.

На этом беседа заканчивается. Он надевает шлем, с силой жмет на педаль, стартует – и, круто развернувшись, исчезает в конце переулка.

Еще с полминуты Каору и Кашка стоят на дороге и молча глядят ему вслед.

– Настоящее привидение, – наконец произносит Кашка.

– Время суток такое… – кивает Каору. – Час привидений.

– Ужас, правда?

– И не говори.

Обе возвращаются в гостиницу.

Каору сидит одна в офисе, положив ноги на стол. В очередной раз берет фотографию, внимательно изучает. Вглядывается в верхнюю часть лица – и с тихим стоном закатывает глаза.

7

В огромном зале за компьютером работает мужчина. Тот, кого запомнила камера «Альфавиля». Тот, в светло-сером плаще, кто брал ключ от номера 404. Все десять пальцев вслепую пляшут по клавиатуре. С ужасающей скоростью, едва поспевая за мыслью хозяина. Губы стиснуты. Глаза абсолютно бесстрастны. Хорошо ли, плохо ли движется работа, – на лице его ни радости, ни досады. Рукава сорочки закатаны до локтей, верхняя пуговица расстегнута, галстук ослаблен. Время от времени он берет карандаш и на отрывных листках для заметок выписывает в столбик цифры и коды. Простой карандаш с ластиком, на боку – название фирмы: «Veritech». Еще шесть таких же аккуратно выстроены в карандашнице рядом с компьютером. Примерно одинаковой длины. Каждый – острее некуда.

Офис очень просторный, но вокруг никого нет. Все сотрудники разъехались по домам. В динамиках портативного CD-плейера на столе – не слишком громко, не слишком тихо – плещется музыка Баха. «Английские сюиты» в исполнении Иво Погорелича. В зале темно, и лишь над этим столом горит лампа холодного света. Эдвард Хоппер, окажись он здесь, мог бы написать очередное из своих «одиночеств». Но мужчина за компьютером вовсе не чувствует себя одиноким. Скорее он даже рад изоляции от внешнего мира. Никто не отрывает от мыслей, ничто не мешает выполнять нужное дело под любимую музыку. Работу свою он любит. Идеальный способ отвлечься от бытовой суеты и, не думая о личных сроках и планах, решать любые задачи спокойной логикой и бесстрастным анализом. Растворяя сознание в музыке, мужчина сверлит глазами экран, и его пальцы выплясывают по клавиатуре не хуже самого Погорелича. Ни одного движения вхолостую. В мире существуют лишь готическая музыка восемнадцатого столетия, он сам и стоящая перед ним техническая задача.

Лишь иногда его отвлекает боль в запястье. Вот он делает очередную паузу, отрывается от клавиш, несколько раз сжимает и разжимает правую руку, вращает ладонью, массирует пальцами левой. Глубоко вздыхает, бросает взгляд на часы. Чуть заметно хмурится: из-за боли в руке работа движется медленнее, чем обычно.