Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц” Страница 11

Лишь когда старый самец покинул город, я почувствовал, как мне его не хватает. До сих пор я следовал за ним, видел перед собой его костлявую спину и длинный, безволосый, покрытый чешуей хвост.

Он выбирал дорогу, решал, куда идти, где безопаснее. Он вел меня.

И теперь, пробегая по скользкому берегу канала, я искал его. Я искал его, отлично зная, что его здесь больше нет, что он покинул город. Я ищу его, хотя в глазах стоит сцена: высокая рампа, отъезжающий кран и раскачивающийся груз мешков с семенами, среди которых он спрятался. Я видел все это и все же искал, зная, что найти его невозможно. Я ищу, я хочу избавиться от беспокойства, хочу справиться с нервной дрожью во всем теле, хочу вернуться к обычной крысиной жизни. Я ищу, чтобы побыстрее убедиться в том, что эти поиски ничего не изменят.

В канале я убиваю и пожираю мышь, на помойке нахожу остатки свиного мяса, в сумерках рыскаю по сточным канавам и улицам центральной части города.

Высоко надо мной беззвучно пролетает тень, скользит в ярком свете фонаря. Сова. Я тут же прячусь во тьме сточного колодца. Жду, пока тень улетит. Ах, да! Ведь тут совсем рядом — подвал, в котором я родился. Я пересекаю тротуар и вдоль забора добираюсь до высоких железных ворот. Я вернулся на выложенный бетонными плитами двор пекарни, где встретил старого самца.

Я легко вспрыгиваю на парапет подвального окошка. Куча кирпичей и коробок лежит все на том же месте. Только канализационные трубы покрыты свежим слоем дурно пахнущей краски.

Я чувствую знакомый запах моей семьи, везде нахожу оставленные крысами следы. Протискиваюсь сквозь щель в подвал. В окошко проникает слабый свет — отблеск уличного фонаря. Здесь, между ящиком рядом с пожарным краном и огороженной досками кучей угля, я нахожу вход в мое гнездо, в мою нору. Знакомый семейный запах бьет в ноздри, ошеломляет, манит. Я пробегаю короткий коридор.

Сидя среди подрастающих крысят, грызет корку хлеба крупная самка — моя мать.

Ее шерсть встает дыбом, когда она замечает меня. Она заслоняет своим телом малышей и скалит свои мощные резцы. Я поспешно отступаю. Она идет за мной — я чувствую, как её вибриссы касаются кончи-ка моего хвоста.

Я останавливаюсь рядом с пожарным краном, поворачиваюсь к ней, наши вибриссы встречаются. Мы обнюхиваем друг друга. Я чувствую резкий возбуждающий запах, выделяемый самкой в период течки, и чувствую потребность совокупиться с ней. Я слизываю жидкость, стекающую прямо ей на брюхо.

Она выгибается, прижимается к земле, поднимает хвост и подставляет мокрое от слизи отверстие. Пронзительно пищит. Я залезаю на нее, обхватываю лапками её бока, придерживая зубами за шкуру на загривке. В момент оргазма я громко пищу.

Она ползает вокруг меня с поднятым вверх хвостом, завлекает, приманивает, провоцирует, возбуждает. Я ещё раз удовлетворяю свою потребность. Она возвращается в нору, но, когда я хочу войти вслед за ней, она оборачивается и слегка кусает меня за ухо. Предупреждает, чтобы я не заходил дальше. Боится за малышей, которых я мог бы загрызть.

У меня есть свое гнездо, есть самка-мать, которую я постоянно буду осеменять, есть собственная семья. У меня есть ещё и собственная, помеченная моими испражнениями территория, где я охочусь и нахожу еду. Я — крыса, я — взрослый самец, знающий, какие опасности его подстерегают и кто его враги; я отлично ориентируюсь на местности, я ловок и хитер, силен и осторожен.

Но меня беспокоит расположение нашей норы, единственный выход из которой находится в открытом месте, прямо за корпусом пожарного крана. Если этот выход заделают, мы будем отрезаны, а другой дороги наружу из гнезда нет.

Старик научил меня опасаться расположенных таким образом гнезд.

Я внимательно обследую все помещения, в которые попадаю, и, если что-то вызывает мое недоверие, сразу же ухожу.

Но я не хочу покидать нору, не хочу уходить из уютных, теплых подвалов под пекарней, где без труда можно раздобыть много еды. Я не хочу отказываться от возможности жить там, где я родился, где каждый угол пахнет родным запахом моей семьи. Если бы я сюда не вернулся, моя судьба могла бы сложиться иначе.

Но я уже не могу уйти. Самка-мать ждет очередного потомства и в то же время заботится об уже подрастающем помете. Малыши кувыркаются по всему подвалу, с писком выбегают в коридор. Глядя на них, я вспоминаю свои собственные первые путешествия и то любопытство, что толкает к неизвестному.

Как сложилась жизнь крысят из того помета? Я знаю судьбу одной маленькой самочки. Об остальных только догадываюсь, наблюдая за тем, как все меньше маленьких крысят возвращается в нору с прогулок.

Первого поймал кот, вылеживающийся в солнечные дни на балконе прямо над двором. Следующего пришибло распахнувшейся дверью подвала.

Маленькие самочки выбежали из подвального коридора через двор прямо на улицу и обратно уже не вернулись. Последнему маленькому самцу перешибло позвоночник в мышеловке.

Самка-мать сопровождает меня в скитаниях по сточным канавам, по близлежащим каналам и подвалам.

Во время этих путешествий мы часто встречаем брошенные крысиные гнезда, в которых я бы охотно поселился. Больше всего заинтересовал меня чердак ближайшего к подвалу дома, расположенный над пустующей квартирой.

Приближалась зима, и первая же холодная ночь выгнала нас с чердака обратно в теплый подвал под старой пекарней.

Жизнь в каналах — а это казалось самым безопасным — тоже не устраивала мою самку. Я заметил, что она панически боится воды, и если уж ей приходилось в неё погрузиться, то лишь по неосторожности — в прыжке, при падении или поскользнувшись на скользком краю. И каждый такой случай приводил её в состояние бешенства, которое она срывала в первую очередь на мне.

Она возвращалась в подвал под пекарней и долгое время не покидала его.

Такие путешествия возможны лишь тогда, когда самка-мать уже выкормила помет, а следующая беременность ещё не затрудняет её движений.

Ее водобоязнь была мне непонятна. Старый самец, переплывая каналы во всех возможных направлениях, по течению и против него, не испытывал никакого страха перед водой. Наоборот — он использовал её течение для того, чтобы плыть в определенном направлении. Я научился этому во время наших с ним совместных скитаний.

Страх самки-матери при виде самого маленького подземного ручейка и даже стекающей в сточную канаву дождевой воды удивлял и злил меня.

Так что мы живем в тихом подвале под пекарней, в сером, слабом свете, едва просачивающемся в окошко, в приятном, постоянном тепле, в помещении, куда никогда не доносятся дуновения холодного зимнего ветра.

Я пытаюсь прорыть туннель из нашего гнезда в соседний подвал, но каждый раз натыкаюсь на покрытую слоем смолы твердую стену, которая не поддается крысиным зубам. Фундамент соседнего дома стоит на прочном бетонном основании.

Я пытаюсь рыть вниз, может, наткнусь на свод канала или на трубу с телефонными проводами и найду в них долгожданную щель. Тогда у нашего гнезда будет ещё один выход. Я копаю, выгребая землю лапами. Грунт состоит из обломков штукатурки, раскрошившегося кирпича и древесного угля. Видимо, стоявшее когда-то на этом месте здание сгорело. Я все время прислушиваюсь — не шумит ли где вода, но ничего не слышу. Мне не удалось попасть в канал. После нескольких очередных попыток я наткнулся на старую стену из крупного, прочного кирпича.

Стена меня остановила.

Остается ещё попробовать копать вверх. Может, найду щель, ведущую наружу, или трещину в стене.

Но это мне тоже не удается — я утыкаюсь в стальные балки, подпирающие свод подвала. Значит, наше гнездо со всех сторон окружают стены и нет никакой возможности пробить хоть где-нибудь дополнительный выход на поверхность.

Появляются на свет очередные поколения крысят. Они родятся, подрастают, уходят, опять родятся, растут, уходят. Цикл повторяется многократно, вне всякой зависимости от времени года. Большая часть малышей гибнет в первые же недели самостоятельной жизни. Пока самка-мать кормит крысят, я добываю еду. Все чаще я прокрадываюсь в кладовую пекарни, куда ведет удобная дорога через сломанный вентилятор. Я пролезаю через него и таскаю в гнездо куски булки, теста, разные фрукты, сыр, ветчину. Часто я возвращаюсь, весь перемазанный маслом, кремом, вывалявшись в муке. Тогда вся семья слизывает еду с моей шерсти. Я все чаще наведываюсь в эту кладовку. Прогрызаю большую картонку, наполненную сладкой сахарной пудрой. Это исключительно вкусное лакомство, хотя мне ещё больше нравится кусковой сахар, отлично стирающий отрастающие резцы. Я возвращаюсь в гнездо весь в сахарной пудре — самка и малыши облизывают каждый мой волосок.

Я часто хожу в кладовую с маленькими, подрастающими крысятами.