Жорж Санд - Деревенские повести Страница 11

— Ну, конечно, — сказал Жермен, — и хутор, и даже твой дом. Посмотри на эту маленькую серую точку недалеко от большого тополя, пониже колокольни.

— Ах, я его вижу, — сказала девочка и опять начала плакать.

— Я напрасно напомнил тебе об этом, — сказал Жермен, — я делаю нынче одни только глупости! Полно, Мари, поедем, дочка; дни коротки и через час, когда взойдет луна, не будет тепло.

Они вновь пустились в путь и переехали большую пустошь; чтобы не утомлять девушку и ребенка чересчур быстрой ездой, Жермен пускал Серку не очень скоро, и когда они оставили дорогу и приблизились к лесам, солнце уже спряталось.

Жермен знал дорогу только до Манье, но он подумал, что можно бы сократить ее, и пустился через Пресль и Сепюльтюр — дорога, по которой он обыкновенно не ездил, когда отправлялся на ярмарку. Он ошибся в направлении и потерял еще немного времени, прежде чем они въехали в лес, но и въехал-то он в него не с той стороны чего не заметил, и, повернувшись спиною к Фуршу, он взял гораздо выше — в сторону Ардент.

Взять правильное направление помешал ему туман, поднявшийся вместе с ночью, это был один из тех осенних вечерних туманов, которые в белизне лунного сияния делаются еще более смутными и обманчивыми. Большие лужи воды, которыми были усеяны лесные прогалины, давали такие густые испарения, что, когда Серка их переходила, можно было заметить их только по чмоканью ее копыт и по тому усилию, которое она делала, чтобы их оттуда вытягивать.

Когда, наконец, они нашли хорошую лесную дорогу, совершенно прямую, и проехали ее до конца, Жермен стал соображать, где они находятся, и увидел, что сбился с пути; когда старик Морис объяснял ему дорогу, он сказал зятю, что при выходе из леса будет крутой спуск, затем будет огромный луг, и два раза нужно будет переехать реку в брод. Он даже наказывал ему осторожно въезжать в эту реку, так как в начале осени были сильные дожди и вода могла быть довольно высока.

Не видя ни спуска, ни луга, ни реки, а одну лишь голую степь, белую, как снеговая скатерть, Жермен остановился, стал искать какого-нибудь дома, поджидал прохожего, но не нашел никого, кто бы мог дать ему указания. Тогда он повернул назад и въехал обратно в лес. Но туман все сгущался, луну совсем заволокло, дороги были ужасны, и топи очень глубоки. Уже два раза Серка чуть не упала; обремененная такой тяжелою ношею, она начинала терять бодрость, и если и могла еще рассмотреть дорогу и не толкаться о деревья, то уже не могла уберечь своих седоков от крупных веток, которые загораживали дорогу на уровне их головы и были для них очень опасны. В одну из таких встреч Жермен потерял свою шляпу и с большим трудом ее разыскал. Малютка-Пьер заснул и был недвижим, как мешок, он так сильно стеснял руки отца, что тот не мог ни поддерживать, ни направлять лошади.

— Я думаю, что нас заколдовали, — сказал Жермен, останавливаясь: — эти рощи не так велики, чтобы в них потеряться, если только не быть пьяным, а мы уже два часа здесь вертимся и не можем из них выбраться. У Серки только одно на уме, чтобы вернуться поскорее домой, и она сбивает меня с толку. Если мы хотим вернуться домой, нам стоит только предоставить ей это. Но мы, может быть, в двух шагах от места, где должны переночевать, и было бы безумием от этого отказаться и опять пускаться в такой дальний путь. Однако же я все-таки не знаю, что делать. Я не вижу ни неба, ни земли, и боюсь, чтобы этот ребенок не схватил лихорадки, если мы будем еще останавливаться в этом проклятом тумане, или чтобы мы не раздавили его своею тяжестью, если лошадь споткнется и упадет.

— Не нужно нам больше упорствовать, — сказала маленькая Мари. — Сойдем, Жермен, дайте мне ребенка, я прекрасно его понесу, и я лучше, чем вы, придержу свой плащ, чтобы он на нем не распахивался. Вы поведете кобылу за повод, и мы больше увидим, глядя поближе к земле.

Однако эта предосторожность предохранила их лишь от падения с лошади, так как туман расстилался и, казалось, прилипал к сырой земле. Итти было очень тяжело, и вскоре они были так измучены, что остановились совсем, найдя, наконец, сухое местечко под большими дубами. Маленькая Мари была вся в поту, но она ни на что не жаловалась и ни о чем не беспокоилась. Преисполненная одною только заботой о Пьере, она села на песок и положила ребенка к себе на колени, в то время как Жермен исследовал окрестности, замотав поводья Серки за ветку дерева.

Но Серке очень надоело это путешествие, она рванулась, освободила повод, порвала подпругу и, брыкнувши несколько раз для вида выше своей головы, пустилась по лесочку, ясно показывая, что ей никого не нужно, чтобы найти дорогу.

— Так, — сказал Жермен после тщетных попыток ее догнать, — вот мы и остались теперь пешие, и если бы нашли верную дорогу, это было бы теперь ни к чему, так как нужно было бы переходить пешком через реку; а судя по тому, сколько воды на этих дорогах, мы можем быть уверены, что весь луг залит рекой. Других дорог мы не знаем. Значит, придется подождать, пока этот туман не рассеется; это не может продолжиться более часа или двух. Когда будет светло, мы поищем какой-нибудь дом, первый попавшийся на опушке леса, но сейчас мы не можем отсюда уйти; там ров, пруд и еще не знаю что — впереди нас; а позади, я тоже не могу сказать, что там есть, так как не понимаю, с какой стороны мы сюда попали.

VIII

ПОД БОЛЬШИМИ ДУБАМИ

— Ну, что же! вооружимся терпением, Жермен, — сказала маленькая Мари. — Нам не так плохо на этом небольшом возвышении. Дождь не проходит через листву этих высоких дубов, и мы можем разжечь огонь, я нащупываю несколько старых пней, которые совсем слабо держатся и достаточно сухи, чтобы гореть. У вас ведь есть огонь, Жермен? Вы только что курили вашу трубку.

— Да, был, конечно! Огниво было в моем мешке на седле, вместе с дичью, которую я вез моей невесте; но проклятая кобыла все унесла, даже мой плащ, который она потеряет или разорвет о сучья.

— Нет, нет, Жермен! Седло, плащ и мешок, все тут на земле, у ваших ног. Серка порвала подпругу и сбросила все подле себя, убегая.

— Это, истинный бог, правда! — сказал крестьянин, — и если мы найдем ощупью немного хвороста, мы сможем высушиться и обогреться.

— Это не трудно, — сказала маленькая Мари, — хворост так и хрустит тут всюду под ногами; но дайте мне сначала сюда седло.

— Что ты хочешь с ним сделать?

— А постель для маленького; нет, не так, а наоборот; он так не скатится с него; и оно все еще тепло от лошадиной спины. Подложите-ка с двух сторон камни, которые вы там видите!

— Я-то их, положим, не вижу! У тебя, верно, кошачьи глаза.

— Поглядите, все сделано, Жермен! Дайте мне ваш плащ, я заверну им его маленькие ножки, а своим плащом прикрою его самого. Глядите, ему здесь так же хорошо, как в его постельке! Пощупайте, какой он теплый!

— Это верно! Ты умеешь ухаживать за детьми, Мари!

— Не очень-то это большое колдовство. А теперь поищите ваше огниво в мешке, и я разложу дрова.

— Эти дрова никогда не разгорятся, они чересчур сырые.

— Вы во всем сомневаетесь, Жермен! Вы, верно, не помните, как были пастушком и раскладывали большие костры в полях под самым сильным дождем.

— Да, это способность детей, которые стерегут скот; но я, я был погонщиком быков, как только научился ходить.

— Потому-то вы более сильны, чем ловки. Вот он и сложен уже, этот костер, увидите, как он у меня не разгорится! Дайте-ка мне огонь и немного сухого вереска. Хорошо! Теперь дуйте; вы не слабогрудый.

— Я по крайней мере этого за собою не знаю, — сказал Жермен и стал дуть, как кузнечный мех.

Через мгновение заблестело пламя, оно бросало сначала красноватый отсвет, но потом поднялось синеватыми языками под листву дубов, борясь с туманом и высушивая понемногу воздух на десять футов в окружности.

— Теперь я сяду рядом с маленьким, чтобы на него не падали искры, — сказала молодая девушка. — Жермен! Мы не получим ни лихорадки, ни насморка, отвечаю вам за это.

— Честное слово, ты умная девушка, — сказал Жермен, — и ты умеешь разжигать огонь, как маленькая ночная колдунья. Я чувствую, что я совсем оживаю и прибадриваюсь; тогда как с мокрыми по колено ногами и с мыслью, что здесь придется оставаться до рассвета, я только что был в очень дурном настроении.

— А когда бываешь в дурном настроении, то ничего и не выдумаешь, — возразила маленькая Мари.

— А ты никогда не бываешь в дурном настроении?

— О, нет! Никогда. А для чего?

— Ну, конечно, это ни для чего не нужно; но как этому помешать, когда есть неприятности? Бог знает, однако, что и ты их не была лишена, моя бедная малютка; ведь ты не всегда была счастлива.

— Это верно, мы много страдали, бедная моя мать и я. У нас бывало горе, но мы никогда не теряли мужества.

— Я не терял мужества ни при какой работе, — сказал Жермен, — но нужда меня раздражала бы, так как я никогда ни в чем не нуждался. Моя жена сделала меня богатым, и я им остаюсь и посейчас; и я буду богат, пока буду работать на хуторе; это будет всегда, надеюсь; но у каждого должно быть свое горе! Я страдаю иначе.