Даниэль Дефо - Счастливая куртизанка Страница 11

Он кончил, а я некоторое время стояла молча и недвижно. Наконец, увидев, с каким нетерпением он ожидает моего ответа, я улыбнулась и. глядя ему в глаза, сказала:

— Итак, — начала я, — по-вашему мне следует сказать вам «да», не дожидаясь повторения вашей просьбы? Мне следует целиком положиться на ваше слово. Что ж? В доказательство моего к вам доверия, чтобы вы убедились, что я ценю вашу ко мне доброту, я готова исполнить вашу просьбу и обещаю быть вашей до конца моей жизни.

С этими словами я наклонилась к его руке, в которой он сжимал мою, н поцеловала ее.

Так-то, из благодарности за добрые услуги, мне оказанные, я в одно мгновение, позабыв заветы религии, долг господу моему, все веления добродетели и чести, согласилась считать этого человека своим мужем, а себя — его женой, между тем, как в глазах бога и закона, принятого в нашей земле, мы были всего-навсего парочкой прелюбодеев, короче, я — шлюхой, он — развратником. Притом, если его совесть пребывала в усыплении, моя, как я уже об этом говорила, отнюдь не молчала. Нет, я шла на грех с открытыми глазами, поэтому вина моя непростительна вдвойне. Его же представления, как я не раз уже говорила, отличались от моих, и он — то ли впрямь держался такого мнения, то ли убедил себя сейчас — полагал, будто мы — оба свободны и вольны вступить друг с другом в союз, который ему казался вполне законным.

Другое дело — я. Я правильно судила о вещах, но позволила обстоятельствам ввергнуть меня в соблазн: ужасы, которые остались позади, пугали меня больше тех, что меня ожидали в будущем; страшный довод — что я останусь без куска хлеба и вновь подвергнусь былым невзгодам, этот довод сломил мою волю и я, как о том сказано выше, сдалась.

Остаток вечера мы провели приятнейшим образом; он был со мною любезен и мил и довольно сильно охмелел. Он заставил Эми танцевать с ним, а я сказала, что уложу их обоих в постель. Эми сказала, что ничуть против этого не возражает и что еще никогда ей не доводилось выступать в роли новобрачной. Короче говоря, он подпоил мою девицу, и я думаю, кабы ему не предстояло спать эту ночь со мною, подурачься он с нею еще с полчаса, он встретил бы у нее столь же слабое сопротивление, какое оказала ему я. Меж тем, до этого вечера она всегда вела себя пристойно и скромно. Однако веселье той ночи (а впоследствии оно не раз повторялось) навек погубило ее скромность, как о том будет поведано в надлежащем месте. Едва ли на свете есть что-либо более опасное для женщины, нежели подобные игры и дурачества. Вот и эта невинная девица столько раз в шутку объявляла мне, что готова лечь с ним в одну постель, лишь бы он не оставил меня своими милостями, что в конце концов она и в самом деле с ним легла; я же настолько растеряла все свои правила, что поощряла их обоих свершить это чуть ли не на моих глазах.

Увы, я с полным основанием могу сказать, что отрешилась от всех своих правил, ибо, как я уже говорила выше, я ему уступила не оттого, чтобы заблуждалась и поверила в законность нашего поступка, а лишь поддавшись влиянию его доброты ко мне и страха перед будущим, какое меня ожидало бы, если бы он меня оставил. Итак, я предалась пороку с открытыми глазами и с недремлющей, если так позволено выразиться, совестью; полностью сознавая, что грешу, но не имея сил удержаться от греха. Таким образом в душе моей образовалась пробоина; после того как я дерзнула поступиться собственною совестью, уже не оставалось деяния, на, какое бы я не была способна: совесть уже не возвышала своего голоса, ибо к нему не прислушивались.

Но вернемся к моему рассказу. Итак, когда, как о том поведано выше, я приняла его предложение, больше уже тянуть было нечего. Он вручил мне написанный им договор, который прочитал мне вслух, а также обязательство содержать меня до конца его жизни и вексель на 500 фунтов, по которому мне должны были выплатить в случае его смерти. Впоследствии любовь его ко мне нимало не уменьшилась, и после двух лет нашего сожительства, или, как ему угодно было его называть, — супружества, он написал завещание, в котором отказывал мне еще 1000 фунтов, а также всю домашнюю утварь, серебро и прочие драгоценности.

Эми уложила нас в постель, и мой новый друг (ибо мужем я его называть не могу) был так ею доволен за ее любовь и преданность ко мне, что выплатил ей сполна все жалованье, какое я ей задолжала, приложив к нему сверх того еще пять гиней. Ах, если бы этим все ограничилось, я считала бы, что Эми полностью заслужила такую награду! В самом Деле, где вы встретите служанку, которая бы хранила столь непоколебимую верность своей госпоже в столь ужасающих обстоятельствах, в какие попала я? Да и в том, что произошло впоследствии, следует винить не так ее, как меня. Ибо, если вначале я пыталась толкнуть ее в его объятия как бы в шутку, то, когда пришло время, я в этом слишком хорошо преуспела. Вот еще одно свидетельство того, как я погрязла и ожесточилась в пороке; причиной же сему являлось то, что по твердому убеждению моему, я была всего лишь потаскухой, а отнюдь не законной женой; у меня язык не поворачивался называть его мужем — ни в лицо, ни говоря о нем с другими.

Жили мы как нельзя лучше, если забыть то, чего забыть никак было нельзя; он был так благороден и учтив со мною, так попечителей и нежен, как не бывает ни один мужчина с женщиной, вверившей ему свою судьбу. Ничто ни разу не нарушило нашего обоюдного согласия до самого конца его дней. Однако, чтобы уже покончить с этим делом, пора рассказать о приключившемся с Эми несчастье.

Как-то утром Эми меня одевала (ибо у меня к этому времени было в услужении две девушки, и Эми отправляла должность камеристки).

— Дорогая моя госпожа, — спросила она меня вдруг. — Неужто вы еще не тяжелы?

— Нет, Эми, — отвечала я. — Ни вот настолько.

— Господи милостивый! — воскликнула Эми. — Чем же вы все это время занимались, сударыня? Ведь вы вот уж полтора года как замужем. Будь я на вашем месте, сударыня, я бы давно уже понесла от моего хозяина.

— Как знать, Эми, может, ты и права, — сказала я. — Не хочешь ли попытать с ним счастья?

— Ну, нет, сударыня, — сказала Эми, — теперь уж вы этого не позволите. Если прежде я говорила, что допущу его до себя с легким сердцем, то теперь, когда он принадлежит вам безраздельно, боже упаси!

— Велика беда, — сказала я. — Что до моего согласия, ты его имеешь. Мне это ничуть не будет неприятно. Да что там говорить — не нынче, так завтра я сама уложу тебя рядом с ним в постель, если хочешь!

— Нет, сударыня, нет, нет и нет, — сказала Эми. — Теперь он ваш, и только ваш.

— Глупенькая, — сказала я. — Разве ты не слышала, как я сказала, что сама вас положу рядком?

— Как вашей милости угодно, — сказала Эми. — Коли уж вы сами меня с ним уложите. Но только я не скоро встану с постели, так и знайте.

— Там видно будет, — сказала я.

В тот же вечер, после ужина, я говорю ему при Эми:

— Мистер ***, известно ли вам, что нынче вы спите с Эми?

— Впервые слышу, — сказал он, и, оборотившись к Эми, спросил:

— Это правда?

— Никак нет, сударь, — говорит она.

— Как тебе не стыдно, дурочка, — начала я ее корить. — Разве я не обещала тебе давеча, что уложу тебя с ним в постель?

Но девушка продолжала на все отвечать: «нет, нет». Тем тогда и кончился разговор.

Однако ночью, когда мы уже собирались спать, Эми вошла, чтобы меня раздеть; господин ее тем временем уже лег. Тогда я возьми и перескажи ему все, что говорила мне Эми, а именно, что она бы давно уже забрюхатела от него, будь она на моем месте.

— Вот как, госпожа Эми! — воскликнул он. — Я того же мнения. Иди же сюда, попробуем!

Но Эми не послушалась.

— Иди, иди, дурочка! — сказала я. — Иди, я позволяю вам обоим. Эми, однако, уперлась и не шла.

— Ты потаскушка, вот ты кто, — закричала я. — Сама ведь говорила, что если я положу вас вместе, ты готова ему угодить всей душой!

И с этими словами я заставила ее сесть и стала стаскивать с нее чулки и башмаки и все ее одеяния, одно за другим, а затем подвела ее к постели.

— Ну, вот, — сказала я, — попытай теперь счастья со своей служанкой Эми.

Она сперва было упиралась, не давала себя раздеть, но погода стояла жаркая и на ней не так много было понадето, а главное, не было шнуровки и сама она, убедившись под конец, что я не шучу, перестала сопротивляться. Итак, я раздела ее догола, затем отвернула одеяло и впихнула ее в постель.

Дальнейшее можно не рассказывать. Изо всего этого всякий может убедиться, что я его не почитала своим мужем, и, отбросив все правила и скромность, успешно заглушила голос совести.

Эми, по-видимому, уже начала раскаиваться и пыталась даже выскочить из постели, но он ее остановил.

— Ну, нет, — сказал он. — Ты сама видишь, Эми, что тебя сюда уложила твоя госпожа. Ее и вини.

Он не выпускал ее из рук, а поскольку девка была совершенно голая и лежала с ним в постели, отступать уже было поздно, и она успокоилась и позволила ему делать с ней все, что ему угодно.