Шолом Алейхем - Стемпеню Страница 11

– Скажи мне, пожалуйста, что все это означает?

– Тo есть как так, "что это означает"?

– Зачем ты сюда приехала?

– Полюбуйтесь, каким дурачком прикидывается! Я не я, и лошадь не моя.

– Слушай, Фрейдл! - сердито проворчал он.- Я не люблю, когда со мной выкидывают такие штуки. Я спрашиваю, что ты тут делаешь, а ты вздумала шутки шутить...

B зеленых глазах Фрейдл вспыхнул огонек. Закинув рукою за спину свои черные косы, она тоже заговорила серьезным тоном:

– Хочешь знать, что я тут делаю? К тебе приехала, Стемпеню! Во время помолвки ты обещал не позже, чем через две недели написать письмо я назначить день свадьбы. Мы ждали-ждали, больше двух месяцев ждали, а от тебя ни слуху ни духу. Тогда мы пораскинули умом и решили отправиться в путь-дорогу- искать, как говорится, вчерашний день. Объездили чуть не весь свет, еле-еле с божьей помощью нам удалось...

– Скажи мне, Фрейдл, кто такие это "мы"? Я все слышу мы да мы: "мы ждали", "мы поехали"...

– Да мы обе. Я и моя мама.

– Твоя мама?- воскликнул окончателыно сраженный Стемпеню.-Твоя мамаша здесь? Что ей тут надо?

– Тише, Стемпеню, чего раскричался? А ты как думал? Девушка не может пуститься в дальний путь одна. Как по-твоему?

– Да, но причем тут я? Что общего у меня с твоей мамашей?

– Онa приходится тебе сватьей, Стемпеню, а немного пoгодя cтaнeт твoeй тeщeй.

– Ты, видно, и впрямь собираешься выйти за меня замуж?

– А ты как думал, Стемпеню? Шутки шутить?

– Глупости!

– Почему глупости?

– Очень просто: у меня и в мыслях нет жениться.

Фрейдл на минуту остановилось, посмотрела Стемпеню прямо в глаза, оглянулась кругом и тихо проговорила:

– Послушай, Стемпеню, не думай, что ты напал на какую-то размазню, которая позволит себя обвести. Я тебя насквозь вижу. Я знаю, что ты-шарлатан и любишь каждую неделю обзаводиться новой невестой. Но это не беда - все до поры до времени... По натуре ты человек добрый, сердце у тебя мягче воска, красавец ты, каких мало, играешь на скрипке великолепно и обеспечить жену всегда сможешь. Поэтому-то ты мне и нравишься, и поэтому я выйду за тебя замуж, и притом очень скоро. А что ты ерепенишься, то это все впустую, напрасный труд, Стемпеню, поверь. Наклонись ко мне, Стемпеню, я тебе кое-что шепну на ушко.

И смуглолицая Фрейдл шепнула ему что-то такое, отчего Стемпеню задрожал всем телом. Он остановился среди улицы как истукан и не мог произнести ни слова. Но тут весьма кстати подоспел рыжеволосый Мехча-барабанщик и сообщил Стемпеню, что местный богач приглашает его для переговоров по поводу свадьбы.

Стемпеню кивком головы попрощался с Фрейдл и с глубоким вздохом промолвил:

– Мы еще увидимся, Фрейдл.

– Еще бы! Конечно, увидимся, - ответила Фрейдл и, весьма довольная, рассталась с дорогим женихом.

Каждый, кто видел в этот день Стемпеню на свадьбе, удивлялся его бледности и рассеянности. Совсем не тот Стемпеню, краше в гроб кладут! Всю его веселость, весь задор как рукой сняло. Да, чуяло его сердце, что приходит конец его свободе, что не порхать ему больше по свету вольной пташкой. Тяжелое ярмо приходится надеть, да навсегда, на всю жизнь. Прощайте, светлые летние вечера, прощайте прогулки по полям и лесам с дочками музыкантов! Прощайте, длинные благоухающие косы, распущенные волосы, большие карие глаза! Прощай, серебристая луна!..

Стемпеню делал еще попытки отбояриться от брака, метался, как рыба в сетях, боролся из последних сил, пускался на всевозможные уловки. Но это помогло ему не больше, чем покойнику припарки. Фрейдл и ее мaмaшa стояли перед ним, как призраки, являющиеся во сне и возвещающие о приближении часа Страшного суда. Особенно повергала Стемпеню в трепeт мамаша невесты, его будущая теща. Ее черные губы были плотно сжаты, будто шнурком стянуты, лицо пылало; она каждую минуту готова была накинуться на Стемпеню, как дикая кошка, и выцарапать ему глаза. К счастью, дочка сдерживала ее порывы.

– Не трогай его, мама! Этим только испортишь дело. Знай поглядывай и молчи! Да следи за каждым его шагом, чтобы он не увильнул от нас. Будь спокойна, мама, все уладится. Стемпеню - мой! Да, он мой!

XVI

Cамсон на коленях у Далилы[18]

Фрейдл шла напролом и добилась своего: обвенчалась "по закону Моисея и Израиля" со Стемпеню и сразу прибрала его к рукам. В этом деле верной помощницей Фрейдл была ее мамаша, едва дождавшаяся счастья стать тещей, и Стемпеню изведал муки ада. Молодая чета поселилась в Мазеповке, куда переехал на постоянное жительство и весь оркестр.

– Конец! Довольно скитаться, Стемпеню! Хватит странствовать по свету!-сказала Фрейдл мужу.

Он был весь в ее власти, она умела добиться от нeго чего угодно, и только добром.

Новая жизнь началась для Стемпеню, жизнь, ничуть не похожая на прежнюю. Сразу после свадьбы его холостяцкие замашки исчезли как дым. Очутившись в цепких лапах своей жены, именитый музыкант потерял весь прежний блеск, решительность и смелость. У себя в доме Стемпеню был совершенно безгласен.

– Ты, Стемпеню, знай свое: твое дело - музыканты да свадьбы. К чему тебе деньги, глупенький?

И Фрейдл забирала у мужа все до последней копейки.

Фрейдл отличалась необыкновенной жадностью к деньгам... Родившись в очень бедной семье, она никогда медного гроша в глаза не видала. Каждая ленточка, каждая гребенка доставалась ей ценою горьких слез. До пятнадцати лет она ходила босиком, нянчила младших братьев и сестер, получала часто затрещины и от матери и от отца, особенно когда тот бывал навеселе. Питались в доме родителей скудно. Платье на Фрейдл было под стать ее босым ногам. Лишь в праздник "пурим"[19] ей удавалось заработать несколько копеек. Она разносила по домам местечка праздничные гостинцы. Заработаинце деньги Фрейдл, бывало, прятала глубоко за пазуху, чтобы мать не отняла. С этими грошами она не расставалась даже по ночам. А на пасху покупала себе цветную ленточку либо гребешок. Так жила Фрейдл до восемнадцати лет. Родители и не заметили, как она превратилась во взрослую девушку, высокую, красивую, здоровую, - хоть сейчас под венец!

Став невестой Стемпеню, Фрейдл и caмa еще не представляла себе, какое счастье ей привалило. Но мамаша представляла себе это довольно ясно и учила дочь уму-разуму. Она, дочка, должна твердо помнить, что ее жених - большой добытчик, но вместе с тем и шарлатан, деньги для него - трын-трава. Поэтому пусть она держит ухо востро. Без ведома и согласия жены он и шагу не должен ступить, точно так, как ее отец Шайка-скрипач.

Выйдя замуж, Фрейдл не забыла советов матери. Не спеша, обдуманно, внушала она Стемпеню представление о правах жены: у мужа не должно быть никаких секретов от жены, потому что "жена-не чужая, жена-не полюбовница"; жена и муж-одна плоть и кровь, он-что она, а она-что он. Одним словом, он должен знать, он должен постоянно чувствовать, что у него есть жена.

Когда Фрейдл стала самостоятельной хозяйкой и в руках ее зазвенели целковики (Стемпеню приносил их домой частенько), она необычайно пристрастилась к деньгам и набросилась на них, как голодный на пироги. Но деньги не пошли ей впрок. Ее вечно мучили сомнения: а что, если завтра этих целковиков не будет? Что, если муж, не приведи господи, вдруг перестанет зарабатывать? И она начала копить грош за грошем, потуже завязывая узелки.

– К чему ты так жадничаешь? - спросил как-то Стемпеню жену, заметив ее новые повадки.

– Много будешь знать, скоро состаришься. Тебя это не касается, Стемпеню,-с улыбкой ответила Фрейдл.

И по-прежнему скаредничала, сокращала свои покупки на базаре, в бакалейной, в мясной лавке, готовила скудный обед, часто недоедала и все копила копейку к копейке. Сколотив значительную сумму, Фрейдл мало-помалу начала давать деньги под заклад. Вначале это были случайные ссуды: попросит какая-нибудь соседка несколько рублей взаймы на короткий срок, Фрейдл ссужает ее,-отчего не пособить человеку в нужде? Но, заметив, что от этих "добрых услуг" капиталец ее растет, что с течением времени рубль превращается в два, она вошла во вкус и вскоре стала заправской ростовщицей, со всеми особенностями этой милой профессии, которой некоторые наши богатеи - пусть это останется между нами! - занимаются довольно охотно.

Удивительное дело! Откуда взялась у Фрейдл эта страсть к стяжательству? Ни у своего отца Шайки-музыканта, ни у других музыкантов она этому научиться не могла. У кого еще, как не у музыканта, деньги - что ветер: сегодня заведется целковый, а завтра ни гроша за душой. Еврейские музыканты, - особенно в те времена,-своего рода цыгане, своеобразное племя со своим особым жаргоном, нравами и обычаями. Они всегда жили беззаботно и весело, не задумываясь о том, что будет завтра. Они старались превратить жизнь в сплошной праздник: вечно пиликали на своих инструментах, острили, забавлялись, проказничали. Явившись домой, к жене и детям, музыкант все так же зубоскалил, хлебал свои клецки с фасолью (порой и тех не было) и, не унывая, полуголодный укладывался спать. А утром он занимал у кого-нибудь несколько грошей или же закладывал последнюю подушку... На первые заработанные деньги выкупал заклад, и опять все повторялось сначала.