Ёсида Кэнко-Хоси - Записки от скуки Страница 11

1. Если ты раздумываешь, делать это или не делать, то, как правило, бывает лучше этого не делать.

2. Тот, кто думает о грядущем мире, не должен у себя иметь ничего, даже горшка для соуса. Нехорошо иметь дорогую вещь, включая молитвенник и статуэтку Будды-охранителя.

3. Самое лучшее — жить как отшельник: ничего не имея, ни в чем не нуждаясь.

4. Вельможа должен стать простолюдином, мудрец — глупцом, богач — бедняком, талантливый человек — бездарным.

5. Нет ничего особенно сложного в стремлении постичь учение Будды. Главное, что для этого нужно, — освободившись плотью, не обременять душу мирскими заботами.

Кроме этого там и еще что-то было, да я не помню.

XCV

Первый министр Хорикава[143] был красивым и богатым. И еще отличала его любовь к роскоши. Сына своего — сиятельного Мототоси[144] — Хорикава определил управляющим сыскным департаментом и, когда тот приступил к несению службы, заявил, что китайский сундук, стоявший в служебном помещении сына, выглядит безобразно, и распорядился переделать его на более красивый. Однако чиновники, знающие старинные обычаи, доложили ему:

— Этот сундук переходил здесь из рук в руки с глубокой древности, и неизвестно, откуда он взялся: с тех пор прошли уже сотни лет. Когда во дворце от старости приходит в негодность какая-либо вещь из тех, что передаются из поколения в поколение, она служит образцом для изготовления новых, — так что лучше бы его не переделывать.

Распоряжение отменили.

XCVI

Когда первый министр Кога,[145] находясь в императорском дворце, пожелал испить воды, придворная служанка поднесла ему глиняную чашу, однако вельможа распорядился:

— Принеси ковш! — и напился из ковша.

XCVII

Один человек, исполняя обязанности найбэна[146] на церемонии возложения полномочий министра, вошел во дворец, не получив на руки высочайшего рескрипта, находившегося еще у найки.[147] Это было неслыханным нарушением традиций, а вернуться за ним было уже нельзя. Пока он ломал себе голову, как быть, гэки шестого ранга Ясуцуна[148] переговорил с облаченной в кинукадзуки фрейлиной, подучил ее взять этот рескрипт и потихоньку передать его найбэну. Это было восхитительно!

XCVIII

Когда Ин-но-дайнагону Мицутада-нюдо[149] было поручено провести обряд изгнания демона, Правый министр Тоин попросил его рассказать о традиции проведения обряда.

— Нет ничего лучше, чем спросить об этом у Матагоро, — ответил Мицутада.

Этот Матагоро, старый стражник, до мелочей помнил порядок всех дворцовых обрядов. Однажды господин Коноэ,[150] готовя стан, совсем забыл про циновку для сидения. Он уже вызвал гэки, как вдруг Матагоро, зажигавший светильники, тайком шепнул ему: «Прежде полагается потребовать циновку». Это было очень интересно.

XCIX

Когда в храм-резиденцию Дайкаку,[151] где развлекались приближенные экс-императора, загадывая друг другу загадки, пришел придворный лекарь Тадамори, Кинъакира,[152] дайнагон из свиты императора, сразу же обратился к нему с вопросом:

— Тадамори, что кажется не японским?

— Кара-хэйдзи,[153] — ответил кто-то, и все рассмеялись.

Лекарь рассвирепел и вышел вон.

C

В заброшенной лачуге, вдали от людского взора, скрывалась от мира одна женщина. Ее, отдавшую себя во власть скуки, вздумал навестить некий мужчина. Когда, освещенный скудными лучами молодого месяца, он тихонько крался к ограде, громко залаяла собака, и на шум вышла служанка.

— Откуда вы? — спросила она, пропуская посетителя в хижину. Унылая картина, открывшаяся его взору, вызвала щемящее чувство жалости: «Как можно здесь жить?»

Некоторое время гость стоял на грубом дощатом настиле, пока наконец не услышал мелодичный голос молоденькой горничной:

— Сюда, пожалуйста! — и прошел через туго раздвигающиеся двери дальше. Внутренняя часть помещения не казалась столь убогой — это была довольно милая комната; правда, светильник в дальнем углу едва мерцал, однако видно было изящное убранство и чувствовалось, что благовония здесь зажгли не наспех: их аромат пропитал покои. Все жилище вызывало ощущение чего-то родного.

— Хорошенько заприте ворота. Может пойти дождь. Экипаж — под ворота, челядь сюда и вот сюда, — послышались чьи-то голоса.

С другой стороны прошептали:

— Кажется, сегодня поспим вдоволь.

Шептали тихо, но совсем рядом, и поэтому кое-что можно было разобрать.

В хижине между тем подробно обсуждались последние новости, и вот уже запели первые петухи. С былого разговор перешел на мечты о будущем, но тут в задушевную беседу ворвался новый гам — на этот раз петухи пели взапуски, звонкими голосами. Это навело на мысль о том, не светает ли уже, но особой охоты спешить с возвращением, когда на дворе еще глубокая ночь, не было, и они забылись еще на мгновение. Однако вот уже и щели в дверях побелели; тогда мужчина сказал, что этого ему не забыть никогда, и вышел.

Стояло исполненное великолепия утро, какое бывает только в месяц цветка У, когда и ветки деревьев, и трава в садике залиты изумрудом свежей зелени. Вспоминая проведенную здесь ночь, он жадно смотрел назад до тех пор, покуда большое коричное дерево у дома не скрылось из виду.

CI

Нерастаявший снег, что остался за северной стеной дома, крепко подморозило; на оглоблях поставленной здесь повозки, переливаясь, искрился иней. Сколь ни ярко светит предутренняя луна, и при ней нельзя не отыскать укромный уголок.

В галерее стоящего поодаль храма сидит на поперечной балке знатный на вид мужчина и беседует с женщиной. О чем они говорят? Кажется, беседа их никогда не кончится. Очаровательной выглядит ее склоненная головка и силуэт; изумительно, когда вдруг повеет невыразимым благоуханием ее платья. Чарует и шепот, что доносится время от времени.

СII

Когда святейший Сёку[154] из Коя направлялся однажды в столицу, то на узкой тропинке он повстречал женщину, ехавшую верхом на коне. Служка, что вел под уздцы ее коня, по оплошности столкнул лошадь старца в канаву. Сильно разгневавшись, мудрец принялся бранить его:

— Это неслыханная грубость! Из четырех разрядов учеников Шакья-Муни — бикуни ниже бику, убасоку ниже бикуни, убаи ниже убасоку.[155] И бику подобным убаи повергнут в канаву! Это неслыханное доселе злодеяние!

Мужчина-проводник отвечал на это:

— Вы, никак, что-то изволили сказать, да мне ничего не понять.

И тогда святейший взбесился еще больше:

— Что я сказал, говоришь?! Ах ты, невежа и неуч! — выпалил он в гневе, но вдруг со смущенным видом, будто произнес самое невозможное ругательство, повернул коня и ускакал обратно.

Можно сказать, это был диспут, достойный уважения.

CIII

Говорят, будто редко встретишь мужчину, который бы сразу и впопад отвечал на вопрос женщины. Во времена экс-императора Камэяма[156] всякий раз, как во дворец приходили молодые люди, шутницы-фрейлины испытывали их вопросом:

— Приходилось ли вам слышать кукушку?

Какой-то дайнагон ответил на это:

— Такой невежда, как я, и не мог сподобиться слышать ее.

А господин Внутренний министр Хорикава[157] изволил сказать так:

— В Ивакура[158] как будто слыхал…

— Ну, так-то ответить нетрудно, — обсуждали его ответ дамы, — а насчет невежды уже и слушать надоело.

Говорят, что вообще мужчину надо специально воспитывать, чтобы над ним не смеялись женщины. Кто-то рассказывал мне, что прежний регент из храма Чистой Земли в юности получал наставления от монахини-императрицы Анки,[159] потому и был искусен в разговоре.

Левый министр Ямасина[160] признавался, что обращает внимание и очень смущается, когда на него смотрит даже простая служанка.

Если бы не было на свете женщин, мужчины не стали бы следить ни за одеждой, ни за шляпами, какими бы они ни были.

Можно подумать, что женщина, которая так смущает мужчин, — этакое прелестное существо. Нет, по натуре все женщины испорчены. Они глубоко эгоистичны, чрезвычайно жадны, правильного Пути не ведают и очень легко поддаются одним только заблуждениям, а что касается искусства вести разговор, то они не отвечают даже тогда, когда их спрашивают о чем-нибудь незатруднительном.

«Может быть, это из осторожности?» — подумаете вы. Ничуть не бывало: в разговоре они выбалтывают совершенно неожиданные вещи, даже когда их не спрашивают. А если кто-нибудь считает, что их превосходство над мужским умом заключается в мастерстве пускать пыль в глаза, стало быть, он не знает, что все женские уловки обнаруживаются с первого взгляда. Женщина — это существо неискреннее и глупое. Всяческого сожаления достоин тот, кто добивается благосклонности женщины, подчиняясь ее прихотям.