Мертвые души. Поэма - Николай Васильевич Гоголь Страница 11

и три летних где-нибудь внутри России. Это не прихоть, но существенная потребность моего слабого здоровья и моих умственных работ… А между тем предмет труда моего немаловажен. В остальных частях “Мертвых душ”, над которыми теперь сижу, выступает русский человек уже не мелочными чертами своего характера, не пошлостями и странностями, но всей глубиной своей природы и богатым разнообразием внутренних сил, в нем заключенных. Многое, нами позабытое, пренебреженное, брошенное, следует выставить ярко в живых, говорящих примерах, способных подействовать сильно. О многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности…»

Требовательность Гоголя к своему произведению вырастала по мере продвижения работы. Между тем и друзья, и критики нетерпеливо напоминали ему о необходимости, наконец, выпустить в свет им самим обещанный читателю второй том поэмы. В письмах писатель обещает приехать в Петербург для печатания второго тома весной 1851 года. Потом он откладывает поездку на осень, но осенью вдруг совсем отказывается от опубликования своего труда, заявляя, что в нем всё покуда не годится, и что надо всё переделать.

Далеко не все современники, хорошо знавшие Гоголя, были уверены, что он действительно много сил отдает созданию второго тома. Работа над ним, растянувшаяся на десять лет, более напоминали мистификацию. Писать Николай Васильевич стал вяло, мрачнел все более.

Гоголь возвращается в Москву 5 июня 1851 года с рукописью второго тома и проживает на Никитском бульваре в доме Талызина у графа А. П. Толстого. Надо заметить, что в это время Николай Васильевич пишет, а потом переписывает начисто свое последнее произведение — «Размышления о Божественной Литургии». Он зорко охраняет портфель со своими сочинениями, так что о его содержание разлетаются всевозможные слухи, чаще всего легендарные. Однако Николай Васильевич не отказывается прочитать близким знакомым несколько глав, или отрывков из глав.

Однажды один из гостей Гоголя не удержался и заметил ему, что уже несколько месяцев не слышно от него ни одной новой строки. Николай Васильевич грустно улыбнулся и ответил: «Да, как странно устроен человек: дай ему все, чего он хочет для полного удобства жизни и занятий, тут-то он и не станет ничего делать; тут-то и не пойдет работа».

По воспоминаниям очевидцев известно содержание первых шести глав второго тома, прочитанных автором у своих друзей: Л. И. Арнольди, А. О. Смирновой и С. П. Шевырева. В этих главах рассказывалось, как Чичиков привез Тентетникова к генералу Бетрищеву, как произошло окончательное примирение, и генерал дал согласие на брак Тентетникова и Уленьки. Но до свадьбы Тентетников, замешанный в политическом деле, был арестован и сослан в Сибирь; Уленька последовала за ним в ссылку и там вышла за него замуж.

О содержании дальнейших глав есть сведения в изложении духовника Гоголя, М. Константиновского, видевшегося с Гоголем в начале 1852 года: «Гоголь показал мне несколько разрозненных тетрадей с надписями: глава, как обыкновенно писал он главами. Помню, на некоторых было написано: глава I, II, III, потом, должно быть, VII, другие были без означения… В одной или двух тетрадях был описан священник. Это был живой человек, которого всякий узнал бы, и прибавлены такие черты, которых… во мне нет, да к тому же еще с католическими оттенками, и выходил не вполне православный священник. Я воспротивился опубликованию этих тетрадей, даже просил уничтожить. В другой тетради были наброски… только наброски какого-то губернатора, каких не бывает. Я советовал не публиковать и эту тетрадь, сказавши, что осмеют за нее даже больше, чем за Переписку с друзьями».

Гоголь то соглашается с советами друзей готовить к печати второй том «Мертвых душ», то откладывает это намерение, ссылаясь на очередной приступ болезни. Иногда гостей предупреждали, что Николай Васильевич не любит беседовать о «Мертвых душах».

С. Т. Аксаков писал С. П. Шевыреву в 1852 году: «В самое последнее свидание с моей женой Гоголь сказал, что он не будет печатать второго тома, что в нем все никуда не годится, и что надо все переделать. Только про первую главу второго тома он сказал мне, что она получила последнее прикосновение — была тронута кистью художника, говоря техническим языком живописцев».

Последний текст Гоголя, переписанный набело им самим (некоторые знакомые, посещавшие Николая Васильевича в эти дни, утверждают, что таких глав было три или четыре), Гоголь сжег в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года в печке дома на Никитском бульваре, где проживал последнее время. В воспоминаниях современников этот акт описан с множеством подробностей, хотя на нем, кроме Гоголя, присутствовал лишь мало что понимавший в происходящем мальчик-камердинер.

В той же печке был сожжен переписанная начисто рукой Гоголя последняя рукопись — «Размышления о Божественной Литургии». Утверждают, что по ошибке. Эта последняя работа писателя была издана по черновикам в 1889 году.

Неделю спустя Гоголь слег в постель и совсем перестал принимать пищу. 20 февраля 1852 года он впал в беспамятство и утром следующего дня скончался.

Уцелевшие в черновиках главы второй части «Мертвых душ» были впервые опубликованы в Москве в 1855 году под названием «Сочинения Гоголя, найденные после смерти».

Сто четыре рисунка к поэме Н. В. Гоголя «Мёртвые души»

Иллюстрации к «Мертвым душам», от которых в 1846 году отказался Н. В. Гоголь, были сделаны рисовальщиком-иллюстратором Александром Алексеевичем Агиным и гравировались для печати на дереве Евстафием Бернардским. В полном виде графическая серия Агина — Бернардского увидела свет уже после смерти авторов, в 1892 году, когда Д. Д. Федоров по случаю приобрел у наследников Горяинова (он финансировал создание иллюстраций Агина с Бернардским) все доски и издал рисунки отдельным альбомом под названием — «Сто рисунков к поэме Н. В. Гоголя Мертвые души», с клише, как изданных, так и остальных отгравированных Бернардским 28 рисунков. Через полгода, в том же году вышел еще альбом под заглавием «Сто четыре рисунка к поэме Гоголя, Мертвые души. Третье издание (20-я тысяча)».

Гравюра, как техника живая и четкая, может кое-что внести в художественный образ самой книги. Этого и испугался Николай Васильевич Гоголь. Гоголь сел за приготовление