Божена Немцова - Бабушка Страница 12

Нет, нет, да и засверлит у отца в голове, что дочь слишком привередлива, и вскинется он тогда на Викторку, требуя остановить выбор на ком-нибудь из женихов; не то, мол, он сам выберет и заставит выйти замуж. Девушка принималась плакать, просила не гнать ее из родительского дома, говоря, что время еще не ушло, минуло ей всего двадцать лет и не нарадовалась она вольной волюшке: ведь один бог знает, кому она достанется, счастлива ли будет в замужестве. Отец в Викторке души не чаял и, слыша такие слова, смягчался; любуясь красивым личиком девушки, он думал про себя: «Можешь и повременить, для тебя женихи найдутся!»

Но люди судили иначе: шли толки, что Викторка чересчур горда и ждет, когда за ней приедут в золоченой карете; пророчили, что гордость до добра не доведет, кто долго выбирает, тот всегда ошибается, — словом, несли всякую околесицу.

В то время стояли в деревне на постое егери. И вот начал один из них заглядываться на Викторку. Идет она в костел — он за ней, в костеле станет как можно ближе и, вместо того чтобы смотреть на алтарь, с девушки глаз не спускает. Идет она накосить травы — он тут как тут. Короче, куда бы она ни пошла, всюду следовал он за ней как тень. Люди говорили, что егерь не совсем в уме: а Викторка, когда в кругу подруг заходила о нем речь, спрашивала:

– И чего этот солдат за мной ходит? Ничего не говорит, будто упырь какой. Боюсь я его. Встанет рядом — мне делается душно, от взглядов голова кружится …

А глаза егеря … глаза, по общему мнению, действительно не сулили ничего хорошего: ночью они будто светились, а черные брови, нависшие над ними, словно два вороновых крыла, срослись посередине, a это уж верный знак, что глаз у человека недобрый. Некоторые жалеючи говорили: «И боже мой, не виноват же он, что таким родился! Да и не на всех этот глаз силу имеет, чего же каждому бояться». Тем не менее соседки, чуть только взглянет солдат на детей, холодели от ужаса и торопились обтереть ребенка белым платком, а если на деревне у кого-нибудь дитя заболевало, обязательно говорили: «Его сглазил черный солдат!» В конце концов люди привыкли к хмурому лицу егеря, девушки уже начали поговаривать, что оно не казалось бы противным, если бы стало чуточку приветливей. Общее же мнение было таково: «Чудной человек. Бот весть кто таков и откуда: может быть, и не человек совсем … Лучше при встрече с ним перекреститься и сказать: «С нами бог, сгинь-пропади, нечистая сила!» Он ведь и не танцует, и не разговаривает ни с кем, и не поет. Лучше не обращать на него внимания. И думать о нем забыли. Да только это не помогло. Легко девушкам сказать — не обращать внимания! За ними-то он не бегал. Викторке же никогда покоя от него не было. Она уж не выходила из дому без надобности, лишь бы хоть на время спрятаться от всюду преследовавших ее глаз. Перестали радовать Викторку и танцы: всегда из какого-нибудь угла следил за ней сумрачный взгляд. Уж не с былой охотой шла она на посиделки, ибо знала наверняка, коли нет в горнице черного солдата, стоит он под окном; и срывается у девушки голос, рвется нитка … Измучилась она. Каждый видел, как изменились ее черты, но всем было невдомек, что виной тому черный солдат. Ведь все считали его блаженным и думали, что Викторка, не ведая, как избавиться от солдата, махнула на него рукой. Однажды Викторка сказала своим подружкам:

– Поверьте мне, девушки, если бы сейчас кто посватался ко мне, бедный или богатый, красивый или урод, тотчас бы за него пошла, лишь бы это был нездешний.

– Да что это взбрело тебе в голову? Дом родной надоел, что ли? Отчего ты так торопишься? Или ты нас разлюбила? — удивились девушки.

– Не думайте так обо мне. Не могу я в деревне оставаться, пока живет тут этот черный солдат. Вы не можете себе представить, как этот человек изводит и терзает меня своими преследованиями. Не в силах я ни спать спокойно, ни молиться: все чудятся мне его глаза, — со слезами жаловалась Викторка подругам.

– Боже мой, ну отчего ты не запретишь ему ходить за тобой? Отчего тебе не сказать, что видеть его не можешь и что он тебе, как бельмо на глазу! … — советовали девушки.

– А разве я не пробовала? С ним то я, правда, не говорила, да и как с ним заговоришь, если он бродит за мной как тень и молчит. Я передала через товарищей.

– Ну, и он не послушался? — допытывались девушки.

– Где там! Сказал, что никто не имеет права ему приказывать, будет ходить куда хочет и к кому хочет. Впрочем, он ведь ни разу не заговаривал со мной о любви … Как я могу ему сказать, чтоб он за мной не ухаживал?…

— Вот невежа! — сердились подруги. — Много о себе понимает! Надо его проучить!

– Ну, с таким лучше не связываться, еще околдует, — предупредил кто-то более благоразумный.

– Тра-та-та!… Ничего он нам не сделает! Для этого ему нужно сначала заполучить что-нибудь такое, что мы носим на теле, а такой вещи ни одна не даст, да и от него ничего не возьмет, какие же тут страхи? И ты, Викторка, не бойся, мы всегда вместе с тобой будем ходить и улучим время, отплатим чертяке! — кричали смелые.

Но Викторка, боязливо озираясь, только вздыхала. «Сохрани меня, боже, от беды!» — думала она.

Слова, сказанные Викторкой подружкам, не остались втайне: они скоро разнеслись повсюду и дошли до соседней деревни.

Уже через несколько дней в дом отца Викторки заявился какой-то услужливый человек из другого села. Поговорили о том, о сем, вокруг да около; наконец, гость смущенно объяснил, что его сосед хотел бы женить сына, а сын рад бы взять Викторку — вот и попросили его быть сватом и разузнать, можно ли заводить разговор о помолвке.

– Обождите минутку, я спрошу Викторку; пусть сама вам и ответит. Что до меня, я знаю и Шиму и ею сына Тонду и не прочь с ними породниться: хозяйство у них справное.

Так сказал отец свату и пошел звать дочку в горницу, чтобы с ней посоветоваться.

А Викторка, как только услышала, что собираются ее сватать, говорит не задумываясь:

– Пускай приходят!

Отцу показалось странным, что она так быстро решилась, стал он ее допрашивать, правда ли, что она знает Тоника, а то нечего попусту людей за нос водить.

Но Викторка стояла на своем и утверждала, что Шимов Тоник ей хорошо известен, парень он славный.

– Обрадовала ты меня, — сказал отец, — а впрочем, делай как знаешь … Значит, с богом, пускай приходят!

Лишь только отец направился проводить гостя, в горенку к Викторке вошла мать, перекрестила ее и пожелала счастья.

– Больше всего радует меня, что не попадешь ты ни к свекрови, ни к золовкам, а будешь сама себе хозяйкой — молвила она.

– Ах, матушка, я бы пошла за него, если б даже у меня стало две свекрови! — отвечала Викторка.

– Вот и хорошо, что вы так любите друг друга.

– Да не в том дело, матушка; я бы любому честному парню сразу слово дала.

– Ну что ты говоришь!… Ведь к тебе уже многие сватались, и ни за кого ты не хотела идти.

– Не ходил тогда за мной этот солдат со злыми глазами, — шептала Викторка.

– Да ты в уме ли? Что ты толкуешь о солдате, что тебе до него, пускай себе ходит куда хочет, брось о нем думать … Из дому он тебя выживает, что ли? …

– Выживает, матушка, выживает! … Мучаюсь я, извелась вся, нет мне ни покою, ни отдыху, — заплакала девушка.

– А зачем ты мне досель ничего не сказывала? Я б свела тебя к нашей кузнечихе, она в таких делах хорошо помогает. Ну, успокойся, завтра же сходим к ней, — утешила мать дочку.

На другой день отправились они к старой кузнечихе. Знала она, как говорили, много такого, что от других было скрыто.

Потеряется ли что, корова ли не дает молока, или кто кого сглазит — кузнечиха во всем поможет, все разгадает. Рассказала ей Викторка чистосердечно, что с нею случилось.

– И ты с ним слова не промолвила? — пытала ее кузнечиха.

– Ни единого словечка.

– А он ничего съестного не давал тебе, не пересылал ли через солдат яблоко или пряник?

– Ничего, кумушка, ничегошеньки! … Да ведь ни один солдат с ним и не водится, очень уж он важничает, видать, сроду такой нелюдим; так и в деревне у нас говорили.

– Это упырь, — заявила кузнечиха. — Но ты ничего не бойся, Викторка; помогу тебе, еще не поздно. Завтра принесу я кое-что, и ты эту вещь держи завсегда при себе. Утром, как пойти тебе из горницы, никогда не забывай окропить себя святой водой и сказать: «С нами бог, сгинь-пропади, нечистая сила!» Когда пойдешь по полю, не смотри ни назад, ни по сторонам, а если солдат заговорит с тобой, не гляди на него, хоть бы пел он тебе самые сладкие речи. Он и голосом может околдовать — так ты затыкай уши от греха! Запомни мои слова. Ежели через несколько дней тебе не полегчает, придется другое средство попытать: придешь ко мне снова.

Викторка ушла домой обрадованная, в надежде что станет теперь у нее на душе легко и весело, как бывало прежде. На другой день кузнечиха принесла ей какой-то предмет, зашитый в красный лоскутик, и сама повесила Викторке не шею, строго-настрого наказав не снимать и никому не показывать. Вечером, когда Викторка косила траву, она заметила, что неподалеку у дерева кто-то стоит, и почувствовала, как кровь прилила к лицу, но совладала с собой и ни разу не оглянулась. Окончив работу, она так быстро побежала домой, будто земля под ней горела. Минуло три дня, настало воскресенье. Мать пекла пироги, отец пошел приглашать на обед учителя и соседей, по всей деревне кумушки шушукались: «У Микши нынче сговор! …»