Рене Баржавель - Девушки и единорог Страница 12

— Отец, зачем нужен туннель?

Потом, отдышавшись и догадавшись, что ее внезапное появление требует объяснения, смущенно добавила:

— Прошу извинить меня.

И сделала церемонный реверанс.

Сэр Джон Грин сидел за письменным столом, заваленным открытыми книгами, папками и рукописями, находившимися в таком же беспорядке, как взлетающая с пляжа стая чаек.

Он поднял голову, снял очки и бросил на девушку взгляд, полный нежности.

— Я рад, что ты задала себе этот вопрос, — сказал он. — Ни одна из твоих старших сестер не задумалась об этом. Я тоже давно размышлял над вопросом: почему твой дед приказал вырыть этот туннель посреди парка? И вот однажды.

— Вы поняли, для чего он нужен? Он предназначен для чего-то?

— Не знаю, — задумчиво промолвил сэр Джон. — Я только понял, что если у меня возникает необходимость задавать вопросы, то я должен догадаться, что не всегда можно получить ответы.

Он встал, подошел к окну, посмотрел на деревья, на небо, погладил бороду и обернулся к Гризельде.

— Возможно, что туннель ни для чего не нужен. Мне же он понадобился для того, чтобы понять, что я не всегда могу узнать то, что хочу.

Вздохнув, он вернулся к письменному столу, уселся в кресло и принялся за прерванную работу. Во время исследования у него возникали бесчисленные вопросы. Что бы он ни говорил, он никогда не соглашался с тем, что не получал ответа. Он заменял неразрешимые проблемы другими вопросами. Для удовлетворения его стремления к знанию требовалось бесконечное терпение. И это было очень нелегко. Но такое поведение вполне соответствовало его темпераменту. Он понимал, что продвижение к цели с неопределенным результатом могло занять всю его жизнь.

Гризельда попятилась. Только оказавшись возле двери, она заметила, что в кабинете находилась Элен, сидевшая спиной к окну за невысоким столиком над большим словарем. Разумеется, она не понимала, почему Гризельда так интересуется туннелем. Конечно, в том случае, если она услышала сестру. Ей скоро должно было исполниться шестнадцать. Она родилась вместе с Гризельдой на острове Сент-Альбан, как и их младшая сестра Джейн. Старшие сестры, Элис и Китти, родились в Англии.

Через несколько дней, когда Гризельда уже забыла о разговоре с отцом, она неожиданно получила ответ на свой вопрос — по крайней мере, ответ, показавшийся ей удовлетворительным.

Уже три дня подряд стояла солнечная погода; на четвертый день утром прошел дождь, но скоро снова засияло солнце. Гризельда вошла в туннель сразу после полудня. В нем было темно и сыро; по мере того, как она углублялась в туннель, охвативший ее холод становился сильнее. Когда через несколько шагов она вынырнула на поверхность, ей показалось, что она охвачена пламенем.

Сэр Джонатан обсадил аллею на выходе из туннеля кустами дрока из графства Анжу. За половину века, благодаря благоприятному климату острова, они превратились почти в деревья, разросшиеся так буйно, что аллея оказалась зажатой между двумя сплошными золотыми стенами цветущего дрока. Над дальним концом золотой аллеи на синем небе, усеянном белыми облаками, пылало солнце. Эти краски и аромат цветов дрока, пропитанных солнечными лучами, подействовали на Гризельду как бесшумный взрыв, такой сильный, что ее тело заполнилось светом и запахом. Задержав дыхание, она инстинктивно вскинула вверх руки, чтобы полнее принять этот дар. Потом выдохнула и сразу же быстро задышала, будучи не в состоянии насытиться.

Прислонившись к стенке туннеля, она почувствовала, что покрывавший ее мох тоже был нагрет солнцем. Лучи солнца выплескивали на нее пламя цветов дрока. И она поняла, для чего предназначался туннель. Когда ты выходишь из него, ты внезапно выходишь из ночи и оказываешься в сердце солнечного огня. Сэр Джонатан приказал выкопать туннель только для одного момента, момента выхода из него. По крайней мере, так решила Гризельда. Возможно, она была права. Главной чертой личности ее деда было стремление создавать радость. В том числе и ее радость, она была уверена в этом. Она закрыла глаза и снова открыла их, чтобы еще раз пережить шок от лавины золотистого света. Потом она медленно подняла взгляд к небу. Небо было синим с белыми облаками, нежным и добрым. В глазах Гризельды цвета моря, обрамленных длинными черными ресницами, цветы дрока отражались, словно золотые точки. Одетая в тонкую льняную рубашку и панталоны с вышивкой под платьем из шотландки, с длинными каштановыми волосами, спускавшимися по спине до пояса, она была счастлива, находясь в этом месте в это время, и понимала это. И она знала, что когда-нибудь ее волосы будут собраны в высокую прическу и только ее муж будет вправе видеть их распущенными. Конечно, он будет принцем. Он приедет с Востока на золотом слоне и увезет ее с собой на край света.

В том месте, где стена подходила к прибрежным скалам, сэр Джонатан построил башню и дамбу. Узкая восьмигранная башенка поддерживала винтовую лестницу, спускавшуюся к началу короткой невысокой дамбы, к которой во время прилива могли причалить лодки. Сэр Джонатан назвал это сооружение «американским портом», потому что достаточно было сесть в лодку и грести, никуда не сворачивая, чтобы приплыть в Америку.

Наверное, он мечтал о далеких берегах, но так никогда и не покидал страну, в которой его держали любовь и обязанности. После рождения сына Элизабет подарила ему трех дочерей, Арабеллу, Августу и Анну. Именно Элизабет дала им имена, начинавшиеся на А, но так и не смогла объяснить мужу, почему так сделала. Она была счастлива и хорошо чувствовала себя. Пропитанный йодом морских водорослей воздух и солнце острова излечили ее легкие. Она давно перестала походить на юную девушку, на которой женился сэр Джонатан. Она так и не похудела после первой беременности, а последующие только добавили округлости ее фигуре. Но она по-прежнему оставалась красивой и, в особенности, всегда веселой, и муж постоянно подпитывался не только воздухом и красками Ирландии, но и ее жизнерадостностью.

В восемь лет Джон был отправлен в пансионат в лондонскую начальную школу, которую закончил в двенадцать лет, чтобы поступить в Итонский колледж. Он еще не закончил учебу, когда на Ирландию обрушилась самая страшная за все столетие смута.

Сэр Джонатан почти ежедневно посещал земли Гринхолла, чтобы общаться с фермерами. 11 сентября 1845 года один мелкий арендатор, обрабатывавший участок площадью в двенадцать с половиной гектаров, с огорчением показал ему собранный картофель, половина которого начала подгнивать, а вторая половина уже сгнила. Сэр Джонатан слышал о болезни картофеля, начавшейся в Соединенных Штатах и уже свирепствовавшей в Бельгии, Франции и Англии. Ущерб от нее был весьма большим. Но достигнув Ирландии, болезнь превратилась в настоящую катастрофу. За несколько недель большая часть урожая превратилась в черную вонючую кашу, от которой отказывались даже свиньи.

Ирландские крестьяне, для которых картофель был единственной пищей, начали голодать. Если у кого-то находилось немного денег, они пытались купить что-нибудь съедобное, но скоро продажа еды прекратилась. Обычно все зерно вывозилось в Англию. Фермеры, не выполнившие поставки ржи, овса или пшеницы, не могли выплатить арендную плату и были согнаны с земли, потеряв возможность выращивать картофель для своих семей. Крестьяне могли только провожать взглядами повозки с зерном, доставляемые в порты под охраной солдат. У них, собравших этот урожай, не оставалось ничего, чтобы прокормить себя и свои семьи.

Когда сэр Джонатан осознал масштабы катастрофы, он сразу же отменил арендную плату для своих фермеров, что позволило им использовать собранное с полей для пропитания и даже получить кое-какие деньги за счет продажи излишков. Таким образом, они смогли продержаться до следующего урожая. Но в 1846 году надежды голодающих ирландцев сменились отчаянием, потому что новый урожай картофеля снова погиб, как и в предыдущем году. В 1847 году болезнь картофеля несколько утихла, но урожай оказался небольшим, так как сажать уже было нечего. Уцелевшие фермеры, сумевшие любой ценой сохранить семенной картофель, постарались посадить как можно больше, и урожай 1848 года казался прекрасным. Однако стоило начать собирать картофель, как выяснилось, что болезнь вернулась. Как и в 1846 году, все превратилось в гниль.

Свирепая болезнь привела ирландцев в полное отчаяние. Четыре следовавших один за другим голодных года превратили Ирландию в кладбище. В сельской местности тела одетых в отрепья умирающих валялись повсюду. В городах владельцы лавок перестали открывать свои заведения, так как улицы были завалены телами. Умиравших от голода добивали такие болезни, как тиф и холера. Спасения можно было ожидать только извне. Но Англия, к которой Ирландия обратилась за помощью, вместо продовольствия посылала войска. Организация «Молодая Ирландия» пыталась поднять народ. Группы голодных, похожих на скелеты людей, вооруженных камнями и палками, пытались нападать на военные гарнизоны, но падали от истощения, даже не добравшись до обороняющихся. Лендлорды выгоняли с земли фермеров, неспособных платить, и разрушали их дома. Оставшиеся без дома, голодные целыми семьями умирали в канавах или на торфяниках. Ирландцы, бесконечно любящие свою землю, с ужасом воспринимали жизнь в стране и стремились покинуть ее. Владельцы торговых судов, соблазнявшие их американским раем, набивали трюмы беглецами, словно скотом. Перегруженные корабли иногда тонули, едва успев выйти в море. На продолжавших плавание судах эмигранты, находившиеся в ужасных условиях, умирали сотнями, и их тела выбрасывались в море. Когда наступал штиль, путешествие становилось бесконечным, и в Канаду или Соединенные Штаты приходили совершенно пустые суда, напоминавшие выеденные червями орехи.