Айн Рэнд - Исток. Часть 1 Страница 12

Когда такси остановилось, он прошептал:

— Доминика… разрешите мне подняться к вам… только на несколько минут…

— Да, — ответила она. Это слово было безжизненным, ровным, безличным. В нем не звучало приглашения. Но раньше она никогда ему не позволяла этого. Он следовал за ней. Сердце у него стучало.

Когда она вошла в квартиру, была какая-то доля секунды, когда она остановилась в ожидании. Он глядел на неё беспомощно, в смятении от счастья. Он заметил паузу только тогда, когда она уже двигалась по направлению к гостиной. Он бросился к ней:

— Доминика… Доминика… Как ты хороша… Я люблю тебя. Не смейся надо мной, пожалуйста, не смейся! Жизнь… Всю мою жизнь… Все, что ты только пожелаешь… Доминика, я люблю тебя…

Он покрыл поцелуями её лицо. Она сидела неподвижно, как неживая. он с силой поцеловал её в губы. Но тут же выпустил её из объятий и в ужасе отшатнулся. Это нельзя было назвать поцелуем. Он держал в своих объятиях не женщину. Она не ответила на его поцелуй. Она не попыталась обнять его. Это не было отвращением — он бы понял. Он мог бы держать её в своих объятиях вечность или тут же отпустить, поцеловать еще раз или даже позволить себе большее — её тело просто не заметит этого. Она смотрела на него, мимо него. Она видела, что с пепельницы упал окурок, протянула руку, взяла окурок и положила его обратно в пепельницу.

— Доминика, — прошептал он. — разве ты не хотела, чтобы я тебя поцеловал?

— Хотела. — Она не смеялась над ним. Она отвечала просто и беспомощно.

— Разве тебя никто раньше не целовал?

— Целовали. Много раз.

— И ты всегда так реагируешь?

— Всегда. Именно так.

— Почему же ты хотела, чтобы я тебя поцеловал?

— Я хотела попробовать.

— Ты бесчувственная, Доминика.

— Мне кажется, что я одна из тех женщин, которых мужчины называют холодными. Прости меня, Питер. У тебя нет соперников, но это распространяется и на тебя. Разочарование, милый?

— Ты… это придет… когда-нибудь…

— Я уже не так молода, Питер. Двадцать пять лет. Наверно, это очень хорошо, спать с мужчиной. Мне бы хотелось хотеть этого. Мне бы даже хотелось стать распутной женщиной. Эмоционально я готова к этому, но практически…

— Доминика, неужели ты никогда не была влюблена? Ну хоть немного?

— Нет. Я честно старалась влюбиться в тебя. С тобой у меня было бы все спокойно. Но видишь? Я ничего не чувствую. Я не чувствую никакой разницы между тобой, Альвой Скарретом или Хейером.

Он встал. Ему не хотелось смотреть на неё. Он забыл о своей страсти к ней и о её красоте. Он помнил только, что она дочь Франкона.

— Доминика, ты выйдешь за меня замуж?

Он знал, что должен сказать это сейчас, потому что позже он уже никогда не сможет произнести этих слов. Его чувства к ней уже не имели никакого значения, он не мог позволить им помешать его будущей карьере. А его чувство к ней сейчас граничило с ненавистью.

— Ты говоришь это серьезно? — спросила она.

Он повернулся к ней. Он говорил легко и быстро. Он лгал сейчас, и он знал это. Поэтому ему было легко.

— Я люблю тебя, Доминика. Я без ума от тебя. Дай мне шанс. Если у тебя никого нет другого, то почему бы и нет? Ты научишься любить меня, потому что я понимаю тебя. Я буду терпелив. Я сделаю тебя счастливой.

От неожиданности она вздрогнула, а потом от души рассмеялась. Она смеялась, откинув назад голову, и это было еще более оскорбительно для него, чем если бы она смеялась горько или издевательски. Ей было просто весело.

Затем она внимательно посмотрела на него и очень серьезно сказала:

— Питер, если я когда-нибудь захочу наказать себя за что-нибудь ужасное, если я захочу наказать себя самым отвратительным способом, я выйду за тебя замуж. — И добавила: — Считай это обещанием.

— Я буду ждать тебя, что бы тобой ни руководило.

Она улыбнулась ему своей холодной веселой улыбкой, которая всегда наводила на него ужас.

— Право, Питер, ты не должен делать этого. Ты и так станешь компаньоном отца. А мы навсегда останемся хорошими друзьями. А теперь тебе пора домой. И не забудь, что ты пригласил меня на ипподром в среду. Спокойной ночи, Питер.

Питер возвращался домой в такой ярости, что если бы кто-нибудь предложил ему сейчас всю фирму «Франкон и Хейер» при условии, что он женится на Доминике, он бы отказался. Но в то же время он знал и ненавидел себя за это — что он не отказался бы, если бы это было предложено ему на следующее утро.

После смерти Хейера Китинг стал компаньоном Гая Франкона. Одновременно с этим пришла к нему и слава лучшего молодого архитектора Америки — он победил в конкурсе на лучший проект Космо Слотник Билдинг. О нем писали все газеты. Репортеры следовали за ним по пятам.

Однажды он встретил Доминику. Она холодно поздравила его с победой, но её колонка была единственной, где ни словом не упоминалось о конкурсе.

— Я еду в Коннектикут. У отца там дом, и я буду все лето жить в нем одна. Нет, Питер, ты не можешь приехать ко мне. Ни разу. Я специально еду туда, чтобы никого не видеть.

Питер был разочарован, но это не испортило ему его праздничного настроения. Он уже не боялся Доминики. Он был уверен, что когда она вернется осенью, он сможет заставить её изменить свое отношение к нему.

Только одна мысль отравляла ему радость. Он старался выбросить её из головы, но тщетно. Наконец, решив раз и навсегда покончить с этим, он позвонил Роурку.

Роурк сидел в своей конторе около безмолвного телефона, ожидая звонка по поводу его проекта Манхэттен Бэнк Билдинг.

Он уже несколько месяцев не платил за контору. За квартиру тоже не было уплачено. Телефон каждую минуту могли отключить, так как и за него он давно не платил.

Вейдлер до сих пор не дал ответа. Правление компании не могло придти к единодушному решению. Роурк ждал.

В это время и пришел к нему Китинг. В своем бежевом весеннем пальто нараспашку он выглядел очень нарядным.

— Что случилось, Говард? Ты выглядишь просто ужасно. Надеюсь, ты не переутомлен? Не переработал?

— Нет. Поздравляю тебя.

— Спасибо. Послушай, Говард, ну когда ты спустишься на землю? Почему бы тебе не начать работать, как все? Когда ты перестанешь быть идиотом? — Ему хотелось показать, что он не боится Роурка. И никогда больше не будет бояться. И его понесло. Он уже не мог остановиться.

— Как ты собираешься жить с людьми? Существуют только два способа — либо ты с ними, либо ты против них. Но ты, кажется, не делаешь ни того, ни другого.

— Ты прав.

— Но ведь люди тебя не хотят! Они не хотят тебя! Ты не боишься этого?

— Нет.

— Но ты уже год не работаешь. И не будешь. Кто даст тебе работу? У тебя осталось всего каких-нибудь несколько сотен — и тогда конец.

— Ты ошибаешься, Питер. У меня осталось 14 долларов и 57 центов.

— А посмотри на меня. Я не хвалюсь. Но ты помнишь, с чего мы начинали? Посмотри на нас теперь. Брось ты думать, что ты лучше всех, иди работать. Через год у тебя будет такая контора, что ты без стыда не сможешь вспомнить об этой дыре. У тебя будут клиенты, у тебя будут друзья. Говард, ты же видишь, что на этот раз мне ничего от тебя не надо. Я даже боюсь конкуренции с тобой, но как друг должен сказать это тебе. Подумай, Говард, ты станешь богатым, ты будешь знаменит, тебя будут уважать, хвалить, восхищаться тобой — ты будешь одним из нас! Ну!? Скажи же что-нибудь! Почему ты ничего не говоришь?

— Питер, я верю тебе. Я знаю, что, говоря это, ты не преследуешь никакой личной выгоды. Я даже знаю больше того. Я знаю, что ты не хочешь моего успеха — я не упрекаю тебя. Я всегда знал это. И ты понимаешь, что если я последую твоему совету, я буду иметь все то, что ты мне сулил. И это вовсе не от любви ко мне… Скажи, Питер, что тебя так сердит и пугает во мне таком, какой я сейчас?

— Не знаю, — прошептал Китинг.

Он понял, что этот ответ был признанием, и ужасным признанием.

Он не совсем понимал природу того, в чем он признавался, и чувствовал, что Роурк тоже не понимает. И поэтому они сидели молча, с удивлением глядя друг на друга.

— Приди в себя, Питер, — мягко сказал, наконец, Роурк, — и давай больше никогда не будем говорить об этом. Ну, а теперь, что ты хотел сказать мне о конкурсе?

Питер вздрогнул — как Роурк догадался?

— Ах, да, я действительно хотел поговорить с тобой об этом. Нетрудно было догадаться. Ты же знаешь, что я не какая-нибудь неблагодарная свинья. Я пришел отблагодарить тебя. Я не забыл, что ты для меня сделал. Ты действительно дал мне несколько полезных советов. И поскольку я сейчас получу много денег, я хотел бы дать тебе часть из них, тем более, что ты сейчас так нуждаешься.

Он вынул чековую книжку, вырвал оттуда чек, который он заранее приготовил, и положил его на стол. На чеке было написано: «Уплатить предъявителю сего, Говарду Роурку, 500 долларов».