Бальтасар Грасиан - Критикон Страница 12

– А что за камень, – спросил Андренио, – вручила она каждому из нас, расхвалив его свойства?

– Надобно тебе знать, – отвечал Критило, – что силы, приписываемые некоторым камням в легендах, в этом камне существуют на деле; это подлинный карбункул, излучающий свет во мраке невежества и порока; редчайший алмаз, что под ударами страданий и в огне вожделений становится тверже и ярче; пробный камень для различения добра и зла; магнит, всегда устремленный к полюсу блага; короче, это краеугольный камень всех добродетелей, то, что мудрецы именуют разумным суждением, – самый верный каш друг.

Так беседуя, они подошли к пресловутому распутью, где дорога жизни разветвляется; место сие славится тем, что тут трудно решить – не так умом, как сердцем, – какую дорогу избрать, в какую сторону направиться. Критило пришел в большое затруднение – как он знал, положено, чтобы были две дороги: налево приятная, веселая и все под гору, а направо трудная, крутая и вес в гору. Здесь же дорог было три, и выбор оказался еще более сложным.

– Помоги нам бог! – сказал он. – Разве это не та коварная развилка, где сам Геркулес смутился, не зная, из двух дорог какую избрать? [41]

Смотрел он вперед, смотрел назад и спрашивал себя:

– Разве это не знаменитая буква Пифагора [42], в которой он выразил всю суть мудрости? До этого места дорога прямая, а отсюда должна разделяться на две: одну широкую, дорогу порока, и другую узкую, стезю добродетели; они ведут к разным концам: первая к каре, вторая к награде. Постой, постой, – говорил он, – а где же тут две вехи Эпиктета [43] – «Держись» на стезе добродетели и «Воздержись» на пути наслаждений? Да, явились мы с тобою в мир в такое время, когда большие дороги и те изменились.

– А что это за изваяние и куча камней, – спросил Андренио, – виднеются там, между дорогами?

– Подойдем к нему, – сказал Критило, – перст этого придорожного Кумира одновременно манит нас и направляет [44]. Дивный сел холм Меркурия был у древних знаком того, что мудрость нас ведет, а идти мы должны туда, куда небо велит, – вот о чем говорит рука статуи.

– Но зачем здесь куча камней? [45] – удивился Андренио. – Странный способ расчищать дороги, загромождая их!

– Камни эти, – со вздохом отвечал Критило, – бросают путники, так платят они за науку! Увы, такова благодарность, которую получает всякий учитель, и пусть учители истины и добра помнят, что даже камни восстанут против них. Но подойдем вон к той колонне – она, возможно, в затруднении нашем будет нам оракулом.

Критило прочитал на колонке первую надпись – вместе с Горацием она наставляла: «Мера должна быть во всем, в крайности ты не вдавайся» [46]. Сверху донизу колонна вся была покрыта дивной резьбою, в которой материальная красота симметрии соперничала с красотой духовной изощренного ума; было там начертано множество мудрых афоризмов и поучительных историй. Андренио с восторгом читал их, а Критило толковал тонко и метко. Увидели они там также изображение дерзкого юноши, правящего колесницей света, и отца его, говорящего: «Лети посредине, там безопасней» [47].

– Таков же был, – заметил Критило, – один юнец, который с великой самонадеянностью взялся страной править; не желая держаться благой середины, как советовали старшие, выпустил он из рук поводья разума и с таким пылом принялся горячить свой народ, что все у него погорело и сам он потерял и жезл и жизнь [48].

Рядом был изображен Икар, падающий с поломанными крыльями, попадающий из одной крайности в другую – из огня да в воду, хотя Дедал ему кричит: «Лети посередине!»

– Таков был другой безумец, – молвил Критило. – Не довольствуясь знаниями необходимыми и подобающими, он пустился в излишние мудрствования, но перья подвели его, и он со своими химерами утонул в море всеобщей горькой скорби – недаром перо по-латыни «пенна», почти «пеня». А вот и знаменитый Клеобул – в трех посланиях он пишет одно слово «Мера»: в ответ царю, который, дабы успешней править, трижды просил совета, достойного его, Клеобула, мудрости. Взгляни еще на другого из семи мудрецов Греции [49], ставшего бессмертным благодаря лишь одному изречению: «Во всем избегай излишества» – ибо избыток всегда вредней, чем недостаток.

Были там представлены в рельефах все добродетели – с остроумными девизами на картушах и волютах. Они шествовали по порядку, каждая посреди двух пороков, образуемых ее крайностями, а внизу красовалась Отвага, надежная опора, всех прочих добродетелей, покоившаяся на антаблементе колонны, между Дерзостью и Трусостью. Шествие добродетелей возглавляла Мудрость, их царица, державшая в руках роскошный венец с надписью: «Для того, кто возлюбил золотую середину». И много еще виднелось там других надписей, свивавшихся в гирлянды; то были определения Искусства и Изощренного Ума.

Венчало же всю эту композицию Блаженство с величаво спокойным ликом, такое, каким его описали мужи мудрые и доблестные: а по сторонам его стояли две крайности – Плач и Смех, поддерживаемые своими атлантами – Гераклитом, вечно плачущим, и Демокритом, вечно смеющимся [50].

С огромным удовольствием Андренио всматривался и вникал в дивный этот оракул, учащий, как жить. А тем временем собралась у колонны толпа людей – но не личностей; большинство, не сообразуясь ни с чем, кроме своего желания, ударялись в крайности, влекомые прихотью и наслаждением. Вот явился некто и, никого не спрашивая, всем на удивление, ринулся сдуру по пути крайности – гордыня одолела его, и вскоре он погиб. Подошел тщеславный – тоже никого не спрашивая, он, себе на беду, но с веселым видом, пошел по самому верхнему пути, но так как надменный этот путник внутри был пуст, а ветер все крепчал, то вскоре его сдуло, и он шлепнулся вниз при злорадных криках толпы – ведь забрался он так высоко, что и подъем его и падение произошли у всех на виду и всем на смех.

Была там еще тропа, сплошь усыпанная колючками. Андренио подумал, что по ней-то уж никто не пойдет, как вдруг увидел, что народ там кучей теснится и даже кулаками пробивается. Наиболее же утоптанной была дорога для скотов. И когда Андренио спросил у одного скотоподобного, почему он по ней идет, тот ответил: чтобы не идти, мол, одному. Рядом была совсем короткая дорога, но кто на нее вступал, с собой тащили груды яств и лакомств; да только долго идти не приходилось – сытость губит пуще голода. Иные пытались парить в воздухе, но их одолевало головокружение, и. они быстро падали – и небо и земля были не для них.

Большой гурьбой двигался народ по весьма красивой и приятной дороге – с одного лужка да на другой, резвясь да забавляясь, пляшучи да играючи, – но вдруг то один, то другой валился от изнурения, весь в поту и в слезах, ни шагу ему уже не сделать, беспечную улыбку сменил смертный оскал.

О другой дороге говорили, что она страх как опасна, кишмя кишат там воры, но, хоть все об этом знали, нашлось и тут охотников немало, твердивших, что как-нибудь они с этими ворами поладят; в конце концов они сами становились ворами и крали один у другого. Кое-кто – к изумлению Андренио и к радости Критило, что наконец-то встретился человек осторожный и пытливый, – спрашивал, где тут дорога пропащих. Странники наши думали, что те спрашивают из боязни на нее попасть и пропасть. Ничуть! Как услышат, где она, туда и кидаются.

– Видана ли этакая глупость! – возмущался Андренио.

Заметив среди этих людей несколько важных персон, оба стали спрашивать – зачем они идут по такой дурной дороге. И услышали в ответ: Дескать, не сами идут, а их – ведут. Не менее явной была глупость других, которые день-деньской кружили на одном месте, терзая себя и окружающих, не продвигаясь ни на шаг и никогда не достигая цели [51]. Иные никак не могли найти своего пути – все силы потратят на начало, а дальше идти нет мочи, станут сложа руки и – ни ногой; эти ничего не могли довести до конца [52]. Один сказал, что хотел бы пойти по дороге, еще никем не хоженной. Такой дороги ему указать не могли, он направился, куда повела прихоть, и вскоре сгинул.

– Заметил ли ты, – сказал Критило, – что почти все избирают путь не свой и впадают в крайность противоположную той, какой можно было от них ожидать? Глупец становится тщеславным, ученый притворяется неучем; трус мнит себя храбрецом и толкует лишь о пистолетах да о драках, тогда как подлинный храбрец о них и не вспоминает; кто имеет, не любит давать, а кто не имеет, сорит деньгами; красавица нарочито небрежна в туалете, а дурнушка франтит напропалую; монарх тщится быть человеком простым, худородный воображает себя божеством; красноречивый молчит, а невежда разглагольствует; кто умеет, действовать не смеет, а кто не умеет, орудует почем зря. И все, как видишь, идут по пути крайностей, не по стезе умеренности. Мы же с тобою изберем путь более надежный, хоть и не столь заманчивый, – путь разумной и блаженной середины: он менее опасен, чем крайние, ибо дает умеренное и устойчивое благополучие.