Адальберт Штифтер - Бабье лето Страница 13

Мы присели на скамеечку. Казалось, что мимо этого места невозможно было пройти, не присев, чтобы оглядеться; трава вокруг дерева была вытоптана начисто, так, словно дерево огибала дорожка. По-видимому, на этом месте любили собираться.

Едва мы немного передохнули, я увидел, как из не очень отдаленных кустов кто-то вышел и пошел в нашу сторону. Когда он подошел поближе, я разглядел то ли юношу, то ли мальчика. Пришедший казался порой совсем уже юношей, порой совсем еще мальчиком. На нем была полотняная рубаха в синюю и белую полоску, шейный платок отсутствовал, а голову его покрывали лишь густые каштановые кудри.

Подойдя, он сказал:

— Я вижу, ты занят сейчас посетителем, поэтому я не буду тебе мешать и опять спущусь в сад.

— Хорошо, — сказал мой провожатый.

Отвесив мне быстрый и легкий поклон, мальчик повернулся и ушел туда, откуда пришел.

Мы продолжали сидеть.

На небе между тем мало что изменилось. Так же висели тучи, так же грохотал гром. Только тучи, казалось, стали темнее, и поэтому порой видны были молнии.

Через некоторое время мой провожатый сказал:

— Ваш поход не преследует ведь какой-то цели, с которой задержка на несколько часов, на день или на несколько дней пошла бы вразрез.

— Вы правы, — ответил я, — моя цель — делать, в меру своих сил, научные наблюдения и попутно, что я тоже считаю важным, наслаждаться жизнью на лоне природы.

— Последнее и впрямь важно, — отвечал мой сосед, — и поскольку вы обозначили цель своего похода, вы, конечно, не откажетесь от моего предложения не идти сегодня дальше, а провести ночь в моем доме. Если же вы пожелаете провести у меня и завтрашний день и последующие дни, то это будет зависеть только от вашей воли.

— Я хотел, даже если бы гроза оказалась длительной, еще сегодня отправиться в Рорберг, — сказал я. — Но поскольку вы так любезны к незнакомому путнику, я буду рад провести сегодняшнюю ночь в вашем доме и благодарю вас за это. Что будет завтра, я еще не могу решить, ибо завтрашний день еще не наступил.

— Значит, насчет этой ночи мы договорились, как я сразу и подумал, — сказал мой провожатый. — Вы, наверное, заметили, что вашего мешка и вашего посоха уже не было в столовой, когда вы вошли туда поесть.

— Я действительно заметил это, — отвечал я.

— То и другое я велел отнести в вашу комнату, — сказал он, — потому что предполагал, что вы проведете эту ночь в нашем доме.

4. Приют

Через несколько мгновений хозяин сказал:

— Поскольку вы согласились остаться у меня на ночь, мы можем пройти и подальше, чем это дерево, чтобы вы познакомились с нашей местностью. Если разразится гроза, то мы оба достаточно хорошо знаем ее признаки, чтобы вовремя повернуть и благополучно дойти до дома.

— Так и поступим, — сказал я, и мы поднялись со скамейки.

В нескольких шагах за вишней сад был отгорожен от своего окружения крепким забором. Когда мы подошли к забору, мой провожатый вынул из кармана ключ и открыл калитку, а когда мы вышли, снова запер ее за нами.

За садом начинались поля, засеянные самыми разными злаками. Хлеба, которые вообще-то колышутся при малейшем дуновении, стояли спокойно и ровно, ости колосьев, по которым скользили наши взгляды, как бы светились неподвижным золотисто-зеленым светом.

Через хлеба шла тропка, довольно широкая и сильно вытоптанная. Она шла вдоль холма, не поднимаясь и не опускаясь, а все время оставаясь на самом его верху. По этой тропе мы и двинулись.

С обеих сторон в хлебах багровели маки, их легкие лепестки тоже не шевелились.

Повсюду стрекотали кузнечики; но этот стрекот был как бы другой тишиной и усугублял повсеместное ожидание. По тучам, закрывавшим все небо, иногда пробегал грохот грома, и синие молнии прорезали их темноту.

Мой провожатый спокойно шел рядом со мной, поглаживая время от времени ладонью зеленые колоски. Сняв со своих седых волос сетку, он сунул ее в карман, и его непокрытую голову овевал мягкий воздух.

Наша дорога вывела нас к месту, злаками не засеянному. Это была довольно большая площадка, покрытая короткой травой. На этой площадке тоже оказалась деревянная скамья и стоял средней высоты ясень.

— Я оставил это место пустым в том виде, в каком принял его от своих предшественников, — сказал мой провожатый, — хотя, если его распахать и выкопать дерево, оно за несколько лет дало бы довольно много зерна. Работники отдыхают здесь в полдень и обедают тем, что им приносят в поле. Я велел поставить здесь скамейку, потому что тоже люблю здесь сидеть — правда, лишь для того, чтобы смотреть на жнецов и созерцать торжество полевых работ. В старых привычках есть что-то успокаивающее, успокоительны даже просто прочность и повторяемость. Но есть, видимо, и еще причины, по которым это место не возделывалось и на нем стоит дерево. Тень от ясеня хотя и скудна, но другой здесь нет, поэтому она желанна, и люди, хоть они и грубы, обращают, конечно, внимание на открывающийся отсюда вид. Присядьте рядом и полюбуйтесь тем, что позволяет увидеть сегодня хмурое небо.

Мы сели на скамейку под ясенем лицом к югу. Я увидел внизу косо раскинувшийся зеленым подолом сад.

На конце его я увидел белую северную стену дома, а над ней приветливую красную крышу. От теплицы видны были только крыша и труба.

Дальше на юг окрестность и горы были едва различимы из-за синих теней туч и из-за их синей дымки. На юге виднелась белая башня в Рорберге, а на север шли поля за полями, сначала по нашему холму, за ним по следующему, и так далее, насколько видны были холмы. Между ними проглядывали белые хутора и другие одиночные дома или группы домов. По здешнему обычаю, между полями тянулись ряды плодовых деревьев, а близ домов и деревень деревья эти стояли гуще, как бы лесочками. Я спросил своего соседа насчет домов и насчет хозяев полей.

— Поля к западу от вишни до первого ряда деревьев наши, — сказал он. — Те, через которые мы прошли от вишни досюда, тоже принадлежат нам. Они доходят до тех длинных зданий, которые вы видите внизу, это наши хозяйственные постройки. На север, если вы оглянетесь, поля тянутся до тех лугов с ольшаниками. Луга тоже принадлежат нам и образуют границу наших владений. На юге наши поля доходят до той ограды из боярышника, где вы свернули с дороги. Вы видите, таким образом, что немалая часть этого холма — наши угодья. Мы ограждены собственностью, как другом, чьей верности не поколеблет ничто.

От меня не ускользнуло, что, говоря о собственности, он каждый раз употреблял слова «нам», «наши». Я думал, что он имеет в виду супругу или детей. Мне вспомнился мальчик, увиденный мною, когда мы поднимались сюда: может быть, это его сын.

— Остальная часть холма разделена между тремя хуторами, — заключил он свою речь, — нашими ближайшими соседями. С низин, окружающих холм, за которыми опять идут взгорья, начинаются наши дальние соседи.

— Благодатная, благословенная Богом земля, — сказал я.

— Вы правы, — отвечал он. — Земля и нива — благодать божья. Человек и не представляет себе невероятной, безмерной ценности этих злаков. Исчезни они с нашей части земли, мы погибли бы с голоду при всем нашем прочем богатстве. Кто знает, не потому ли жаркие страны не так густо заселены и не так преуспевают в науке и искусстве, как более холодные, что у них нет хлеба. Вы не поверите, как много зерна дает даже этот холмик. Я как-то потрудился измерить площадь этого холма в возделанной его части, чтобы на основании урожая наших полей и полей соседей подсчитать, какое в среднем количество зерна дает этот холм каждый год. Вы не поверите, какие получились цифры, да и я не представлял себе, что они окажутся такими большими. Если нам угодно, я покажу вам дома свою работу. Я тогда подумал, что злаки — такая же неприметная и постоянная принадлежность жизни, как воздух. О злаках и о воздухе мы долго не рассуждаем, потому что того и другого у нас вдоволь и они везде окружают нас. Спокойное потребление и воспроизводство злаков тянется бесконечной цепью через века и тысячелетия. Везде, где народы являют определенные исторические черты и разумное государственное устройство, мы застаем их уже с хлебом, а пастуха, который живет без тесных общественных связей, но в единстве со своим стадом, кормят не злаки, а их бедные родственники — травы, поддерживающие его бедное опять-таки существование. Извините, однако, что я разглагольствую о травах и злаках, это естественно, ведь я живу среди них, и только на старости лет научился ценить эту благодать.

— Передо мной не за что извиняться, — ответил я, — ведь я целиком разделяю ваш взгляд на злаки, хотя и вырос я в большом городе. Я много наблюдал за этими растениями, много читал о них, правда, больше с точки зрения ботаники, и с тех пор, как провожу изрядную часть года на лоне природы, все лучше и лучше понимаю их важность.