Анри Ренье - Встречи господина де Брео Страница 13

— Часто я наблюдал еще следующее, — робко вставил г-н де Брео, — что слова также не всегда сохраняют в полном весе свое значение, и часто порядочные люди говорят о поступках столь жестоких и низких с таким спокойствием, которое вовсе не служит доказательством, что они сами способны были бы их совершать и не испытывают к ним отвращения. Эта, вовсе не похвальная, привычка приводит к тому, что, судя по разговорам, людей можно считать гораздо более грубыми и злыми, чем они есть на самом деле. Многие походя говорят о драках и убийствах, не имея ни малейшей склонности ни к тому, ни к другому, и были бы крайне удивлены, если бы им в руки дали шпагу или палку для употребления, о котором они так свободно разговаривают. Кто сгоряча не желал, чтобы черт побрал его друзей, а если бы тотчас черт с вилами пришел исполнять его желание, он за полы бы стал удерживать своих друзей.

— Это все верно, — согласился г-н Эрбу, — но часто бывает наоборот. Конечно, есть слова, не сохранившие тесной связи со своим смыслом, так что следует быть осмотрительным с их употреблением, если мы хотим произвести ими должное впечатление; но существуют и такие, которые, будучи отделены от точного своего смысла, говорят гораздо больше человеку, не потрудившемуся дать им надлежащий оборот и не задумывающемуся над тем, что они за собою скрывают. Я знаю такие выражения, которые с самого же начала не внушают к себе доверия. Раз навсегда решили, что они не имеют оправдания, и к ним уже не возвращаются, и никто не согласится, что, может быть, при ближайшем рассмотрении они уже не так плохи, как кажутся. Прибавлю, что дурная слава за многими словами установилась по различным причинам. Если бы даже все они обозначали поступки, сами по себе предосудительные, следовало бы обратить внимание на условия, при которых они имели место. Например, я, разумеется, допускаю, что не нужно никого насиловать, что акт этот сопровождается рядом движений и ухваток, которые нам не могут нравиться, особенно в других. Между тем, раньше окончательного осуждения нужно было бы исследовать, не имеют ли эти плотские злоупотребления оправдания в известных телесных потребностях, и, чтобы бесповоротно осудить столь распространенный образ действия и с их названием соединить представление о неизбежном позоре, приличней было бы удостовериться, нет ли у одного из двух действующих лиц необходимых для совершения этого действия веских оправданий и действительно ли второе лицо так пострадало, как это принято думать. Случай с вашей Аннетой, по-моему, совсем сюда не подходит, раз она, судя по вашим словам, не столь уж огорчена этим происшествием, а скорее…

Г-н Эрбу не кончил своих рассуждений, потому что г-жа де Преньелэ с живостью его прервала:

— Ах, сударь, можно ли говорить с такою легкостью о событии, имевшем столь значительные последствия! Я имею в виду не эту малютку, которая через четверть часа уже извлекла из всего этого больше пользы, чем вреда, но бедного господина Ле Варлона де Вериньи! Я не хочу сказать, что приключение для него было плодотворным, раз ему он обязан спасением своей души; но очутился он в довольно досадном положении. Вдруг человек отрывается от светской среды и ведется благодатью в уединение, где он занимается самым строгим умерщвлением плоти! Все подробности этого испытания устанавливаются сестрой его, матерью Юлией-Анжеликой, и не беспокойтесь, она будет следить неукоснительно, чтобы это не была пустая формальность. Действительно, нашему другу предстоит не спокойное завершение, в благоразумном одиночестве, существования, уже очищенного тем состоянием души, которым обыкновенно диктуются подобные решения. Нет, господа, ему досталась большая и нелегкая задача возродиться и обновиться в самом себе. Кстати, не доказывает ли это обстоятельство превосходства нашей религии? Даже в подобном грешнике она сохранила достаточно сильные корни, чтобы из грязи вырос тернистый цветок покаяния. Не должно ли это заставить задуматься безбожников вроде вас и показать вам, что очерствение ваше не так застраховано, как вы полагаете, от внезапного вмешательства благодати?

— Обращайтесь к нему, маркиза, — возразил г-н Эрбу, партизан, — а не ко мне. Правда, говорят, господин де Брео вольнодумец, что очень возможно; но не находите ли вы, что он скорей похож на язычника, чем на рассудительного атеиста? Я подозреваю, скорее, что он не столько не верит в Бога, сколько почитает более тайные божества. Он любит мифологию поэтов, извлекает из лютни звуки, которые могли бы ласкать слух самого Аполлона. Не поклоняется ли он сельским и полевым демонам, наядам и нимфам, обитающим в ручьях и источниках? Не так ли, господин де Брео?

Г-н де Брео не отвечал и слегка покраснел. Он спрашивал себя, случайно ли попали слова г-на Эрбу в цель, или тот намекает на нимфу источников, которая в дни Вердюрона предстала ему столь прекрасной под чертами г-жи де Блион. Положим, г-н де Брео никому не поверял своего чувства, но он не мог удержаться и расспрашивал одних и других насчет г-жи де Блион; исподволь он собрал сведения о ее характере и привычках. Может быть, он недостаточно скрыл восхищение, которое испытывал при виде такой прелести и красоты? Но г-н Эрбу, не обращая внимания на то, что г-н де Брео покраснел и впал в задумчивость, обратился теперь к г-же де Преньелэ:

— Что касается до меня, сударыня, вы должны серьезно отказаться от мысли считать меня в числе нечестивцев, потому что я лично с закрытыми глазами принимаю все учение нашей религии. Положим, я не считаю этого за особенную заслугу. Я слишком определенно и совершенно особенным образом заинтересован в том, чтобы веровать. Хотел бы я знать, как так нет будущей жизни, и я показал бы тому, кто попытался бы доказать мне противное!

И г-н Эрбу сделал угрожающий жест воображаемому смельчаку рукой.

— Да, сударыня, — продолжал он уверенно, поглядывая блестящими и насмешливыми глазами на г-на де Брео, — да, сударыня, это так, и сознайтесь, я был бы дураком, если бы захотел, чтобы было иначе.

Г-н Эрбу помолчал и снова начал с убежденным видом:

— Вы легко поймете ход моих мыслей, если соблаговолите проследить его. От рождения, сударыня, я не был снабжен пышным гардеробом, в каком вы меня сейчас видите, и возможностью играть какую-нибудь роль. Настоящего своего положения я добился исключительно постоянным усилием и упорными стараниями. Но я не думаю на этом остановиться. Разве это все — быть богатым, хотя многие ограничиваются именно этим, что мне представляется наименьшим из того, на что рассчитывать имеет право такой человек, как я? Нет, нет! У меня есть некоторые тщеславные замыслы, осуществление которых я принимаю близко к сердцу; но, как бы искусно я за них ни брался, как бы ни старался — за успех ручаться не могу. В то же время, неудача была бы мне непереносима, потому на случай я и принял свои меры. Я пробил себе дорогу, маркиза, и был бы в отчаянии, если бы в конце этого прекрасного пути оказалась только черная дыра, где я протянулся бы недвижно и бескровно на веки вечные. Нет, черта с два! Так не должно быть. И мне, более чем кому бы то ни было, нужна другая жизнь, раз она поможет мне добиться в ней того, чего я не успею достигнуть в этой жизни.

И г-н Эрбу принял серьезный и скромный вид.

— Разумеется, сударыня, я далеко не жалуюсь на место, которое занимаю в этом свете. Оно бы вполне удовлетворило человека, ищущего только денег. Мое место доставило мне весь почет, который оно могло дать, но, тем не менее, в своем происхождении я чувствую недостаток, последствия которого ощутительны. Хотя светские люди, желающие почтить меня своим благоволением, высказывают по отношению ко мне всяческую благосклонность, им затруднительно считать меня за одного из своих. Хотя бы я прожил еще сто лет, мне бы не удалось уничтожить в их представлении эту разницу, которая им кажется значительной, насколько мне — ничтожной. В этом-то именно отношении, маркиза, Господь Бог и устраивает мои дела, и с моей стороны было бы глупо не веровать в него. Какое место более приспособлено для прекращения всех этих неравенств, о которых я вам говорил, чем его рай? Неужели вы думаете, что среди его избранников имеет какое-либо значение земное наше происхождение? Меж ними может царить лишь какое-то братское отношение, как между детьми одного общего отца. Так что в другой мир я переношу свиданье с теми, кто на этом свете жалел для меня поклона или отдавал мне его с таким видом, словно думал: «Ах, вот и почтеннейший господин Эрбу, партизан!». Пусть они торопятся здесь на земле использовать все, что им полагается. Я их жду там, в небе! Это ожидание должно в ваших глазах заверить полнейшее мое повиновение заповедям религии, религии, прибавлю я, маркиза, тем более достойной удивления, что на наше вечное блаженство и будущую жизнь она смотрит не как на личную возможность и преимущество отдельных людей, но как на достоверное достижение, которое может получить всякий, исполняющий известные обязанности, предлагаемые нам церковью, обеспечивающей нам наверняка необходимые последствия, к которым я привержен всею силою моей заинтересованности, маркиза, и упованием на осуществление заветнейшей моей мечты.