Уильям Фолкнер - Сойди, Моисей Страница 13

— Дождались! — закричала Молли. — Вот он, ваш Джордж Уилкинс! — Лукас уже шел к двери. — Куда пошел-то? — сказала она. — Куда теперь денемся?

— Ты погоди беспокоиться, куда денемся, — сказал Лукас, — до той поры, когда Рос Эдмондс забеспокоится, почему мы не съехали.

Солнце уже встало. День обещал быть жарким; и хлопок и кукуруза еще подрастут до заката. Когда он подошел к дому Джорджа, Джордж молча появился из-за угла. Лукас пересек лысый, залитый солнцем двор в хитрых завитушках сметенной пыли — эту науку Нат переняла у матери.

— Где он? — спросил Лукас.

— Я его спрятал в овражке, где мой старый лежал, — ответил Джордж. — В тот раз шерифы ничего не нашли, теперь искать там не станут.

— Дурень, — сказал Лукас. — Пойми ты: теперь до выборов недели не пройдет без того, чтобы кто-нибудь из них не пошарил в овраге — коли Рос сказал им, что там прятали. А если тебя обратно поймают, у тебя не будет свидетеля, на котором ты с прошлой осени женат.

— Теперь меня не поймают, — сказал Джордж. — Теперь я ученый. Буду на нем работать, как вы велите.

— Давно бы так, — сказал Лукас. — Вот стемнеет, бери телегу и увози его из оврага. Я покажу, куда спрятать. Хе, — сказал он. — Этот небось старого родной братец, будто старого и не уносили.

— Нет, сэр, — сказал Джордж. — Этот хороший. Змеевик у него почти что новый. Почему я и цену не мог сбить. Крыльцовых и колодезных еще бы два доллара, и хватило, но я сам достал, вас не пришлось беспокоить. Да я не о том волнуюсь, что меня поймают. Я голову ломаю, что мы Нат скажем насчет крыльца и колодца.

— Кто это «мы»? — спросил Лукас.

— Ну тогда я, — сказал Джордж.

Лукас посмотрел на него молча. Потом сказал:

— Джордж Уилкинс.

— Сэр? — сказал Джордж Уилкинс.

— Я насчет жены советов никому не даю.

Шагов за сто до лавки Лукас, не остановившись, бросил через плечо:

— Обождите здесь.

— Нет, нет, — сказал коммивояжер. — Я с ним сам потолкую. Если не смогу ему продать, тогда и… — Он остановился. Вернее, отпрянул: еще бы шаг — и он налетел на Лукаса. Он был молодой, под тридцать, самоуверенный, с бойкостью, слегка потертой, и нахрапом, свойственным людям его призвания, белый. Но тут он даже говорить перестал и поднял голову к негру в старом комбинезоне, смотревшему на него не только с достоинством, а властно.

— Здесь обождите, — сказал Лукас.

И вот под ясным августовским утренним небом торговец прислонился к ограде, а Лукас пошел в лавку. Он поднялся на крыльцо, возле которого стояла под широким фермерским седлом молодая светлая кобыла со звездочкой и в трех чулках, и вошел в длинную комнату, где на полках были разложены консервы, табак, лекарства, а на крюках висели цепные постромки, хомуты, клешни хомутов. Эдмондс сидел за бюро перед окном фасада, писал в гроссбухе. Лукас стоял и смотрел ему в затылок, пока он не обернулся.

— Он приехал, — сказал Лукас.

Эдмондс откинулся на спинку и развернулся вместе с креслом. Глаза у него загорелись еще до того, как остановилось кресло. С неожиданной яростью он крикнул:

— Нет!

— Да, — сказал Лукас.

— Нет!

— И ее с собой привез, — сказал Лукас. — Я своими глазами видал…

— Как прикажешь понимать — ты вызвал его сюда, хотя я тебе сказал, что не только трехсот долларов — трехсот центов, трех центов ты от меня в долг не…

— Говорю вам, я видал, — сказал Лукас. — Своими глазами видал, как она работает. Утром я закопал во дворе доллар, а машина пошла прямиком туда и нашла его. Мы найдем эти деньги нынче ночью, а утром я с вами рассчитаюсь.

— Хорошо! — сказал Эдмондс. — Прекрасно! У тебя в банке больше трех тысяч. Возьми в долг у себя. Тогда и отдавать не придется.

Лукас смотрел на него. Он даже не моргнул.

— А-а, — сказал Эдмондс. — Так в чем же дело? А в том, черт возьми, что ты не хуже меня знаешь, что никакого клада нет. Ты тут прожил шестьдесят семь лет. У кого это здесь бывало столько денег, чтобы еще закапывать? Можешь ты представить, чтобы человек в нашем краю закопал хоть двадцать центов и чтобы его родня, друзья, соседи не вырыли их и не потратили раньше, чем он домой придет и лопату поставит в угол?

— Неправильно говорите, — сказал Лукас. — Люди находят. Я же говорил вам про двух приезжих белых — как они приехали ночью, три года, а может, четыре назад, выкопали двадцать две тысячи долларов в старом кувшине и уехали — их и увидеть никто не успел. Я нашел ихнюю яму, закопанную. И кувшин.

— Да, — ответил Эдмондс. — Ты говорил. И сам тогда в это не верил. А теперь стал думать по-другому. Так?

— Они нашли, — сказал Лукас. — И скрылись, пока никто не узнал. Даже про то, что они здесь были.

— Откуда же ты тогда знаешь, что нашли двадцать две тысячи?

Но Лукас только посмотрел на него. Во взгляде его было не упрямство, а бесконечное, прямо саваофовское, терпение, словно он наблюдал за выходками безумного ребенка.

— Был бы здесь ваш отец, он одолжил бы мне триста долларов, — сказал он.

— А я не одолжу, — сказал Эдмондс. — Будь моя воля, запретил бы тебе и свои тратить на эту чертову машину для охоты за кладами. Но ты ведь и не собираешься тратить свои. Затем ко мне и пришел. У тебя ума хватило. Понадеялся, что у меня не хватит. Так, что ли?

— Вижу, придется мне взять свои, — сказал Лукас. — Я последний раз вас спрашиваю…

— Нет! — сказал Эдмондс.

На этот раз Лукас смотрел на него добрую минуту. Он не вздохнул.

— Ну ладно, — сказал он.

Выйдя из лавки, он увидел и Джорджа — глянец засаленной панамы под деревом, где они с коммивояжером сидели на корточках, не имея под собой другой опоры, кроме собственных пяток. Ага, подумал он. Ты можешь говорить, как городской, и даже думать, что ты городской. Но теперь-то я знаю, где ты вырос. Лукас направился к ним, торговец поднял глаза. Он кинул на Лукаса цепкий взгляд, тут же встал и зашагал к лавке.

— Черт, — сказал он, — говорил тебе с самого начала: дай мне с ним потолковать.

— Нет, — ответил Лукас. — Вам туда не надо.

— Что ты теперь намерен делать? — спросил торговец. — Я тащусь сюда из Мемфиса… И как ты убедил этих в Сент-Луисе выслать машину без первого взноса — до сих пор не понимаю. Я тебе так скажу: если мне придется отвезти ее назад и представить отчет о расходах на поездку и о том, что ни черта не продал…

— Ну, а здесь нам стоять — проку тоже мало, — сказал Лукас. Он повел их обратно к воротам и на дорогу, где торговец оставил свой автомобиль. Искательная машина лежала на заднем сиденье. Лукас поглядел на нее через открытую дверь — продолговатый металлический ящик с двумя ручками для переноски, увесистый, солидный, научно-деловитый, с регуляторами и шкалами. Лукас не дотронулся до него. Он нагнулся к двери и, озадаченно моргая, смотрел на него сверху. — Я видал, как она работает, — заговорил он, ни к кому не обращаясь. — Своими глазами видал.

— А ты как думал? — сказал коммивояжер. — Для того ее и сделали. Потому и хотим за нее триста долларов. Ну? — сказал он. — Что ты намерен делать? Скажи мне, чтобы я знал, что мне делать самому. У тебя нет трехсот долларов? Тогда, может, у родственников? У жены твоей не заначено три сотни под матрацем?

Лукас задумчиво смотрел на машину. Он не обернулся.

— Деньги найдем сегодня вечером, — сказал он. — Вы пойдете с машиной, я покажу вам, где искать, а все, что найдем, — пополам.

— Ха-ха-ха, — хрипло произнес торговец, причем в лице его не шевельнулся ни один мускул, кроме тех, которые раздвигают губы. — Слыхали?

Лукас задумчиво смотрел на ящик.

— Мы найдем, капитан, вдруг вмешался Джордж. — Три года назад сюда пробрались двое белых, выкопали ночью двадцать две тысячи долларов в старом кувшине и до света удрали.

— Ну да, — сказал торговец. — И ты смекнул, что там было ровно двадцать две косых, — нашел место, где они лишнюю мелочь выбросили, канителиться с ней не хотели.

— Нет, сэр, — сказал Джордж. — Там могло быть больше двадцати двух. Большой кувшин-то.

— Джордж Уилкинс, — сказал Лукас. До пояса он все еще был в машине. Он даже головы не повернул.

— Сэр? — сказал Джордж.

— Цыц, — сказал Лукас. Он убрал голову из кабины, повернулся и посмотрел на коммивояжера. И белый молодой человек снова увидел лицо совершенно непроницаемое, даже слегка надменное. — Я дам вам за нее мула, — сказал Лукас.

— Мула?

— Ночью, как деньги найдем, я его куплю у вас обратно за триста долларов.

Джордж с тихим присвистом втянул в себя воздух. Торговец оглянулся на него — глаза под сбитой набекрень шляпой часто моргали. Потом торговец посмотрел на Лукаса. Они смотрели друг на друга: проницательно, сразу насторожившись, сразу похитрев — молодой белый человек и совершенно невозмутимо — негр.

— Мул твой собственный?

— А не мой — как бы я его отдал? — сказал Лукас.

— Пошли посмотрим на него, — сказал торговец.