Надежда Тэффи - НОСТАЛЬГИЯ Страница 14

И вот —день, солнце и народ кругом, и в руке не­виданная, неслыханная, легендарная штука —пи­рожное!

Закрыла глаза, открыла. Нет, не сон. Значит — жизнь. Но как все это странно…

Может быть, мы так отвыкли, что и войти в эту жизнь не сумеем…

Первое впечатление от киевского житья-бытья было таково.

Весь мир (киевский) завален, перегружен снедью. Из всех окон и дверей — пар и чад. Магазины на-

биты окороками, колбасами, индюками, фарширо­ванными поросятами. И по улицам, на фоне этих фаршированных поросят — tout Moscou et tout Pe-tersbourg1 .

8

Первое впечатление — праздник.

Второе — станция, вокзал перед третьим звонком.

Слишком беспокойная, слишком жадная суета для радостного праздника. В суете этой тревога и страх. Никто не обдумывает своего положения, не видит дальнейших шагов. Спешно хватает и чув­ствует, что придется бросить…

Улица кишит новоприезжими. Группы в самых не­ожиданных сочетаниях: актриса из Ростова с мо­сковским земцем, общественная деятельница с бала­лаечником, видный придворный чин с шустрым провинциальным репортерчиком, сын раввина с гу­бернатором, актерик из кабаре с двумя старыми фрейлинами… И все какие-то недоуменные, огляды­ваются и держатся друг за друга. Кто бы ни был со­сед — все-таки человеческая рука, человеческое пле­чо здесь, рядом.

Так, вероятно, дружно обнюхиваясь, страдали от качки впервые встретившиеся семь пар чистых с семью парами нечистых в Ноевом ковчеге.

На Крещатике прогуливаются многие без вести пропавшие. Вот общественный деятель, который ме­сяц тому назад говорил мне, раздувая ноздри, что мы не должны уезжать, что мы должны работать и уме­реть на своем посту.

— А! А как же ваш пост? — неделикатно окли­

каю я его.

Он краснеет и решает шутить:

— Слишком испостился я на своем посту, доро­

гая! Вот подправлюсь немножко, а там посмотрим.

А глаза бегают, и не видно, в какую сторону они посмотрят…

Суетня на Крещатике. И деловая, и веселая. По­среди тротуара стоит всеведующийи вездесущий журналист Р. и, как хозяин раута, принимающий и провожающий гостей, жмет руки направо и нале-

1 Вся Москва и весь Петербург (фр.).—Ред.

во, кивает головой, особенно уважаемых личностей провожает несколько шагов, другим только фамиль­ярно помашет рукой.

— А! Наконец-то! — приветствует он меня.— Мы

вас ждали еще на прошлой неделе.

— Кто «мы»?

- Киев!

Толпа несет меня далее, и «Киев» кричит вслед:

—   Вечером, конечно, у…

Не могу разобрать где.

—   Там все ужинаем,—говорит голос рядом.

Это петербургский адвокат, тоже незаметно из

Петербурга исчезнувший.

— Давно вы здесь? Отчего не зашли попрощать­

ся, когда уезжали? Мы о вас беспокоились.

Смущенно разводит руками.

— Как-то, знаете, все это так смешно устрои­

лось…

Не успеваю кланяться, отвечать на радостные приветствия.

Вот один из сотрудников бывшего «Русского слова».

— Что здесь делается! — говорит он.— Город со­

шел с ума! Разверните газеты — лучшие столичные

имена! В театрах лучшие артистические силы. Здесь

«Летучая мышь», здесь Собинов. Открывается каба­

ре с Курихиным, Театр миниатюр под руководством

Озаровского. От вас ждут новых пьес. «Киевская

мысль» хочет пригласить вас в сотрудники. Влас До­

рошевич, говорят, уже здесь. На днях ждут Лоло.

Затевается новая газета, газета гетмана под редак­

торством Горелова… Василевский (Не-Буква) тоже за­

думал газету. Мы вас отсюда не выпустим. Здесь

жизнь бьет ключом.

Вспомнился Гуськин: «Жизнь бьет ключом по голове…»

— Киевляне не могут опомниться,—продолжает

мой собеседник.—Сотрудники местных газет при ви­

де чудовищных для их быта гонораров, отпу­

скаемых приезжим гастролерам, хотят сделать заба­

стовку. Гастролеры-то уедут, а мы, мол, опять

потащим на себе воз. Рестораны ошалели от наплы­

ва публики. все новые «уголки» и «кружки». На днях приезжает Евреинов. Можно будет открыть Театр новых форм. Необходима также

«Бродячая собака». Это уже вполне назревшая и осмысленная необходимость.

—   Я вот здесь только проездом,— говорю я.— Ме­

ня везут в Одессу для литературных вечеров.

—   В Одессу? Сейчас? Никакого смысла. Там пол­

ная неразбериха. Нужно выждать, пока все нала­

дится. Нет, мы вас сейчас не выпустим.

—   Кто «мы»?

— Киев.

Чу-де-са!

Выплывает круглое знакомое лицо москвички.

—   Мы уже давно здесь. Мы ведь киевляне, — за­

являет она с гордостью.—У отца моего мужа был

дом вот здесь, на самом Крещатике. Мы самые ко­

ренные… Здесь очень недурной крепдешин… Моя

портниха…

—   Придете сегодня к Машеньке? — покрывает

москвичку актерский бас.—Она здесь на несколько

гастролей. Дивный кофе… Варят прямо со сливками

и с коньяком…

Пьют, едят, едят, пьют, кивают головами. Ско­рей! Скорей! Успеть бы еще выпить, еще съесть и прихватить с собой! Близок третий звонок…

Оленушка устроила мне приют у своих подруг. Одна из подруг служила, две младшие еще учились в гимназии.

Все три были влюблены в тенора местной оперы, восторженно клекотали индюшиными голосами и были очень милы.

Жили они во флигеле, во дворе, а двор был весь завален дровами так, что нужно было знать, где проложен фарватер, чтобы, искусно лавируя, до­браться до входной двери. Новички в дровах застре­вали и, выбившись из сил, начинали кричать. Это служило вместо звонка, и девочки спокойно говори­ли друг другу: «Лиля, кто-то пришел, слышишь? В дровах кричит».

Дня через три после моего водворения во фли­гель попал в западню кто-то крупный и закричал козлиным воплем.

Лиля пошла на выручку и привела Гуськина. Он так за эти три дня растолстел, что я не сразу его и узнала.

— А я все считал, что вы на вокзале, и искал для

вас помещение.

— Вы думаете, что я четыре дня сижу в буфете?

Ему, очевидно, лень было очень густо врать.

—   Так… Приблизительно предполагал. Здесь

надо хлопотать через специальную комиссию, иначе

помещения не достанете. Ну, конечно, если вы сами

попросите и предъявите свидетельство о болезни…

—   Да ведь я же здорова.

—   Ну, что —здорова! Когда-нибудь, наверное,

корь была. Вам и напишут: «Страдала корью, необ­

ходимо крытое помещение». Что-нибудь научное на­

пишут. Ну а что вы скажете за Киев? Были на Кре­

щатике? И чего здесь так много блондинок? Пусть

мне это объяснят.

—   Вам, очевидно, не нравятся блондинки? — хи­

хикнула одна из девочек.

—   Почему нет, брунетки тоже хороши, не хочу

обижать, но в блондинках есть чего-то небесного,

а в брунетках больше земского. Что-о? Нужно будет

устроить ваш вечер.

—   Мы уже условились насчет Одессы.

—   Эт! Одесса!

Он загадочно усмехнулся и ушел — пухлый, сон­ный, масляный.

Вечером встретила Аверченку и рассказала обо всех своих сомнениях насчет Гуськина.

—   По-моему, вы не должны с ним ехать,— решил

Аверченко.—Заплатите ему неустойку и развяжитесь

с ним поскорее. Он, по-моему, для организации лите­

ратурных вечеров совсем непригоден. Он вам или

дрессированную собаку выпустит вместе с вами, или

сам запоет.

—   Вот и я этого боюсь. Но как же быть?

—   А вот что: посоветуйтесь с моим импресарио.

Это честнейший малый и, кажется, опытный.

Аверченко, человек очень доверчивый и сам ис­ключительно порядочный, всех считал честнейшими малыми и всю жизнь был окружен жуликами. Но… почему все-таки не посоветоваться?

— Ладно. Пришлите мне вашего красавца.

«Красавец» явился на другой день и развил уди­

вительный план:

— Прежде всего не соглашайтесь устраивать

свой вечер в Киеве, потому что это может повредить

моему предприятию с Аверченкой. Один литера­

турный вечер —это интересно, но когда литература

начнет сыпаться как горох, так публика разобьется и сборы падут.

—  Отлично,— поняла я.— Это вы хлопочете о се­

бе. А я вас пригласила, чтобы посоветовать

в моих делах.

—  Ав ваших делах, так я вам посоветую очень

хитро. Тут надо поступать непременно очень хитро.

Вы себе поезжайте в Одессу, пусть Гуськин устраи­

вает там ваш вечер. Пусть возьмет залу — я вам ска­

жу какую,— есть такая в Одессе зала, где никто ни­

чего не слышит. Ну так вот, в этой зале читайте

себе один вечер ужасно слабым голосом. Публика,

разумеется, недовольна, разумеется, сердится. А вы

дайте заметку в газеты — у вас ведь, наверное, есть