Кнут Гамсун - Новая земля (Новь) Страница 14

"Чортъ возьми, онъ скоро напечатаетъ статью! Да, это будетъ восхитительно, только не мягкую, Пожалуйста Паульсбергъ, только не мягкую".

"Я думаю, Паульсбергъ самъ лучше всѣхъ знаетъ, насколько онъ можетъ быть снисходительнымъ", замѣтилъ Мильде навязчивому журналисту. "Предоставьте это ему".

"Конечно", возразилъ журналистъ. "Это само собою разумѣется, и я вовсе не пытаюсь въ это вмѣшиваться".

Журналистъ былъ нѣсколько обиженъ, но Паульсбергъ успокоилъ его, еказавъ:

"Тысячу разъ спасибо за замѣтки, Грегерсенъ. Да, слава Богу, ты о насъ постоянно напоминаешь, а то люди даже и не знали бы, что мы, писаки, еще существуемъ".

Адвокатъ чокнулся пивомъ.

"Я жду здѣсь свою жену", сказалъ Паульсбергъ. "Она пошла къ Олэ Генрихсенъ, чтобъ занять у него 100 кронъ. Говорятъ о голодѣ въ Россіи, а между тѣмъ… нѣтъ, впрочемъ по настоящему я никогда еще ни голодалъ, не могу этого сказать".

Мильде обратился къ Гольдевину, сидѣвшему около него, и сказалъ:

"Нужно, чтобы вы тамъ, въ деревнѣ, знали, какъ Норвегія относится къ своимъ великимъ людямъ".

Гольдевинъ опять обвелъ взглядомъ своихъ собесѣдниковъ.

"Да", сказалъ онъ, "это грустно". И сейчасъ же прибавилъ: "но вѣдь и въ деревнѣ, къ сожалѣнію — дѣла обстоятъ очень плохо. Нужно трудиться, чтобы жить!"

"Да, но чортъ возьми, вѣдь есть же разница между крестьянами и геніями? Ну да, такъ чего же вы хотите?"

"Тамъ, въ деревнѣ, придерживаются того общаго закона, что тотъ, кто не можетъ приноровиться къ жизни, погибаетъ", сказалъ, наконецъ, Гольдевинъ. "Такъ, напр., тамъ не женятся, если не имѣютъ на это средствъ. И считается позорнымъ дѣлать это безъ денегъ и потомъ становиться другимъ въ тягость".

Теперь всѣ посмотрѣли на лысаго человѣка, даже самъ Паульсбергъ взялся за пенснэ, висѣвшее у него на шнуркѣ, посмотрѣлъ на него и шепнулъ:

"Что это за феноменъ такой?"

Это выраженіе всѣхъ разсмѣшило. Паульсбергъ спросилъ, что это за феноменъ; феноменъ, ха-ха-ха. Очень рѣдко случалось, чтобы Паульсбергъ такъ много говорилъ за разъ. Гольдевинъ имѣлъ видъ, какъ-будто онъ ничего не сказалъ; онъ и не смѣялся. Наступила пауза.

Паульсбергъ посмотрѣлъ въ окно, покачался на стулѣ и пробормоталъ:

"Уфъ! я совсѣмъ не могу работать. Этотъ солнечный свѣтъ сыгралъ со мной плохую шутку, помѣшалъ работать. Я какъ разъ долженъ былъ подробно описывать дождливую погоду, суровую, холодную обстановку. И вотъ теперь я съ мѣста не могу сдвинуться", и онъ сталъ ворчать на погоду.

Адвокатъ неосторожно замѣтилъ:

"Ну тогда пишите про солнце".

Паульсбергъ высказалъ недавно мнѣніе въ мастерской Мильде, что адвокатъ съ нѣкотораго времени сталъ зазнаваться. Онъ былъ правъ, адвокатъ очень часто умничалъ. Ему оказали бы услугу, если бы кто-нибудь осадилъ его.

"Ты разсуждаешь по мѣрѣ своего пониманія", сказалъ сердито журналистъ.

Этотъ намекъ Гранде снесъ спокойно и ничего не отвѣтилъ. Но вскорѣ послѣ этого поднялся и застегнулъ сюртукъ.

"По всей вѣроятности, никому изъ васъ не по дорогѣ со мной?" спросилъ онъ, чтобы скрытъ свое смущеніе. А такъ какъ никто не отвѣчалъ, онъ заплатилъ, простился и вышелъ.

Заказали еще пива. Наконецъ, пришла фру Паульсбергъ, а вмѣстѣ съ ней Олэ Генрихсенъ съ невѣстой. Гольдевинъ вдругъ сѣлъ, какъ можно дальше, такъ что онъ очутился у другого стола.

"Мы должны были проводить твою жену", — сказалъ Олэ Генрихсенъ добродушно и смѣясь, "иначе это было бы нелюбезно". И онъ ударилъ Паульсберга до плечу.

Фрекэнъ Агата радостно вскрикнула и сейчасъ же подошла къ Гольдевину, которому она протянула руку. Но гдѣ же онъ остановился? Она все высматривала его на улицѣ и каждый Божій день говорила о немъ съ Олэ. Она понять не можетъ, отчего его такъ рѣдко видно? Теперь она опять получила письмо изъ дому, гдѣ всѣ ему кланяются. Отчего же онъ вдругъ такъ скрылся?

Гольдевинъ отвѣчалъ, заикаясь: — вѣдь ему; безконечно много нужно видѣть, — выставки, музеи, Тиволи, Стортингъ, нужно газеты почитать, послушать ту, другую лекцію, отыскать старыхъ знакомыхъ. И, кромѣ того, не нужно же мѣшать обрученной парочкѣ.

Гольдевинъ добродушно разсмѣялся. Его ротъ немного дрожалъ, и онъ говорилъ съ опущенной головой.

Олэ также подошелъ къ нему и поклонился; отъ него онъ выслушалъ тѣ же упреки и такъ же извинился. — Да, завтра онъ придетъ непремѣнно, онъ давно собирался, но, можетъ бытъ, завтра будетъ неудобно?

Неудобно? Ему? Что такое съ нимъ?

Но тутъ было принесено свѣжее пиво и всѣ стали говорить вмѣстѣ. Фру Паульсбергъ положила ногу на ногу и взяла стаканъ всей рукой, какъ она обыкновенно это дѣлала. Журналистъ тотчасъ же занялся ею. Олэ продолжалъ говорить съ Гольдевиномъ.

"Вамъ нравится здѣсь въ кафэ? Не правда ли? Все интересные люди. Вотъ сидитъ Ларсъ Паульсбергъ, вы его знаете?"

"О да, я думаю. Это третій изъ нашихъ писателей, которыхъ я вижу. Что касается меня, то они не производятъ на меня поражающаго впечатлѣнія, ни одинъ изъ нихъ".

"Нѣтъ? Ахъ, дѣло въ томъ, что вы ихъ хорошо не знаете".

"Нѣтъ, но я знаю; то, что они написали; мнѣ кажется, что они не стоятъ на одинаковой высотѣ. Ну, впрочемъ, можетъ бытъ, я ошибаюсь. Отъ Паульсберга даже духами пахнетъ".

"Неужели? Это его странность. Такимъ людямъ надо же прощать ихъ маленькія слабости".

"Но они относятся съ большимъ уваженіемъ другъ къ другу", продолжалъ Гольдевинъ, не обращая вниманія на то, что ему отвѣтили. "Они говорятъ обо всемъ, положительно обо всемъ".

"Да, не правда ли? Удивительно!"

"Ну, какъ ваши дѣла?"

"Да такъ, день за днемъ, понемножку. Мы только-что завели небольшія торговыя сношенія съ Бразиліей, и я надѣюсь, что это пойдетъ хорошо. Да, правда, вѣдь я вспоминаю, что вы интересуетесь нашимъ дѣломъ. Вотъ, когда завтра вы придете, тогда увидите; я вамъ кое-что покажу; мы отправимся втроемъ, вы, Агата и я. Трое старыхъ знакомыхъ".

"Большое спасибо, это будетъ очень мило".

"Мнѣ показалось, что вы меня назвали?" спросила Агата и присоединилась къ нимъ. "Я совершенно ясно слышала мое имя, — что ты тутъ наговариваешь на меня, Олэ?.. Я тоже хочу поговорить немного съ Гольдевиномъ; ты уже долго здѣсь сидишь".

При этомъ она взяла стулъ Олэ и сѣла.

"Повѣрьте мнѣ, дома все время спрашиваютъ про васъ. Мама проситъ меня посмотрѣть, какъ вы устроились въ отелѣ, все ли у васъ есть, что нужно. Но каждый разъ, какъ я заходила въ отель, васъ тамъ не было; вчера я была тамъ даже два раза".

Опять у Гольдевина задрожалъ ротъ и, уставившись въ землю, онъ сказалъ:

"Зачѣмъ это, моя милая… къ чему вы тратите время на меня. Вы не должны безпокоиться, мнѣ очень хорошо въ отелѣ… И вамъ вѣдь тоже здѣсь очень хорошо, не правда ли? Впрочемъ, объ этомъ васъ даже не нужно спрашивать".

"Да, мнѣ хорошо, мнѣ хорошо здѣсь, и я веселюсь. Но можете вы себѣ представить, что у меня бываютъ минуты, когда я все-таки стремлюсь домой, понимаете ли вы это?"

"Это только первое время… Да, это будетъ странно не видѣть васъ дома, фрекэнъ Агата, я хочу сказать немного странно…"

"Да, я понимаю, но вѣдь я часто буду пріѣзжать домой".

"Но вѣдь вы скоро выходите замужъ, не правда ли?"

Агата нѣсколько смѣшалась. Она принужденно засмѣялась и возразила:

"Нѣтъ, правда, я не знаю, объ этомъ мы еще не говорили". Но затѣмъ она не могла больше сдерживаться и прошептала дрожащими губами:

"Послушайте, Гольдевинъ, вы такъ странно говорите сегодня вечеромъ, вы заставите меня плакать…"

"Но, милая фрекэнъ, я…"

"Выходитъ такъ, какъ-будто, если я выйду замужъ — это будетъ равняться смерти. Вѣдь это же не такъ".

Гольдевинъ тотчасъ же перемѣнилъ тонъ, и уже менѣе мрачно продолжалъ:

"Нѣтъ, умереть, это было бы хорошо. Ха-ха, вы даже разсмѣшили меня. Впрочемъ, вы правы, мой разговоръ наводитъ на васъ грусть. Въ особенности я думалъ о вашей… о вашей матери, а больше ни о комъ. Ну, что же, вы окончили ваши подушечки для катера?"

"Да", — отвѣтила Агата разсѣянно.

"Ну, а въ Стортингѣ вы, конечно, еще не были? Нѣтъ, на это у васъ еще не было времени. Я бывалъ тамъ каждый день, но мнѣ вѣдь больше и нечего дѣлать".

"Послушайте, сказала она вдругъ, "можетъ быть, когда я буду уходить, не представится случая, вотъ почему я сейчасъ пожелаю вамъ покойной ночи".

Она протянула ему руку. "И не забудьте завтра прійти… Я никогда васъ не забываю, Гольдевинъ, никогда, вы слышите?"

Она оставила его руку и поднялась.

Нѣкоторое время онъ сидѣлъ тамъ уничтоженный, оцѣпенѣвшій одно мгновеніе. Онъ слышалъ, какъ кто-то спросилъ: и что такое происходитъ между Гольдевиномъ и Агатой? Онъ видѣлъ также, что Агата была готова что-то отвѣтить, но онъ сразу вмѣшался:

"Ахъ, я далъ фрекэнъ свою руку въ залогъ того, что я завтра приду".

Онъ сказалъ это, насколько возможно равнодушно, и даже улыбнулся при этомъ.

"Да, вы непремѣнно должны это сдѣлать", услышалъ онъ голосъ Олэ… "Но, Агата, вѣдь намъ пора теперь итти домой".