Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету Страница 14

Филиппъ поступилъ изъ школы въ университетъ и тамъ отличился; не многіе родители захотѣли бы, чтобы сыновья ихъ отличались такимъ образомъ. Что онъ охотился, давалъ обѣды, былъ лучшимъ гребцомъ на одной изъ лучшихъ лодокъ на рѣкѣ, онъ говорилъ рѣчи въ политическомъ клубѣ — все это было очень хорошо. Но зачѣмъ онъ выражалъ такія ужасно радикальныя мнѣнія, онъ, съ благородной кровью въ своихъ жилахъ и сынъ человѣка, выгоды котораго требовали, чтобы онъ поддерживалъ хорошія сношенія съ знатными людьми?

— Ну, Педеннисъ, сказалъ мнѣ докторъ Фирминъ со слезами на глазахъ и искренняя горесть изображалась на его красивомъ, блѣдномъ лицѣ: — почему Филиппъ Фирминъ, дѣды котораго съ обѣихъ сторонъ благородно дрались за своего короля, забываетъ правила своей фамиліи, и… и не нахожу словъ сказать вамъ какъ глубоко онъ разочаровываетъ меня. Я слышалъ, что онъ въ этомъ ужасномъ ихъ клубѣ защищали, Богъ знаетъ какія мнѣнія! Я самъ былъ довольно сумасбродомъ въ университетѣ, но я былъ джентльмэнъ.

— Мальчики, сэръ, всегда мальчики, убѣждалъ я. Они будутъ защищать всё аргументовъ ради; и Филиппъ также охотно взялъ бы и другую сторону.

— Лордъ Эксминстеръ и лордъ Сен-Денисъ разсказали мнѣ объ этомъ въ клубѣ. Увѣряю васъ, на меня это сдѣлало самое тягостное впечатлѣніе, вскричалъ отецъ — жестокая мысль для отца! а я надѣялся, что онъ будетъ представителемъ мѣстечка лорда Рингуда; я надѣялся гораздо лучшаго для него и отъ него. Онъ не утѣшаетъ меня. Вы видѣли какъ онъ обращался со мною въ одинъ вечеръ? Отецъ можетъ жить, я думаю, въ другихъ отношеніяхъ съ своимъ единственнымъ сыномъ.

И съ прерывающимся голосомъ, съ блѣдными щеками и съ истинной скорбью въ сердцѣ несчастный докторъ ушолъ.

Какъ воспиталъ докторъ своего сына, что молодой человѣкъ былъ такъ непокоренъ? Самъ ли мальчикъ былъ виноватъ въ этомъ непослушаніи или отецъ его? Докторъ Фирминъ ужасался, кажется, отъ того, что ужасались его добрые друзья доктринъ Филя. Въ это время моей жизни, когда я былъ молодъ, я чувствовалъ коварное удовольствіе бѣсить старика и заставлять его говорить, что я «опасный человѣкъ». Теперь я готовъ сказать, что Неронъ былъ съ весьма изящными дарованіями: и съ излюбленнымъ характеромъ. Я хвалю успѣхъ и восхищаюсь имъ, гдѣ бы я его ни встрѣтилъ. Я извиняю недостатки и недальновидность, особенно въ тѣхъ, кто выше меня, и чувствую, что если мы знали всё, мы судили бы о нихъ совершенно различнымъ образомъ, Можетъ быть мнѣ уже не вѣрить такъ, какъ вѣрили преждѣ. Но я не оскорбляю никого, я надѣюсь, что не оскорбляю. Развѣ я сказалъ что-нибудь непріятное? Чортъ побери, опять ошибся! Я беру это выраженіе назадъ. Я сожалѣю о нёмъ. Я прямо его опровергаю.

Такъ-какъ я готовъ извинять всѣхъ, пусть бѣдный Филиппъ воспользуется этой кроткой амнистіей; и если онъ раздражилъ своего отца, какъ это дѣйствительно и было, будемъ надѣяться, будемъ увѣрены, что онъ вовсе былъ не такъ чоренъ, какъ старый джентльмэнъ описывалъ его. Если я описалъ стараго джентльмэна нѣсколько чорными красками, почему знать, можетъ быть это ошибка не цвѣта его лица, a моего зрѣнія? Филь былъ непокоренъ, потому что онъ былъ смѣлъ, сумасброденъ и молодъ. Отецъ его оскорблялся весьма естественно, оскорблялся расточительностью и шалостями мальчика. Они опять сойдутся какъ слѣдуетъ отцу и сыну. Эти маленькія несогласія сгладятся впослѣдствіи. Мальчикъ вёлъ сумасбродную жизнь, онъ принуждёнъ былъ выйти изъ университета. Онъ внушалъ своему отцу часы безпокойства и безсонныя ночи. Но постойте, отецъ, a вы-то что? Показали ли вы сыну примѣръ довѣрія, любви и уваженія? пріучали ли вы его къ добродѣтели, учили ли правдѣ дитя на вашихъ колѣнахъ?

Что сдѣлало Филиппа сумасброднымъ, расточительнымъ и непокорнымъ? Вылечившись отъ той болѣзни, въ которой мы видѣли его, онъ изъ школы отправился своею дорогою въ университетъ и тамъ началъ вести жизнь, какую ведутъ сумасбродные молодые люди. Послѣ болѣзни его обращеніе къ отцу измѣнилось, а старшій Фирминъ, какъ-будто боялся разспрашивать сына объ этой перемѣнѣ. Онъ жилъ какъ въ своёмъ собственномъ домѣ, приходилъ и отлучался когда хотѣлъ, распоряжался слугами, которые его баловали, тратилъ доходъ, который былъ укрѣплёнъ за его матерью и ея дѣтьми, и щедро раздавалъ его бѣднымъ знакомымъ. На увѣщанія старыхъ друзей онъ отвѣчалъ, что онъ имѣетъ право распоряжаться своею собственностью, что тотъ, кто бѣденъ можетъ трудиться, а у него есть чѣмъ жить, не имѣя нужды корпѣть надъ классиками и математикой. Онъ былъ замѣшанъ въ разныхъ шалостяхъ; профессора его не видали, но онъ былъ слишкомъ хорошо знакомъ съ университетской полиціей. Еслибы я записалъ исторію о пребыванія въ университетѣ мистера Филиппа Фирмина, это была бы исторія Лѣниваго Подмастерья [14] которому пасторъ и учителя справедливо предсказывали дурное. Его видѣли въ Лондонѣ, когда отецъ и профессора предполагали его больнымъ въ его университетской квартирѣ. Онъ познакомился съ весёлыми товарищами, короткость съ которыми огорчала его отца. Онъ прямо сказалъ изумлённому дядѣ Туисдену на Лондонской улицѣ, что онъ навѣрно ошибается — онъ французъ, онъ не говорить по-англійски. Онъ дерзко глядѣлъ въ лицо ректору своей коллегіи, онъ ускакалъ въ университетъ съ быстротою Тёрлиня [15], чтобы находиться на своей квартирѣ, когда будетъ производиться слѣдствіе. Я боюсь, что нѣтъ никакого сомнѣнія, что Филь забилъ гвоздями дверь профессора, чтобы тотъ не могъ выйти изъ своей квартиры на другой день. Мистеръ Оксь засталъ его на мѣстѣ преступленія. Шалунъ долженъ былъ оставить университетъ. Желалъ бы я сказать, что онъ раскаялся, но онъ безпечно явился передъ отцомъ, сказалъ, что въ университетѣ онъ не дѣлаетъ ничего хорошаго, что ему гораздо лучше оставить университетъ и отправился за границу, во Францію и въ Италію, куда не наше дѣла слѣдовать за нимъ. Что-то отравило благородную кровь. Когда-то добрый и честный юноша сдѣлался сумасброденъ и безпеченъ. Денегъ у него было вдоволь; онъ имѣлъ своихъ лошадей, свой экипажъ и даровую квартиру въ домѣ отца. Но отецъ и сынъ рѣдко встрѣчались и почти никогда не обѣдали вмѣстѣ.

— Я знаю, гдѣ онъ бываетъ, но не знаю его друзей, Пенденнисъ, говорилъ старшій Фирминъ. — Я не думаю, чтобы они были порочны, но эта компанія самая низкая. Я не обвиняю его въ порокахъ — замѣтьте, но въ лѣности, въ пагубномъ пристрастіи къ низкому обществу и къ сумасбродной самоубійственной рѣшимости пренебрегать возможностью на успѣхъ въ жизни. Ахъ! подумайте, гдѣ бы онъ могъ быть теперь и гдѣ онъ?

Гдѣ онъ? Не пугайтесь, Филиппъ только лѣнился, Филиппъ могъ заниматься гораздо прилежнѣе, гораздо полезнѣе, но и гораздо хуже. Я самъ такъ недавно занимался тѣмъ же, чѣмъ Филиппъ, что не могъ раздѣлять негодованіе доктора Фирмина на дурное поведеніе и дурныхъ товарищей его сына. Когда Фирминъ самъ кутилъ, онъ дрался, интриговалъ и картёжничалъ въ хорошемъ обществѣ. Филь выбиралъ своихъ друзей между бандитами, о которыхъ никто не слыхивалъ въ модномъ свѣтѣ. Можетъ быть ему хотѣлось играть роль принца между этими сообщниками; можетъ быть онъ былъ не прочь отъ лести, которую доставлялъ ему полный кошелёкъ между людьми, по большей части съ тощими карманами. Въ школѣ и въ своей краткой университетской карьерѣ онъ подружился съ людьми, которыя жили въ свѣтѣ и съ которыми онъ былъ и послѣ коротко знакомъ.

— Эти приходятъ и стучатъ въ парадную дверь, говаривалъ онъ съ своимъ прежнимъ смѣхомъ:- а бандиты входить черезъ анатомическую комнату. Я знаю изъ нихъ очень честныхъ; не одни бѣдные разбойники заслуживаютъ висѣлицу иногда.

Подобно многимъ молодымъ джентльмэнамъ, неимѣющимъ намѣренія серьёзно заниматься юриспруденціей, Филиппъ записался студентомъ въ одну изъ коллегій правовѣдѣнія и посѣщалъ лекціи, хотя увѣрялъ, что его совѣсть не позволяетъ ему практиковать (я не защищаю мнѣній этого щекотливаго моралиста, а только излагаю ихъ.) Онъ и тутъ познакомился съ темпльскими бандитами. У него была квартира въ Пергаментномъ Ряду, на двери которой вы могли прочитать: «Мистеръ Кассиди,» Мистеръ Ф.*** Фирминъ, Михтеръ Ванжонъ; но могли ли эти джентльмэны подвинуть Филиппа къ жизни? Кассиди былъ газетный стенографъ, а молодой Ванжонъ держалъ пари и вѣчно бывалъ на скачкахъ. Докторъ Фирминъ терпѣть не могъ журналистовъ и газетчиковъ, считалъ ихъ принадлежащими: къ опасному классу и обращался съ ними съ осторожной любезностью.

— Взгляни-ка на отца, Пенъ, говаривалъ Филиппъ, настоящему лѣтописцу:- онъ всегда смотритъ на васъ съ тайнымъ подозрѣніемъ и никакъ не можетъ опомниться отъ удивленія, это вы джентльмэны. Я люблю, когда онъ играетъ съ вами роль лорда Чатама, снисходительно обращается съ вами, даётъ вамъ цаловать свою руку. Онъ считаетъ себя лучше васъ — развѣ вы не видите? О, это образецъ père noble! Мнѣ слѣдовало бы быть сэромъ Чарльзомъ Грандисономъ.