Оскар Лутс - Будни Страница 14

– Ну, Бенно, – строгим голосом спрашивает старый мастер, – расскажи, как прошел сегодня твой школьный день?

– Ничего, – школяр бросает учебники на кровать, – обыкновенно.

– Что значит – обыкновенно? Спрашивали?

– Да, спрашивали.

– И ты все ответил?

– Да, вообще-то ответил.

– Не ставили в угол?

– Н-не-ет. Не ставили.

– Так, – старый мастер снимает с пояса ремень, – а теперь подойди-ка сюда и спусти штаны. Пять ударов получишь за то, что не выучил уроки, и еще пять – за вранье.

Эти слова для Бенно – словно гром с ясного неба. С помощью каких сил, каким святым духом удалось папаше узнать о сегодняшних неудачах сына еще до прихода последнего домой? Без телефона или телеграфа такое невозможно, но ведь в их дом никакие провода «не входят». Даже Аадниель столбенеет от неожиданности и вопросительно смотрит на Виктора. Про себя же думает: «Не беда, небольшая выволочка этому зубоскалу Бенно с его вечным штукарством только на пользу. Вот хоть бы и сегодня – плакали мои тридцать пять копеек!»

И Бенно получает «выволочку». Получает причитающиеся ему удары (хотя кто же в состоянии сосчитать их во время этой возни!), забивается в угол, смотрит оттуда, набычившись, и хнычет.

Старший брат не может больше сдерживать свое любопытство.

– Папа, как ты узнал, что Бенно сегодня не выучил уроков и стоял в углу? – спрашивает он.

– Святый Боже! Сам кистер недавно заходил к нам примерять костюм и рассказал. Парень совсем отбился от рук. Место ему – в свинопасах. Вот и определим его с весны пасти свиней – так, во всяком случае, и будет.

– Да-а, да-а, да-а, – Аадниель кивает головой и, обращаясь к Бенно, замечает: – В другой раз не ври!

Семейство садится обедать. Младший отпрыск выставляет вперед ноги, упирается, фыркает, но его тащат к столу за волосы. Кто же из-за такого поганца станет накрывать на стол второй раз! Однако Бенно, не успев еще отправить в рот и крошки, говорит следующее:

– Хорошо же, я и вправду наврал, да, и получил за это порку, а если кто-то другой врет, тогда ничего? Да?..

– Что такое? – смотрит на него папаша сквозь очки. – Что это ты болтаешь? Что это за «кто-то другой», кто врет?

– Ну-уу…

– Отвечай немедленно, не то получишь вторую порку!

– Спросите у Йорха, что он сегодня делал?

– А что я делал? – выкатывает старший брат глаза.

– Н-нуу! Думаешь, кто поверит, будто ты в коридоре булочника подтягивал брюки?

– Какие еще брюки?! – восклицает мастер. – Где? – И мамаша подхватывает: – Что же это опять?

– Ах ты, скотина! – Аадниель хватает со стола ломоть хлеба и швыряет в голову Бенно. – Бестия! Добавь ему еще, папа!

– Святые силы! Что это за напасть сегодня! – причитает мамаша.

Поднимается страшная суматоха. Бенно начинает громким голосом орать, словно его режут. Виктор хватает свою тарелку с супом и пятится к дверям рабочей комнаты, опасаясь, как бы еще чего не вышло. Сам папаша вскакивает из-за стола, стул с грохотом падает.

– Молчи! – рявкает родитель на Хейнриха Георга Аадниеля. – С чего ты хлебом кидаешься, если вины за собой не знаешь?! – И обращаясь к Бенно: – Не ори, чертенок, объясни все толком.

– Ну, иду я после школы и вижу, как он выходит из дома булочника. И тогда он наврал, что заходил туда брюки подтягивать.

– Ну, ну? – встает из-за стола и Аадниель. – Ну и что с того? Подтяжка отстегнулась, надо же мне было ее закрепить.

– Где? – мастер, опираясь обеими руками на стол, смотрит сыну в глаза.

– В коридоре дома булочника, – отвечает сын достаточно просто, но несколько неуверенно.

– Это ложь! – взвизгивает Бенно. – Йорх ходил к Помощнику Начальника Станции и Клодвигу. Не зря же он их всегда защищает. Дал мне сначала двадцать копеек, потом еще пятнадцать, чтобы я дома никому не говорил, откуда он вышел. Если он человек честный, если и вправду заходил штаны подтягивать, с чего бы это он стал мне платить? Просто так от него и копейки не получишь!

Воцаряется глубокая, пугающая тишина, какая бывает разве что в огромной подземной пещере. Наконец старый мастер снимает с носа очки, кладет их рядом с ложкой и вилкой и спрашивает с угрожающей торжественностью:

– Говори, Йорх, куда ты ходил? Правда ли то, что сейчас сказал Бенно? Ответь мне во имя правды и справедливости, иначе Господь покарает тебя.

Вновь воцаряется молчание. Еще более глубокое, еще более пугающее, чем прежде. Аадниель кладет руку на спинку стула, наполовину отворачивается к окну, хмурит брови и, как всегда в неловкие для него мгновения, – сопит. Взгляды всех домочадцев прикованы к нему.

– Я еще раз спрашиваю, – произносит папаша, тряся козлиной бородкой, – правда ли то, что сказал сейчас Бенно?

Полное упрямства лицо Аадниеля передергивается, и он отвечает:

– Да, правда. В дом булочника я ходил и прежде, зашел сегодня, стану заходить туда и впредь. – Аадниель принимает торжественную позу, словно намеревается произнести длинную речь: – Видите ли, дорогие родители, я познакомился с девушкой по имени Юлие Виспли, с той самой портнихой, которую некоторые злоязычные люди всячески обзывают и поносят; да, и я обнаружил, что она во всех отношениях достойный и порядочный человек. Я… я люблю ее и хочу просить ее руки. Ну вот я и ответил во имя правды и справедливости, как ты велел мне, папа.

Вновь – молчание… в третий и последний раз в течение этого обеда. Тут Бенно спешит по-щенячьи тявкнуть:

– Я же говорил! Я же говорил!

Мамаша Кийр произносит с тяжелым вздохом:

– Святой гнев господень…

И, наконец, сам мастер грохает кулаком об стол, – в дом словно молния ударила:

– Ты с ума сошел! Ты рехнулся! Они опоили тебя беленой! Они тебя сглазили! Нет, никогда и ни под каким видом не позволю я тебе взять в жены эту жердь, этот небоскреб, эту… эту… эту…

– Минутку! – Теперь Аадниель в свою очередь стучит костяшкой пальца по столу. – Как ты смеешь поносить людей, о которых ничего не знаешь! Да, она наш конкурент, но это еще не дает оснований ее охаивать. Во-вторых, я уже совершеннолетний и могу поступать, как хочу. Я поступлю сообразно с велением своего сердца даже и без твоего позволения – можешь стучать и грохать по столу, сколько твоей душе угодно.

– Отец небесный! – восклицает мать семейства. – И это говорит наша собственная плоть и кровь!

– Ах, так! Ах, так! – мастер наносит по столу еще один мощный удар. – Стало быть, мое позволение уже ничего не значит, ничегошеньки не значит? Но в таком случае, Йорх, ты больше не член нашей семьи, в таком случае я выгоню тебя из дому собачьей плеткой – имей это в виду!

– Выгоняй, выгоняй! Ну и чего ты достигнешь? Я заведу себе новый дом, и вместо одного конкурента у тебя станет два. Померяемся тогда! Померяемся! Я не боюсь. Я обещал Юули жениться на ней и сдержу слово. Командуй и размахивай ремнем, когда перед тобой Бенно, а придет охота, так можешь и Виктору тоже всыпать, но я поступлю по велению своего сердца.

– Замолчи! Замолчи! Придержи язык!

– Не придержу! Ты сам велел мне говорить во имя правды и справедливости.

В таком духе отец и сын еще около четверти часа бьют молотами, словно кузнецы в деревне Кирмасту, затем душевные и физические силы старого мастера иссякают. Старик молча садится на край кровати, обхватывает руками трясущееся колено и, сгорбившись, качается всем телом вперед-назад, словно иудей в вавилонском пленении. [6]

X

Хейнрих Георг Аадниель заходил «туда» прежде и, как он сказал, будет заходить впредь. Действительно, он частенько наведывается в дом булочника и теперь уже идет туда совершенно смело, без того, чтобы вначале бросить тайком взгляд направо и налево, – оглядывает работу невесты, хвалит, скидывает свое полупальто, берется за дело и сам. Правда, в так называемой женской работе особой сноровкой он не отличается, зато уже сметанные детали платья сшивает на машине с молниеносной быстротой. Иногда даже пытается работать на вязальной машине – по примеру и под руководством Маали, младшей сестры портнихи. Ум у Аадниеля понятливый, пальцы гибкие, и вскоре молодой человек справляется уже с любой работой. Юули, склонная прежде к меланхолии, теперь цветет словно мак, будто позаимствовала краску для своих бледных щек у своей красной шляпы. И главное: самый тяжелый момент в истории их любви – миновал, теперь родители Аадниеля уже знают, как далеко зашли взаимоотношения их сына и портнихи. Теперешний период тихой злости или же недобрых взоров между сыном и родителями, по всей вероятности, вскоре останется позади, и тогда семейства Кийров и Висплей вступят в дружественную эпоху. Когда растает снег, растает и вражда между домом портного и домом булочника.

С наступлением сумерек в работе делают перерыв, совершают небольшую совместную прогулку за город, то есть не к центру деревни Паунвере, а в сторону Киусна, – подталкивают друг дружку, играют в снежки, играют в пятнашки и тому подобное. Когда же с пылающими от мороза щеками возвращаются назад домой, чай уже готов, и трое радостных детей человеческих садятся за стол.