Люси Монтгомери - Аня из Авонлеи Страница 15

— Ах, это, должно быть, глубоко задело ее чувства, — сказала Аня с упреком. — Как вы могли сказать такое? Однажды, много лет назад, я тоже сказала миссис Линд ужасные вещи, но это произошло потому, что я вышла из себя. Обдуманно я никогда не смогла бы сказать ей этого.

— Я сказал ей правду, и я за то, чтобы всякому говорить правду.

— Но вы говорите не всю правду, — возразила Аня. — Вы говорите только неприятную часть правды. Вот, например, вы сказали мне уже добрый десяток раз, что у меня рыжие волосы, но ни разу, что у меня красивый нос.

— Хм, думаю, ты это и без меня знаешь, — засмеялся мистер Харрисон.

— О рыжих волосах — хотя, должна заметить, они теперь гораздо темнее, чем прежде, — я тоже знаю, так что нет необходимости говорить мне и о них.

— Ну ладно, я постараюсь не упоминать об этом впредь, коли ты так чувствительна. Ты должна извинить меня, Аня. Такая уж у меня привычка — всегда говорить откровенно, и люди не должны на меня за это обижаться.

— Но они не могут не обижаться. И от того, что это просто ваша привычка, как мне кажется, никому не легче. Что вы подумали бы о человеке, который ходит повсюду, колет людей булавками и говорит: "Извините, но вы не должны обижаться на меня за это… такая уж у меня привычка". Вы подумали бы, что он сумасшедший, разве не так? А что до миссис Линд, так может, она и сплетница. Но сказали ли вы ей также, что у нее доброе сердце и она всегда помогает бедным? Вы, может быть, слышали, что Тимоти Коттон украл у нее из молочни горшочек масла, а жене сказал, что купил. И миссис Коттон при первой же встрече заявила миссис Линд, что масло отдавало репой, но миссис Линд в ответ только выразила сожаление, что масло не удалось, и не сказала ни слова о краже.

— Ну, может быть, у нее есть некоторые хорошие качества, — уступил мистер Харрисон неохотно. — У большинства людей они есть, даже у меня, хотя ты, может, и не подозреваешь. Но в любом случае я не собираюсь давать на этот ковер ни цента. Люди здесь, мне кажется, вечно выпрашивают денег. А кстати, как там поживает ваш проект покраски клуба?

— Замечательно. В прошлую пятницу на заседании Общества Друзей Авонлеи мы обнаружили, что денег у нас с избытком хватит и на покраску стен, и на ремонт крыши. — И она добавила с выразительным ударением на первом слове: — Большинство людей жертвовали очень щедро, мистер Харрисон.

Несмотря на всю мягкость характера, она могла капнуть немного яда в невинную на первый взгляд фразу, когда этого требовал случай.

— И в какой цвет вы его собираетесь красить?

— Мы выбрали красивый оттенок зеленого. А крыша, разумеется, будет темно-красная. Мистер Роджер Пай сегодня купит в городе краску.

— А кто будет делать работу?

— Мистер Джошуа Пай из Кармоди. Он уже почти кончил крыть крышу. Нам пришлось дать заказ ему, потому что все Паи — а их здесь четыре семьи, как вы знаете, — заявили, что не дадут ни цента, если работу не поручат Джошуа. Они подписались на двенадцать долларов, и нам не захотелось терять такую большую сумму, хотя некоторые думают, что не следовало поручать дело Паям. Миссис Линд говорит, они вечно стараются вылезти вперед.

— Главный вопрос — справится ли этот Джошуа со своей работой как следует. Если да, то, по-моему мнению, не имеет значения, Пай он или не Пай.

— Его считают хорошим работником, хотя и говорят, что человек он странный. Он никогда ни с кем не разговаривает.

— Ну, тогда, по здешним меркам, он действительно странный, — заметил мистер Харрисон сухо. — Я и сам не был болтлив, пока не перебрался в Авонлею, а тут пришлось разговориться в порядке самозащиты, иначе миссис Линд объявила бы, что я немой, и начала бы собирать деньги по подписке, чтобы научить меня объясняться жестами… Ты уже уходишь, Аня?

— Да, мне пора. Я должна еще кое-что сшить для Доры сегодня вечером. К тому же Дэви, вероятно, уже досадил Марилле каким-нибудь очередным озорством. Первое, что он сказал мне сегодня утром: "Аня, куда уходит темнота? Я хочу знать". Я рассказала ему, что она уходит на другую сторону земного шара, но после завтрака он объявил, что это не так — что она уходит на дно колодца. Марилла говорит, что за сегодняшний день четыре раза поймала его, когда он, свесившись в колодец, пытался разглядеть дно.

— Это разбойник! — объявил мистер Харрисон. — Прибежал сюда вчера и, пока я был на скотном дворе, вырвал у Джинджера из хвоста шесть перьев. Бедная птица с тех пор хандрит. Я думаю, эти дети для вас сущее наказание! Куча забот с ними!

— Все, что стоит иметь, требует забот, — сказала Аня, втайне решив простить Дэви следующую проделку, какой бы она ни оказалась, за то, что он отомстил Джинджеру за ее страдания.

Вечером мистер Роджер Пай привез домой краску для клуба, и на следующий же день мистер Джошуа Пай, угрюмый, неразговорчивый человек, начал красить. Никто не мешал ему работать. Клуб стоял на так называемой «нижней» дороге. Поздней осенью она всегда была сырой и грязной, и люди, направлявшиеся в Кармоди, ехали по более длинной «верхней» дороге. Клуб был окружен довольно густым еловым лесом, и его можно было увидеть только с близкого расстояния. Мистер Джошуа Пай трудился в полном одиночестве, которое было так дорого его независимой и необщительной душе.

В пятницу вечером он закончил работу и отправился домой. Вскоре после его ухода миссис Рейчел Линд, возвращавшаяся из Кармоди и снедаемая любопытством, смело бросила вызов всей грязи «нижней» дороги. Она обогнула на своей двуколке еловый лесок, и перед ее глазами предстал клуб.

Вид его подействовал на миссис Линд странно. Она уронила вожжи, воздела руки к небу, произнесла: "Господи, помилуй!" — и уставилась на клуб, словно не веря своим глазам. Потом она расхохоталась почти истерически:

— Здесь не могло обойтись без ошибки. Не могло. Я знала, что Паи непременно что-нибудь да перепутают.

Миссис Линд поехала домой, то и дело останавливаясь, чтобы сообщить каждому, кто попадался ей на пути, на что теперь похож клуб. Новость распространилась как лесной пожар. Гилберт Блайт, который сидел дома, склонившись над учебником, услышал ее на закате от батрака своего отца и со всех ног бросился в Зеленые Мезонины. По дороге к нему присоединился Фред Райт. Возле калитки под большими, уже по-осеннему обнаженными ивами они застали Диану Барри, Джейн Эндрюс и Аню Ширли — воплощенное отчаяние.

— Это неправда, Аня? — воскликнул Гилберт.

— Правда, — ответила Аня с видом музы трагедии. — Миссис Линд заехала к нам на пути из Кармоди, чтобы сказать об этом. О, это ужасно! Что пользы пытаться что-то здесь улучшать?!

— Что ужасно? — спросил Оливер Слоан, приблизившийся в этот момент к калитке, держа в руках коробку, которую он привез из города и должен был передать Марилле.

— Ты еще не слышал? Всего лишь то, — заявила Джейн раздраженно, — что Джошуа Пай… пошел и покрасил клуб в синий цвет вместо зеленого — в ослепительный ярко-синий цвет, в который обычно красят тачки и тележки, но дома — никогда! Миссис Линд говорит, что это наиотвратительнейший цвет, какой она когда-либо видела или могла представить… Особенно в сочетании с красной крышей. Я онемела от удивления, когда услышала! И это после всех наших трудов! Прямо сердце разрывается!

— Но как, скажите на милость, могла произойти такая ужасная ошибка? — причитала Диана.

Вину за это жестокое бедствие следовало, очевидно, возложить на Паев. «Улучшатели» решили использовать краски фирмы Мортон-Харрис, банки с которыми нумеровались в соответствии с номерами образцов, представленных на специальной карточке. Покупатель выбирал цвет, пользуясь этой карточкой, и делал заказ на соответствующий номер краски. Выбранный оттенок зеленого шел под номером 147, и когда мистер Роджер Пай прислал своего сына Джона-Эндрю с известием, что собирается в город и может привезти краску, «улучшатели» велели Джону-Эндрю передать отцу, что требуется краска номер 147. Впоследствии Джон-Эндрю всегда клятвенно заверял, что именно это он и сделал, но мистер Роджер Пай не менее решительно и упорно утверждал, что Джон-Эндрю назвал ему номер 157; так дело обстоит и по сей день.

В тот вечер мрачное отчаяние воцарилось в каждом авонлейском доме, где жил какой-нибудь «улучшатель». В Зеленых Мезонинах атмосфера была столь тягостной, что даже Дэви почувствовал себя подавленным. Аня плакала и была безутешна.

— О, Марилла, я не могу не плакать, хотя мне уже почти семнадцать, — всхлипывала она. — Это так унизительно. Это словно похоронный звон для Общества Друзей Авонлеи. Нас просто засмеют до смерти…

Но в жизни, как во сне, дела часто принимают неожиданный оборот. Авонлейским жителям было не до смеха — они были слишком сердиты. Ведь это их деньги пошли на покраску клуба, и поэтому они чувствовали себя потерпевшей стороной. Все общественное негодование сосредоточилось на Паях: Роджер и Джон-Эндрю оказались виновниками путаницы, а что касается Джошуа, то нужно быть круглым дураком, чтобы, открыв банки и увидев цвет краски, не заподозрить, что произошла ошибка. В ответ на эту суровую критику Джошуа Пай заявил, что вкусы жителей Авонлеи не его дело, каково бы ни было при этом его личное мнение, — его наняли выкрасить клуб, а не рассуждать о цвете, работу он выполнил честно и намерен получить за нее деньги сполна.