Илья Штемлер - Архив Страница 15

— Ну, а вы? — проговорил он, сдерживаясь. — Как вы попали к Варгасовым?

— Я практикую его жену, — помедлив, ответил Кузин. — К тому же я понимаю толк в живописи, а Варгасов собирает.

— Что-то не заметил.

— Вы не были во всех комнатах… И потом я сказал — собирает, а не выставляет. Разница.

Легонько направляя Брусницына за плечи, Кузин вывел его из-за ширмы. Переждал, пока тот обуется, и, подобрав со стола документы, объяснил, как найти страховой стол, оформить бюллетень.

Они дружески распрощались. Но в поведении Кузина сквозила явная разочарованность.

В коридоре Брусницын уловил за спиной сдержанное шипение:

— Наконец-то! Пострел… А еще немым прикидывался.

Информация, которой врач-психоневролог Вениамин Кузин снабдил Анатолия Брусницына, повергла последнего в совершеннейшее уныние. Казалось, что ему до какого-то там типа, который вообще сидит в тюрьме, правда, на загадочном домашнем режиме.

Брусницын и раньше слышал о подобном феномене в отечественном законопорядке. Даже фельетон печатали, как за крупные взятки дают поблажку преступникам. Потом, рассказывают, половину редакции газеты разогнали к чертовой бабушке. Но тем не менее загадочный тон Кузина настораживал и портил настроение.

Непостижимо — как в орбиту твоей жизни вдруг втягиваются совершенно незнакомые люди, занимают твои мысли, влияют на твое настроение, осложняют твое и без того задерганное существование. Брусницыну казалось, что так и произойдет. Что этот невинный визит в гости к Варгасовым каким-то образом повлияет на его судьбу. А все из-за Зои с ее неуемным влечением к «светской жизни»…

Зоя была старше Брусницына на четыре года и женила на себе слабовольного и покорного Анатолия Семеновича, будучи зрелой тридцативосьмилетней женщиной. Обычно женщины избегают признавать свою инициативу в создании семейного союза, перекладывая активное начало на мужчину, оглушенного страстью к ней, беззащитной, нежной и манящей… Зоя — наоборот! При каждом подходящем случае она корила Брусницына за то, что он разиня. И если бы тогда случайно не погас свет в ее квартире и она одетого уже в пальто Брусницына не вернула в спальню под предлогом, что ей боязно оставаться одной в темной квартире, — он до сих пор ходил бы в холостяках. А как она измучилась тогда с этим тюфяком, который наотрез отказывался снять свое пальто и присесть хотя бы на край стынущей в полутьме кровати?! Как бы то ни было — в результате аварии на электростанции Анатолий Семенович, по натуре человек благородный, сделал предложение Зое. Вернее, повторил слово в слово, точно воинскую присягу, фразы, что произносила Зоя. При этом Зоя внимательно следила, чтобы не было никакой отсебятины…

Потом она отвела Брусницына к его маме, своей будущей свекрови, и там Брусницын, под умильным, полным слез Зоиным взглядом, повторил ту же самую присягу. И выпил рюмку водки, как залог грядущей счастливой жизни. А на закуску, помнится, были огурчики маминого засола. Ответный визит к Зоиным родителям носил более функциональный характер. Дело в том, что потерявшие надежду на замужество дочери ее родители встречали каждого нового Зонного приятеля несерьезно, точно транзитника в шумной суете вокзала. И в то же время с любопытством островитян, которым свежий человек мог поведать о чем-то новом, доселе неизвестном… И твердо отрепетированное признание в любви родители Зои встретили недоверчиво, с тайным ожиданием подвоха. Тем не менее факт был налицо — Анатолий Семенович явился назавтра с чемоданом и стопкой книг, перевязанных шпагатом, чем сильно подкрепил свои словесные уверения. Родители поверили, все складывалось наилучшим образом, если бы не… отец Зои, знатный страховой агент, портрет которого до сих пор висит на Доске почета в районном отделении Госстраха. Дождавшись, когда останется с зятем наедине, он произнес загадочным шепотом: «Слушай, Анатолий, дай-ка я тебя застрахую, а?» На что Брусницын отважно ответил, правда, тоже шепотом и с оглядкой на запертую дверь: «Ничего, папаша, может, обойдется…» Пожалуй, именно в этот день Анатолий Семенович впервые обратил внимание на запертую дверь с особым болезненным волнением…

Надо заметить, что Зоя смотрелась выше Брусницына на голову и несколько шире в плечах. Да и живым весом перетягивала всерьез. Поэтому Анатолий Семенович чувствовал себя с ней уверенно и надежно, точно пассажир большого междугородного автобуса. Тем не менее проклятый страх при виде плотно прикрытых дверей отравлял существование. Особенно сильно он стал давить после рождения Танюши, существа крикливого и любознательного, копия мать в миниатюре… Став постарше, Танюша начала проявлять и отцовские качества. Была мягка, уступчива, добра, а нередко и заискивающе хитра с подругами. Компенсируя свои слабости на людях довольно деспотическими наклонностями в семье, проявляла этим, по мнению Анатолия Семеновича, стойкие материнские гены.

Вспомнив жену, Брусницын сбился с шага. И даже на мгновение остановился. Тем самым создал затор в узком подземном переходе…

— Что ж вы там?! — тотчас раздался раздраженный вопль. — Шевелитесь!

— Да вот, понимаете, — ответил за спиной другой голос. — Гражданин, вы не один на улице. Станьте в сторону и дайте пройти.

Брусницын, не оглядываясь, резво взял с места. И, ловко обходя других пешеходов, понес себя к выходу из перехода.

Как же он запамятовал? Зоя познакомилась с женой Варгасова в Татьянкиной школе. Та работала школьным врачом… Ухватив как бы кончик воспоминаний, Брусницын расширял их в такт быстрых своих шагов. Точно фотограф, проявляющий снимок: покачивая край фотобумаги, опущенной в проявитель, он с каждой секундой узревает все новые черты… После знакомства Зоя несколько раз приносила домой импортные вещи. Брусницына это пугало. Он нервничал, скандалил, деньжищи-то какие! Вещи продолжали появляться, но факт их появления стал скрываться. Брусницын успокоился — раз не посвящают, стало быть, сами выкручиваются. Иногда приглашались Зоины подруги и устраивались торги. Ну их, думал Брусницын, а кто сейчас не спекулирует? И в архиве иной раз женщины шушукались, передавали друг другу свертки с барахлом, вызывая у мужского персонала недоумение — ведь зарплату получают такую, что сказать стыдно. Тут каждая кружка пива может взорвать всю экономику на неделю вперед, а у женщин, пожалуйста! Воистину загадочно человеческое существование…

Собственно, этим воспоминанием и ограничивалась информация о Варгасовых. Оставались только пугающие вопросы. Откуда у Варгасовой появлялись дефицитные шмотки? С другой стороны, если Веня Кузин врач, он мог учиться с женой Варгасова в институте. Почему же темнить, увиливать от вопроса Брусницына? Тоже нашелся эксперт по живописи.

— Ну вас всех! — вырвалось вслух у Брусницына. Он испуганно огляделся — не обратил ли кто внимания? Нет, люди шли, озабоченные своими думами. Брусницын вышел из подземного перехода и остановился на углу. Надо выбрать направление — или в сторону архива, правда, этот день еще прикрывался законным бюллетенем, но тревожили дела: надо повидаться с Гальпериным, тот звонил Брусницыну, узнавал, когда Брусницын появится на работе. Или возвратиться домой, завалиться на диван с книгой?

Кроме всего, имелось указание Зои: заглянуть в универсам и купить кое-что по шпаргалке. Пожалуй, так он и сделает, отправится за покупками, хотя до архива отсюда рукой подать, две автобусные остановки.

У гастронома дымилась длиннющая очередь. Брусницын опасливо сошел на мостовую и поинтересовался у какого-то зеваки, что дают? Оказывается, ничего пока не давали, но должны подвезти, ибо в секции, куда тянулась очередь, в это время дня, как правило, что-то выбрасывали.

— А может, ничего и не подвезут? — выразил сомнение Брусницын.

— Здрасьте! — вдохновенно ответил зевака. — Очередь напрасно стоять не будет. Очередь свое возьмет.

Сказано было убедительно. Брусницын поплелся в конец очереди и встал за какой-то женщиной в шляпе с пером. Вскоре он уже оказался далеко не последним.

Брусницын стоял, словно в ожидании повода покинуть странную очередь, в которой никто ничего не знал. «Вот характер, — думал о себе Брусницын, — ну какого черта я здесь торчу?!» Но тем не менее продолжал стоять. Его слух выделил из ровного и ленивого гомона набегающие звуки. Обернувшись, он встретил глаза, уменьшенные толстыми линзами очков.

— Что вы стонете? — спросил Брусницын хмуро.

— Я не стону. Я дышу, — ответил мужчина и добавил с готовностью: — У меня астма. Так гулять скучно, а в очереди — вроде и при деле, и гуляю.

— Ну и гуляйте себе, — проворчал Брусницын и с облегчением покинул очередь.

— Куда же вы?! — крикнул вслед астматик. — За кем вы держитесь?