Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер Страница 15

Я все глубже погружался в тягостные раздумья, но вдруг их прервали весьма драматические события, которые разыгрались на дороге.

Начало смеркаться, но было еще довольно светло, и я увидел, что к воротам приближается на велосипеде высокий грузный полицейский с круглой физиономией. Даже издали было понятно, что он сейчас в ладу со всем миром. Может быть, он уже выполнил весь круг своих дневных обязанностей или еще нет, но, несомненно, он в эту минуту был не на дежурстве, и, судя по виду, ничто не обременяло его голову, кроме каски. Ну, а если добавить еще одну деталь — он крутил педали, не держась руками за руль, — вы представите себе, какой безмятежный покой царил в душе у этого незлобивого стража порядка.

Элемент драмы состоял в том, что он и не догадывался о преследовании — его молча, упорно, не отклоняясь от цели, догонял породистый скотчтерьер. Полицейский крутит себе неторопливо педали, с наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух, а к нему мощными прыжками приближается взъерошенный пес. Когда я потом описал этот эпизод Дживсу, он сказал, что ему по аналогии вспомнилась знаменитая сцена в какой-то древнегреческой трагедии: герой шествует торжественно, победно, величаво и не подозревает, что по пятам за ним крадется Немезида; возможно, Дживс правильно подметил сходство.

Как я уже сказал, полицейский не держался за руль, и, если бы не это обстоятельство, разразившаяся катастрофа не была бы столь ужасной. В детстве я сам увлекался велосипедом и, помнится, даже рассказывал вам, как пришел первым на деревенских соревнованиях мальчиков-певчих, так вот, можете мне поверить: если вы едете без рук, дорога должна быть совершенно свободной, никто не должен вам мешать. Стоит в это время подумать, что невесть откуда взявшийся скотчтерьер вцепится вам сейчас в икру, и вы начинаете неудержимо вилять. А всем известно, что в таких случаях надо крепко держать руль, иначе не миновать вам грянуться на землю.

Так оно и случилось. Такого живописного падения, какое произошло сейчас на моих глазах, мне еще не доводилось наблюдать. Только что страж порядка катил по дороге, довольный жизнью и веселый, и вдруг кубарем в канаву, не разобрать, где руки, где ноги, где колеса, а на краю канавы эта малявка скотчтерьер глядит на несчастного с тем возмутительным выражением добродетельного самодовольства, какое я часто подмечал на физиономиях скотчтерьеров, когда они нападают на представителей рода человеческого.

Пока полицейский барахтался в канаве, выпутываясь из велосипеда, из-за угла появилась девушка — хорошенькое юное создание в серовато-розовом твидовом костюме, и, вглядевшись, я узнал Стефани Бинг.

После всего рассказанного Гасси мне, естественно, следовало ожидать встречи со Стиффи, а увидев скотчтерьера, я должен был сообразить, что это и есть ее пес. Должен был напомнить себе: «Пришел терьер, зато мисс Бинг в пути!»[16]

Стиффи была жутко зла на полицейского, это всякий бы увидел невооруженным глазом. Зацепив пса за ошейник изогнутым концом трости, она оттащила его в сторону и потребовала ответа у стража порядка, который поднимался из канавы, как Афродита из пены морской:

— Что вы себе позволяете, черт вас подери?

Конечно, меня это ни в коей мере не касается, но я невольно подумал, что вряд ли стоит начинать на столь высоких нотах разговор, когда он грозит принять достаточно неприятный и даже опасный характер. Я видел, что и полицейский того же мнения. Его физиономия была вся в глине, но и глина не могла скрыть, как сильно он обижен.

— Носитесь, как оглашенный, до смерти моего песика испугали. Бедненький, любименький, хороший мой Бартоломью, этот мерзкий старый урод чуть не раздавил тебя.

И снова я отметил отсутствие уважительной интонации в ее голосе. Конечно, объективно она была права, назвав вышеупомянутое должностное лицо мерзким уродом. Титул «Самый красивый мужчина» он имел шанс получить разве что в конкурсе, где с ним стали бы состязаться сэр Уоткин Бассет, Жаба Проссер из «Трутней» и другие столь же привлекательные претенденты. Но внешность не принято обсуждать, это дело деликатное. И вообще, деликатность — великая сила.

Полицейский уже вылез из бездны сам и вытащил свой велосипед. Теперь он осматривал его, пытаясь определить объем нанесенных повреждений. Убедившись, что транспортное средство почти не пострадало, страж порядка устремил на Стиффи такой же испепеляющий взгляд, каким уничтожал меня старый хрыч Бассет, когда я сидел на скамье подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит.

— Еду я себе по муниципальной дороге, — эпически начал он, будто в суде показания давал, — и вдруг кидается на меня бешеная собака. Я падаю с велосипеда…

Стиффи уцепилась за эту деталь как заядлый, матерый судейский крючок:

— Нечего вам разъезжать на велосипеде. Бартоломью ненавидит велосипеды.

— Я езжу на велосипеде, мисс, потому что иначе мне пришлось бы целыми днями ходить пешком.

— Очень полезно. Жир бы свой порастрясли.

— Это к делу не относится, — парировал полицейский, достойный соперник Стиффи в искусстве пререкаться, достал из складок своего мундира блокнот и сдунул с него жука. — К делу относится то, что, во-первых, эта собака совершила физическое насилие, направленное против моей персоны, при отягчающих обстоятельствах, и, во-вторых, вы, мисс, держите у себя дикое животное и позволяете ему разгуливать на свободе, подвергая опасности жизнь людей, за что и будете привлечены к суду.

Удар был жестокий, но Стиффи мгновенно нанесла ответный:

— Оутс, вы — осел. Ну разве есть хоть одна собака в мире, которая пропустит полицейского на велосипеде? Так уж собаки устроены… И потом, я уверена: вы сами виноваты. Наверняка дразнили Бартоломью, словом, спровоцировали нападение, и я этого так не оставлю, до палаты лордов дойду, зарубите себе на носу. А этого джентльмена я попрошу выступить в роли свидетеля. — Она повернулась ко мне и только тут заметила, что я не просто джентльмен, а старый друг. — А, Берти, привет.

— Привет, Стиффи.

— Вы когда здесь появились?

— Недавно.

— Видели, что произошло?

— Еще бы. Я, можно сказать, наблюдал весь бой на ринге из первого ряда партера.

— В таком случае ждите повестки с вызовом в суд.

— Рад услужить вам.

Полицейский тем временем произвел осмотр, занес его данные в блокнот и принялся вслух подводить итоги:

— На правой коленке ссадина. Разбит левый локоть. Оцарапан нос. Одежда испачкана в глине, придется отдавать в чистку. К тому же сильнейший шок. Очень скоро, мисс, вы предстанете перед судом.

Он сел на велосипед и поехал прочь, а кроха Бартоломью так яростно рванулся за ним вслед, что Стиффи едва удержала в руках трость. Она проводила полицейского откровенно кровожадным взглядом, явно жалея, что под рукой нет булыжника. Потом повернулась ко мне, и я сразу же приступил к делу:

— Стиффи, я, конечно, страшно рад вас видеть, вы, конечно, потрясающе выглядите, но не будем задерживаться на светских реверансах. Скажите, у вас находится маленький блокнот в кожаном коричневом переплете, который Гасси Финк-Ноттл выронил вчера из кармана возле конюшен?

Она молчала, поглощенная своими собственными мыслями, — явно о только что отбывшем Оутсе. Я повторил вопрос, и она вышла из транса.

— Блокнот?

— Да, маленький такой, в коричневом кожаном переплете.

— В нем множество оскорбительного зубоскальства, да?

— Именно!

— Да, он у меня.

Я издал ликующий вопль и вскинул руки к небесам. Скотчтерьер Бартоломью неприязненно покосился на меня и проворчал что-то по-шотландски, однако я не удостоил его вниманием. Пусть хоть целая свора скотчтерьеров скалит на меня зубы и рычит — им не омрачить этот счастливый миг.

— Слава Богу, гора с плеч!

— А что, блокнот принадлежит Гасси Финк-Ноттлу?

— Ему.

— Как, неужели эти великолепные портреты Родерика Спода и дядюшки Уоткина написал Гасси? Никогда не думала, что у него такой талант.

— Никто не думал. Это очень интересная история. Вот послушайте…

— Только я не понимаю, зачем тратить время на Спода и дядюшку Уоткина, когда на свете существует Оутс, его сам Бог велит осмеивать. Жуткий тип, доводит меня, до умопомрачения. Красуется вечно на своем дурацком велосипеде, сам же на неприятности нарывается, а как только нарвался — все ему, видите ли, кругом виноваты. Спрашивается, почему он не дает прохода несчастному Бартоломью? Все до единой собаки в деревне норовят вцепиться ему в брюки, пусть не отпирается.

— Стиффи, где блокнот? — спросил я, возвращая ее к нашим баранам.

— Бог с ним, с блокнотом. Меня больше интересует Юстас Оутс. Как вы думаете, он в самом деле подаст на меня в суд?

Я сказал, что да, подаст, именно такое впечатление у меня сложилось, если читать между строк, фигурально говоря, и Стиффи сделала rnoue,[17] кажется, так это называется… или не так?.. словом, надула губки и нахмурилась.