Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 2 Страница 15

И сдѣлавъ трагическій жестъ, онъ принялся ходить по комнатѣ быстрыми шагами.

— Джорджъ! Джорджъ! вскричала одна изъ сестеръ умоляющимъ тономъ.

— Я говорю, и готовъ повторить тысячу разъ, съ гордостію возразилъ мистеръ Джорджъ, что искренняя благодарность моя принадлежитъ всякой особѣ, которая любитъ миссъ Амелію Сед…

Онъ остановился. Старикъ Осборнъ вошелъ въ комнату.

— Мистриссъ Гаггистаунъ, позвольте мнѣ проводить васъ въ столовую, сказалъ онъ, Джорджъ, дайте свою руку миссъ Шварцъ.

И они пошли.

— Миссъ Шварцъ, я люблю Амелію, и мы помолвлены другъ за друга почти съ дѣтскихъ лѣтъ, сказалъ Джорджъ Осборнъ своей дамѣ, когда они спускались съ лѣстницы въ нижній этажъ.

За столомъ Джорджъ болталъ безъ умолку, такъ что озадачилъ всю компанію.

Послѣ обѣда онъ имѣлъ продолжительный разговоръ съ отцомъ и наконецъ объявилъ, что любитъ Амелію Седли и отказывается отъ руки мулатки.

Мистеръ Осборнъ-старшій послѣ того неистово дернулъ за сонетку, и когда въ комнату вбѣжалъ слуга, онъ приказалъ ему немедленно подать кабріолетъ для господина Джорджа.

— Все кончено! воскликнулъ Джорджъ, вбѣгая черезъ часъ въ комнату своего друга, взволнованный и блѣдный какъ полотно.

— Что такое? спросилъ мистеръ Доббинъ.

Джорджъ разсказалъ въ короткихъ словахъ о случившемся.

— Завтра я женюсь на ней! заключилъ онъ съ торжественнымъ величіемъ, — другъ! Я люблю ее все больше и больше, съ каждымъ днемъ.

ГЛАВА XXI

Свадьба и частичка медоваго мѣсяца

«Будь непріятель мужественъ, упоренъ, силенъ и крѣпокъ какъ гранитъ, ему не устоять противъ голода и холода». Этотъ тезисъ считается чуть ли не аксіомой въ стратегическомъ искусствѣ, и на этомъ основаніи, Джорджъ Осборнъ не чувствовалъ особенной тяжести на своей душѣ послѣ столкновенія, описаннаго нами въ предъидущей главѣ. Скоро, нѣтъ сомнѣнія, жизненные припасы Джорджа оскудѣютъ, и онъ долженъ будетъ воротиться въ родительскій домъ съ повинной головой. Жаль, конечно, что молодецъ какъ нарочно угораздился заранѣе запастись обильной провизіей въ тотъ самый день, когда послѣдовала первая стратегическая ошибка; но это ничего, если углубиться въ сущность дѣла; потому-что провизія непремѣнно истощится, и результатъ будетъ одинъ и тотъ же.

Уже нѣсколько дней между отцомъ и сыномъ не было никакихъ сообщеній. Мистеръ Осборнъ-старшій хмурилъ брови, морщился, пыхтѣлъ, но при всемъ томъ, казался довольно спокойнымъ, потому-что зналъ онъ, по его словамъ, чѣмъ и какъ ломаются рога у бодливаго быка. Онъ разсказалъ дочерямъ о послѣдствіяхъ своего маленькаго спора съ Джорджемъ, и приказалъ имъ не обращать на этотъ пунктъ ни малѣйшаго вниманія! Было рѣшено, что дѣвицы Осборнъ должны будутъ принять своего брата, когда онъ возвратится, такимъ образомъ, какъ-будто ничего особеннаго не случилось. Приборъ его за столомъ лежалъ на своемъ обычномъ мѣстѣ каждый день, и старый джентльменъ вѣроятно съ нетерпѣніемъ поджидалъ своего сына; но день проходилъ за днемъ, и мистеръ Джорджъ не являлся въ родительскій домъ. Нѣкоторыя особы справлялись о немъ и получили отвѣтъ, что мистеръ Осборнъ и другъ его, кептенъ Доббинъ, выѣхали за городъ.

Былъ бурный и суровый день въ концѣ апрѣля, и дождь крупными каплями неутомимо барабанилъ о камни мостовой въ той старинной улицѣ, гдѣ, съ незапамятныхъ временъ, расположена была гостиннвца «Пестраго Быка». Джорджъ Осборнъ пришелъ въ гостинницу, блѣдный и разстроенный, хотя наружность его имѣла праздничный видъ. Онъ былъ въ синемъ фракѣ съ блестящими мѣдными пуговицами и шелковомъ жилетѣ бланжеваго цвѣта. Здѣсь, и въ такомъ же костюмѣ, находился также неизмѣнный другъ его, кептенъ Доббинъ, промѣнявшій военную форму на статскую по поводу весьма важныхъ обстоятельствъ.

Мистеръ Доббинъ пришелъ въ гостинницу «Пестраго Быка» часомъ раньше своего друга. Онъ перебралъ уже всѣ журналы и газеты, но не могъ прочесть ни одной страницы. Онъ безпрестаино посматривалъ то на часы, то на улицу, гдѣ лилъ проливной дождь, то на пѣшеходовъ, нахлобученныхъ огромными зонтиками, покрывавшими ихъ шляпы. Недовольный этими занятіями, кептенъ Доббинъ барабанилъ по столу, грызъ чуть не до крови свои ногти, стучалъ чайными ложечками, опрокидывалъ кружку съ молокомъ, и обнаруживалъ многіе другіе энергическіе признаки внутренняго безпокойства, неоспоримо свидѣтельствовавшіе, что кептенъ Доббинъ былъ взволнованъ, и вѣроятно ожидалъ кого-нибудь.

Нѣкоторые изъ его товарищей, привычные посѣтители общей залы «Пестраго Быка», подшучивали и подсмѣивались надъ необыкновеннымъ блескомъ и пышностью его статскаго костюма. Одинъ спросилъ, ужь не собирается ли онъ жениться въ этомь праздничномъ нарядѣ? Доббинъ засмѣялся, и сказалъ, что, въ случаѣ женитьбы, онъ разошлетъ по своимъ знакомымъ сладенькіе пироги вмѣсто пригласительныхъ билетовъ на свадьбу. Наконецъ явился капитанъ Осборнъ въ своемъ щегольскомъ костюмѣ, блѣдный и взволнованный, какъ мы уже сказали.

Онъ отеръ свое лицо большимъ желтымъ шелковымъ платкомъ, пропитаннымъ насквозь душистыми эссенціями первѣйшаго сорта. Онъ подалъ руку капитану Добблну, небрежно поклонился своимъ товарищамъ, взглянулъ на часы, и велѣлъ трактирному слугѣ подать себѣ кирасо. Выпивъ съ нервознымъ аппетитомъ двѣ рюмки этой сердцекрѣпительной влаги, онъ еще разъ пожалъ руку своему другу.

— Здоровъ ли ты, Джорджъ? заботливо спросилъ кептенъ Доббинъ.

— Не совсѣмъ, мой другъ, отвѣчалъ мистеръ Осборнъ, — не смыкалъ глазъ до самаго разсвѣта. Голова болитъ смертельно, и судорожная дрожь пробираетъ насквозь. Всталъ въ девять часовъ, и тутъ же взялъ холодную ванну. Не помогло. Чувствую себя въ такомъ же состояніи, какъ намеднись, когда возился съ этимъ Роккетомъ въ Квебекѣ — помнишь?

— Какъ не помнить! отвѣчалъ Вилльямъ, — въ ту пору я безпокоился можетъ-быть гораздо болѣе, чѣмъ ты. У тебя, помнится, былъ тогда чудесный завтракъ; но я постился почти цѣлый день. Скушай чего-нибудь теперь.

— Благодарю, Вилльямъ. Я ужь лучше выпью за твое здоровье, мой другъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, довольно съ тебя и двухъ рюмокъ, перебилъ мистеръ Доббинъ. Джонъ, убери вино. Кушай этого цыпленка, и пойдемъ скорѣе: пора, мой другъ.

Эта встрѣча и этотъ замѣчательный разговоръ между друзьями происходили въ половинѣ перваго часа по полудни. Коляска, гдѣ были уложены чемоданъ и дорожное бюро мистера Осборна, уже давно стояла у подъѣзда, и въ ней-то, подъ прикрытіемъ зонтиковъ, помѣстились теперь два джентльмена. Слуга мистера Осборна взгромоздился на козлы, проклиная дождь и массивнаго кучера, который, казалось, размокъ до костей.

— Демонская ѣзда, провалъ ихъ возьми! проворчалъ слуга, авось тамъ у паперти дадутъ намъ экппажъ повальяжнѣй, а то вѣдъ этакъ костей не соберешь!

И коляска помчалась по дорогѣ въ Пиккадилли; мимо инвалиднаго дома и Георгіевскаго госпиталя, гдѣ еще въ ту пору разгуливали красныя куртки, не сталкиваясь съ огромной статуей Ахиллеса и Пимликской аркой, возведенной впослѣдствіи патріотическимъ усердіемъ лондонскихъ гражданъ. Миновавъ предмѣстіе Бромптонъ, коляска подъѣхала къ извѣстной капеллѣ подлѣ фольгемской дороги.

Подлѣ ограды стояли два экипажа; карета, запряженная въ четверку лошадей и крытая коляска изъ разряда такъ-называемыхъ стеклянныхъ пролётокъ. Передъ папертью бродило нѣсколько людей, завлеченныхъ сюда безпокойнымъ любопытствомъ, презрѣвшимъ дождь и слякоть.

— Четверка лошадей — кчему это! закричалъ мистеръ Джорджъ Осборнъ, я приказалъ только пару.

— Извините, сударь, господинъ мой приказалъ четверню, отозвался лакей мистера Джозефа Седли, стоявшій подлѣ кареты.

Онъ и слуга мистера Осборна послѣдовали за своими господами.

— Всего сквернѣе то; что и позавтракать-то не удалось! замѣтилъ слуга мистера Осборна.

— Ну, я на свой пай перехватилъ немножко, чтобъ заморить червяка, сказалъ лакей мистера Джоза, да что въ этомъ толку? Свадьба, мнѣ ужь сказали, будетъ мизеристая.

— Вотъ и вы здѣсь! заголосилъ старый нашъ пріятель, мистеръ Джозефъ Седли, встрѣчая своихъ друзей подлѣ дверей капеллы, пріопоздали пятью милутами, господа; мы ужь заждались васъ. А какова погодка, Джорджъ? Вѣдь подумаешь, право, что начинается дождливый сезонъ, точь въ точь какъ въ Бенгалѣ. Эка притча! Но въ каретѣ моей ты будешь, Джорджъ, словно въ тепломъ гнѣздѣ. Идите скорѣе, господа; матушка и сестра ждутъ насъ въ ризницѣ.

Джозефъ Седли былъ блистателенъ въ полномъ смыслѣ, съ головы до пятокъ. Онъ разжирѣлъ и потолстѣлъ еще больше, чѣмъ прежде. Рубашечные воротнички, накрахмаленные до самой плотной степени; достигали у него до самыхъ ушей, лицо его краснѣло и лосннлось отъ жира, и въ довершеніе очарованія, манжеты и брызжи съ пышнымъ блескомъ выставлялись изъ-подъ разноцвѣтнаго жилета. Лакированные сапожки въ ту пору еще не были изобрѣтены; зато гессенскіе ботфорты съ кисточками сіяли на его ногахъ съ тѣмъ самымъ великолѣпіемъ, съ какимъ на старой картинѣ, поступившей во владѣніе Ребекки Кроли, изображенъ былъ храбрый джентльменъ, возсѣдавшій на слонѣ. На одной изъ петель его свѣтло-зеленаго фрака, украшеннаго блестящими пуговицами, живописно рисовался прекрасный свадебный букетъ изъ дорогихъ и рѣдкихъ цвѣтовъ.