Хулио Кортасар - Непрерывность парков Страница 15

То была одна из блестящих идей Перальты, он не любил ничего разжевывать, но на сей раз немного отступил от своих правил и сказал, что это как история с украденным письмом. Эстевес поначалу не понял и уставился на него, ожидая, что последует дальше; Перальта пожал плечами, точно смиряясь с неизбежным, и протянул ему билет на бокс, Эстевес увидел крупную цифру 3, напечатанную красным на желтом фоне, а внизу – 235; но уже раньше, как не заметить этих букв, так и лезущих в глаза: МОНСОН – НАПОЛЕС. Второй билет передадут Вальтеру, сказал Перальта. Ты придешь туда до начала боев (он никогда не повторял своих инструкций, и Эстевес слушал, запоминая каждую фразу), а Вальтер появится в середине первого предварительного, у него место справа от тебя. Будь внимателен, знаешь, люди в последнюю минуту начинают перебегать, искать места получше, скажи ему что-нибудь по-испански, чтобы не сомневаться. Он придет с такой сумкой, какие носят хиппи, положит ее между вами, если там скамья, или на пол, если стулья. Разговаривай с ним только о боксе и заметь, кто сидит вокруг, наверняка там будут мексиканцы и аргентинцы, хорошенько следи за ними, когда будешь класть в сумку пакет. Вальтер знает, что сумка должна быть открыта? – спросил Эстевес. Да, ответил Перальта, словно сдувая муху с лацкана, только дождись финала, когда уже никто не будет отвлекаться. Глядя на Монсона, особенно не отвлечешься, сказал Эстевес. На «Мантекилью» * – тоже, сказал Перальта. Запомни, никакой болтовни. Вальтер уйдет первым, ты подожди, пока основной народ пройдет, и выходи через другую дверь.

Он снова напоследок обдумал все это, пока ехал в метро до станции Дефанс, среди пассажиров, тоже, видно, направлявшихся на бокс, мужчины по трое, по четыре, французы, отмеченные печатью двойного поражения, которое Монсон нанес Буттье, жаждущие хотя бы частичного реванша, хотя бы неудачи Монсона, или втайне уже ставшие его болельщиками. Ну не гений ли Перальта – поручить ему это дело, наверное особо важное, раз исходит от «самого», и в придачу устроить так, что он сможет посмотреть потрясающую схватку – схватку для миллионеров. Эстевес уже понял намек на украденное письмо, кому придет в голову, что они с Вальтером встретятся на боксе, в сущности, дело было не в месте встречи, которую можно организовать в тысяче точек Парижа, но в дальновидности Перальты, который все так тщательно учел и взвесил. Те, кто станет следить за Вальтером или за ним самим, привыкли к встречам в кино, или в кафе, или в квартире, но сюда пускают лишь людей с большими деньгами, и если за ними кто-нибудь увяжется, тут он останется с носом – у входа в цирковой шатер, поставленный Аленом Делоном; сюда уж никто не войдет без желтой бумажки, а билеты распроданы неделю назад, об этом писали все газеты. И кроме того – еще один плюс Перальте,- если за ним или за Вальтером будут следить, не увидят вместе ни при входе, ни при выходе, просто два болельщика среди тысяч и тысяч, выносящихся, точно клубы дыма, из метро и из автобусов, идущих все гуще по мере того, как дорога становится общей для всех, а час начала приближается.

Ловко, Ален Делон: цирковой шатер, натянутый на пустыре, куда попадаешь по дощатому мостику и идешь дальше по наскоро уложенным доскам. Накануне вечером шел дождь, и люди старались не оступаться, шли по доскам, уже от выхода из метро ориентируясь по огромным стрелам, указывающим путь, с яркой крупной надписью: МОНСОН – НАПОЛЕС. Ловко, Ален Делон, он умудрился развесить такие стрелы даже на священной территории метро, хотя это стоит денег. Эстевесу был не по душе этот тип, его кичливая манера организовывать мировой чемпионат за свой счет, возводить шатер и драть с публики такие деньги, что закачаешься, но надо признать, он давал и кое-что взамен, помолчим о Монсоне и «Мантекилье», но тут еще и цветные стрелы в метро, и как он принимает людей на широкую ногу, указывает путь болельщикам, которые иначе устроили бы свалку на выходах и на пустырях, покрытых лужами.

Эстевес пришел, как было условлено, когда шатер был еще наполовину пуст, и, перед тем как предъявить билет, на минутку остановился и оглядел полицейские фургоны и огромные трейлеры, освещенные снаружи, но с темными занавесками на окнах, которые сообщались с шатром закрытыми галереями – такие ведут в реактивный самолет. Там боксеры, подумал Эстевес, белый трейлер поновее наверняка Карлитоса, этот уж не станет мешаться с прочими. Трейлер Наполеса, должно быть, стоял с другой стороны шатра, тут все по науке и притом сплошная импровизация, много брезента и трейлеры посреди пустыря. Вот так-то и делаются денежки, подумал Эстевес, нужна идея и много нахальства.

Его ряд, пятый от отгороженной зоны у ринга, представлял собой скамью с крупными, намалеванными краской цифрами, тут вежливости Делона приходил конец, потому что стулья стояли только в зоне у ринга, а остальное было как в цирке, причем в плохом, голые доски, хотя, что правда, то правда, молоденькие капельдинерши в мини-юбочках, взглянешь на них – и все недовольство мигом испаряется. Эстевес сам проверил, где его 235-е место, хотя девочка с милой улыбочкой указывала ему на номер, словно он не умел читать; он сел и стал листать газету, которую потом подложит под себя. Вальтер будет от него справа, поэтому Эстевес держал пакет с деньгами и бумагами в левом кармане пиджака; когда придет время, он вытащит пакет правой рукой, сразу же пронесет над коленями и незаметно опустит в открытую сумку рядом.

Ожидание затягивалось, было время подумать о Марисе и мальчонке, они сейчас, наверное, кончают ужинать, малыш клюет носом, а Мариса смотрит телевизор, А вдруг покажут эту встречу, Мариса увидит ее, но он не скажет, что был здесь, по крайней мере, сейчас, быть может, когда-нибудь, когда все поуспокоится. Он нехотя раскрыл газету (Мариса будет смотреть бой, смешно, что потом он не сможет ей ничего сказать, а как ему будет хотеться, особенно если она станет рассказывать ему про Монсона и Наполеса); пока он просматривал сообщения из Вьетнама и полицейские новости, шатер понемногу заполнялся, позади него группа французов обсуждала шансы Наполеса, слева чистенький брюзгливый тип, прежде чем усесться, долго и с ужасом разглядывал скамью, на которой суждено бесславно потерять вид его идеально отглаженным синим брюкам. Пониже сидели парочки и группы друзей, среди них трое, говоривших с акцентом, который мог быть мексиканским; хотя Эстевес не слишком-то разбирался в акцентах, здесь, наверное, пруд пруди болельщиков «Мантекильи», ведь претендент добивается не больше не меньше как отвоевать у Монсона мировой титул. Кроме места Вальтера, оставались пока и другие пустые места, но народ толпился у входов, и девочкам пришлось как следует попотеть, чтобы разместить всех. Эстевес нашел, что ринг освещен слишком ярко, а музыка слишком уж в стиле поп, но начиналась первая предварительная встреча, и публика не разводила критику, а с удовольствием следила за плохим боем, состоявшим из сплошных ударов головой и клинчей; к тому времени, когда Вальтер сел рядом, Эстевес пришел к заключению, что это ненастоящие любители бокса, по крайней мере, вокруг него: они готовы были, из чистого снобизма, проглотить любое дерьмо, лишь бы увидеть Монсона и Наполеса.

– Извините, – сказал Вальтер, втискиваясь между Эстевесом и толстухой, которая следила за боем, облапя своего мужа, тоже толстого, напускавшего на себя вид знатока.

– Устраивайтесь поудобнее, – сказал Эстевес.- Хотя оно и непросто, эти французы все делают в расчете на худых.

Вальтер посмеялся, а Эстевес тем временем легонько жал влево, чтобы не обидеть типа в синих брюках; в конце концов осталось место для того, чтобы Вальтер смог переложить синюю матерчатую сумку с колен на скамью. Шла вторая предварительная встреча, тоже плохая, зрители развлекались в основном тем, что происходило в зале: вот появилась большая группа мексиканцев в громадных шляпах, но одетых так, как и полагалось таким субчикам, которые могут зафрахтовать самолет и прилететь в Париж из Мехико болеть за «Мантекилью»,- все низенькие и широкие, с выступающими задами и лицами под Панчо Вилью, даже уж слишком типичные; они подкидывали шляпы в воздух, как будто Наполес был уже на ринге, кричали и спорили, рассаживаясь на стульях внутри огороженной зоны. Наверное, Ален Делон все предусмотрел, потому что из громкоговорителей вдруг как ни в чем не бывало полилось нечто вроде мексиканского корридо *,

* Мексиканский народный романс.

хотя мексиканцы не так чтобы его узнали. Эстевес и Вальтер обменялись ироническими взглядами, и в этот миг из самого дальнего входа выплеснулась толпа, предводительствуемая пятью-шестью женщинами в белых майках, поперек себя шире, вопящих: «Аргентина! Аргентина!», а шедшие за ними вздымали огромный национальный флаг, и вся эта толпа неудержимо перла вперед, мимо скамей и капельдинерш, намереваясь докатиться до самого ринга, где им наверняка сидеть не полагалось. В конце концов, крича и жестикулируя, они построились в ряд, и капельдинерши с помощью нескольких улыбающихся гориллоподобных типов, не переставая сыпать объяснениями, отвели их к двум полупустым скамьям; Эстевес увидел, что у женщин на спине маек огромными черными буквами было написано МОНСОН. Все это изрядно веселило публику, которую не слишком волновала национальность противников, раз они не французы, а третий бой шел между тем уже всерьез и на равных, хотя Ален Делон, судя по всему, не стал очень тратиться на мелких рыбешек, раз оба кита в своих трейлерах были уже наготове и лишь они одни интересовали публику.