Кнут Гамсун - Мечтатель Страница 15

— Это стало известным. Раз ночью вас увидел один мужчина, приехавший сюда с женщиной. Они очень перепугались.

— А что им было нужно здесь! Представь себе, я нашёл около острова моё место для рыбной ловли, а теперь я должен уехать!

— Сколько же времени вы предполагали прожить здесь?

— Это тебя не касается, — коротко отвечал Роландсен. Он взглянул на корзину, но его гордость не допускала его высказать свои чувства.

— Какая необыкновенно непривлекательная корзина, — однако, заметил он. — В неё не следовало бы ничего класть. Что в ней может быть?

— Если бы у меня было всё то мясо, сало, масло и сыр, которые перебывали в этой корзине, то я был бы сыт несколько лет, — отвечал старик.

Роландсен откашлянулся и плюнул в море.

— Когда получились телеграммы? — спросил он.

— Да уж несколько дней тому назад.

Посреди дороги лодки съехались, отец с сыном намеревались подкрепиться пищей, находящейся в корзине. Роландсен смотрел по сторонам. Старик сказал:

— У нас здесь есть немножко провианту, если вы только не побрезгуете, — и Роландсену предложили всю корзину.

Он отстранил её движением руки и произнёс:

— Я здорово наелся с полчаса тому назад. Но впрочем, ты не подозреваешь, до чего аппетитна эта булочка. Нет, спасибо! Я только посмотрю на неё, да понюхаю.

И Роландсен продолжал болтать и смотреть по сторонам.

— Да, в сущности, у нас на севере прекрасно питаются. Я убеждён, что не найдётся ни одного бедняка, у которого не было бы дома мясного окорока. И, кроме того, ещё сала. В этой жизни есть, конечно, что-то животное!

Роландсен с неудовольствием завозился на носу.

— Ты спрашиваешь, сколько времени я там намеревался пробыть? Само собой разумеется, что я хотел прожить на острове до жатвы и посмотреть на падающие звёзды. Я большой любитель подобных явлений, я люблю наблюдать, как целые миры разлетаются вдребезги.

— Я этого не понимаю.

— Ну да, целый мир. Когда одна звезда быстрым натиском сталкивает с неба другую.

Они всё продолжали есть и Роландсен воскликнул:

— Вы — точно свиньи! Просто изумительно, какое количество пищи вы запихиваете в ваши рты!

— Теперь мы кончили, — покорно сказал старик.

Лодки опять разъехались, и мужчины сели за вёсла. Роландсен улёгся на спине на дне лодки, чтобы поспать.

Они прибыли домой после полудня, и Роландсен тотчас же отправился на станцию получать телеграммы. Они заключали в себе весьма радостные известия, касающиеся его открытия; в Гамбурге ему обещали очень высокую цену за патент, а бюро другой торговой фирмы предлагало ещё большее вознаграждение. И прежде чем позаботиться о том, чтобы утолить свой голод, Роландсен бросился в лес. Там он долгое время пробыл в совершенном одиночестве. Удивительный он был человек и волнение превратило его в мальчика, в ребёнка со сложенными как на молитву руками.

XIV

Он направился в контору Макка. Роландсен шёл туда, как человек с восстановленной честью, как настоящий лев. Семья Макка придёт в большое волнение, когда увидит его; может быть, Элиза даже поздравит его, и её искренняя дружелюбность будет ему приятна.

Но он ошибся. Он встретил Элизу около фабрики: она разговаривала со своим братом и едва ответила на его поклон, до такой степени мало внимания обратила она на его появление. Они продолжали свою беседу. Роландсен не стал их беспокоить и не спросил, где ему найти Макка, а прошёл прямо в контору и постучал в дверь. Она была заперта. Он сошёл вниз и сказал:

— Ваш отец посылал за мной; где мне найти его?

Говорившие не торопились отвечать ему. Когда они кончили, Фридрих сказал:

— Отец там, наверху, около шлюзов.

«Они могли бы мне сейчас же сказать об этом, как только я пришёл», — подумал Роландсен.

Они относились к нему с полным равнодушием, они заставили его зря пройтись к конторе и не предупредили его.

— Не можете ли вы послать за ним? — спросил Роландсен.

Фридрих отвечал с расстановкой:

— Если отец пошёл на шлюзы, значит, у него там дела.

Роландсен вытаращил глаза от изумления и посмотрел на обоих.

— Придите опять попозже, — сказал Фридрих.

Роландсен согласился на это и сказал:

— Да, да.

Затем он ушёл. Но вскоре он стал кусать губы и раздумывать. Вдруг он повернулся и сказал безо всякого предисловия:

— Но я пришёл сюда исключительно для того, чтобы видеть вашего отца, никого другого. Понимаешь?

— Придите опять попозже, — сказал Фридрих.

— А если я приду вторично, то это будет для того, чтобы сказать вам, что в третий раз я уже не приду.

Фридрих пожал плечами.

— Вон идёт отец, — сказала Элиза.

Старый Макк приближался. Он нахмурился, обменялся несколькими краткими словами и пошёл в контору впереди Роландсена. От него так и веяло суровостью.

— В прошлый раз я предложил вам стул, теперь я этого не сделаю, — произнёс он.

— Нет, нет, — пробормотал Роландсен, вовсе ещё не принимая к сердцу его гнева. Но старый Макк не находил никакого удовольствия в жестокости. Этот человек провинился перед ним и был в его власти, но Макк слишком сознавал своё превосходство, чтобы воспользоваться им. Он сказал:

— Вы, конечно, слыхали о том, что здесь произошло?

Роландсен отвечал:

— Я отсутствовал, здесь могло произойти очень многое, о чём знаете вы, но не я.

— Так я вам расскажу, — сказал Макк. И он, точно маленький бог, держал в своих руках судьбу этого человека.

— Действительно ли вы сожгли моё свидетельство о страховании жизни? — спросил он.

— Ну,— начал Роландсен, — если вы хотите меня допрашивать...

— Вот оно, — сказал Макк и разложил перед ним документ. — Деньги тоже нашлись. Всё это было завёрнуто в носовой платок, не принадлежащий вам.

Роландсен не возражал. Макк продолжал:

— Это был платок Эноха.

Роландсену хотелось смеяться над всей этой торжественностью, и он шутливо сказал:

— Вот вы увидите, что Энох и окажется вором.

Макку не понравилась его шутка, это была вовсе не милая шутка.

— Вы заставили меня разыграть дурака и вытянули у меня четыреста талеров.

Роландсен стоял перед ним со своими драгоценными телеграммами в карманах и никак не хотел принимать всего этого всерьёз.

— Разберёмтесь немножко в этом, — сказал он. — В прошлый раз я простил вас, теперь я этого не сделаю, — резко обратился к нему Макк.

— Я могу выплатить вам ваши деньги.

Макк возмутился:

— Мне важны совсем не деньги. Вы — обманщик. Согласны вы с этим?

— Позволите ли вы мне объяснить вам кое-что?

— Нет.

— Однако, это уж слишком неразумно, — сказал Роландсен, улыбаясь. — Чего же вы собственно от меня хотите?

— Я хочу арестовать вас, — сказал Макк.

В это время вошёл Фридрих и занял своё место у конторки. Он слышал последние слова и видел, что отец рассержен, что случалось очень редко.

Вытаскивая из кармана телеграммы, Роландсен сказал:

— Не примите ли вы денег?

— Нет, — сказал старый Макк. — Можете передать их на суде.

Роландсен продолжал стоять, теперь он уже не был похож на льва. Как ни как, он попал в скверную историю, и его могли притянуть к суду. Прекрасно! Он всё стоял на месте, а Макк вопросительно посмотрел на него, точно удивляясь, что он ещё не ушёл.

— Я жду, чтобы меня арестовали, — отвечал ему на это Роландсен.

— Здесь? Нет, вы можете идти домой и приготовиться, — сказал Макк, несколько опешив.

— Спасибо. Мне нужно отослать несколько телеграмм.

При этих словах Макк смягчился; ведь не людоедом же он был на самом деле.

— Вы вполне можете располагать и сегодняшним, и завтрашним днём, — сказал он.

Роландсен поклонился и вышел. Там, снаружи, стояла Элиза Макк; он прошёл мимо, не поклонившись. Что пропало, то пропало, теперь уж ничего не поделаешь. Она потихоньку окликнула его. Поражённый и изумлённый, он остановился и уставился на неё.

— Я хотела только сказать, что... это уже не так опасно...

Он ровно ничего не понял, как не понял и того, что теперь она отдаётся ему.

— Я получил разрешение пойти домой и послать несколько телеграмм, — сказал он.

Она подошла к нему, её грудь волновалась, она оглянулась по сторонам, точно не чувствуя себя в безопасности.

— Вероятно, отец был очень строг, но это, конечно, пройдёт.

Роландсен рассердился.

Разве у него самого нет никаких прав?

— Ваш отец может поступать, как ему заблагорассудится, — сказал Роландсен.

Пусть так. Она продолжала тяжело дышать.

— Почему вы на меня так смотрите? Неужели вы меня не узнаёте? — спросила она.

Снисходительность! Одна снисходительность и больше ничего! Он отвечал:

— Люди узнают друг друга или не узнают, судя по тому, как те хотят этого.