Зофья Посмыш - Пассажирка Страница 16

— Действительно…

— И можете проспать ужин, если никто не решится…

— Ужин?

— Да, да. Поэтому я по старой солдатской привычке решил взять ответственность на себя…

— Ответственность?.. Не понимаю. О какой ответственности вы говорите?

— Об ответственности за то, что решился разбудить вас. К ужину.

— Ах… да… Спасибо…

— Так, значит, вы вскоре спуститесь?

— Да… то есть… муж. Без меня.

— А вы? Значит, недомогание продолжается?

— Какое недомогание?

— Простите, я не совсем точно выразился. Я имел в виду эту… ну, кажется, вас беспокоила морская болезнь.

— Да, да, вот именно.

— Искренне сочувствую. Если вы разрешите, у меня есть одно средство…

— Американское?

Бредли, казалось, немного смешался.

— Да, американское… Но?..

— Извините. Мне просто вспомнились послевоенные годы. Тогда говорили «американское», и это значило «великолепное, не имеющее себе равных».

Бредли засмеялся.

— Но это на самом деле хорошее средство, неважно, что оно американское.

— Благодарю вас, мистер Бредли. Если вас не затруднит, передайте моему мужу…

— С удовольствием. Значит… Значит, ваш муж вскоре спустится к ужину?

Лиза не сумела скрыть удивления. Так Вальтера с ним не было?

Нет, нет. Не было. Он, Бредли, ждал их, само собой разумеется, их обоих, а потом решил позвонить. Ему очень неприятно, что он обеспокоил фрау Кречмер. Герр Кречмер, несомненно, вскоре появится. Наверное, он прогуливается перед ужином, хотя туман такой густой и отвратительный, что на палубе как будто никого нет. Даже самые заядлые любители морского воздуха попрятались в каюты.

— Мне помнится, — задумчиво произнесла Лиза, — что он собирался осмотреть пароход.

Бредли обрадовался. Конечно же! Как это он сам не догадался! Ведь он видел герра Кречмера каких-нибудь… ну два часа назад в обществе капитана и еще одной дамы, несомненно тоже желавшей осмотреть пароход. Фрау Кречмер поймет, о ком идет речь, если он скажет, что это та, его соседка…

— Соседка? Нет, я не знаю, о ком вы говорите. Впрочем, мистер Бредли, разве это так важно, с кем…

— Да нет же, фрау Кречмер. — Бредли, казалось, развеселился. — Вы наверняка знаете. Я имею в виду ту даму со странными глазами, на которую мы все обратили внимание вчера в баре. Ту, из сорок пятой каюты. Я называю ее соседкой, потому…

— Ваша соседка, из сорок пятой каюты? — Трубка вдруг стала удивительно тяжелой, и Лиза невольно поддержала ее другой рукой.

— Вот именно. Я видел их втроем. Но это было часа два назад.

Она ответила ему что-то. Кажется, высказала предположение, что ее муж и та дама могли остаться ужинать у капитана, и даже посоветовала Бредли не ждать Вальтера. Потом еще несколько мгновений прижимала трубку к уху и, только когда раздались короткие гудки, выпустила ее из рук, а сама сползла с кресла на пол… Перед глазами ее стремительно мелькали ярко-красные лепестки, тяжелые, бархатистые, пахучие.

— Розы. Розы из Райска[7]…

Конечно, Вальтер уже знает о них или будет знать. Та, из сорок пятой каюты, обязательно ему расскажет. Лицо Лизы горело. История с розами. Это было нечто такое, чего она сама ни за что на свете не рассказала бы Вальтеру, ни за что, даже если бы ценой этого признания могла скрыть какой-нибудь более неприятный по существу, более позорный для нее факт. Розы из Райска. Лиза помнила их, отчетливо видела, почти ощущала их запах.

Они заполнили всю каюту, как некогда ее комнату в административном корпусе. Розы, отобранные у Марты.

Теперь Лиза была сломлена, защищаться дальше бессмысленно. Ее сон, полный призраков прошлого, оказался вещим, а его страшный лейтмотив — Вальтер рядом с Мартой — стал фактом.

Они сидели где-то — быть может, действительно в баре — и разговаривали. Вернее, говорила та, Вальтер слушал, а она, Лиза, уже вышла из игры. Она была бессильна, все происходило без ее участия. Ее лишили даже права, которое предоставляется каждому преступнику, — права присутствовать на собственном процессе. Как это случилось? Почему она не предвидела такого поворота событий? Ведь следовало ожидать их встречи, она была неизбежна, подстерегала Вальтера. А ей, Лизе, почему-то казалось, что Марта охотится только за ней.

Как будто уlар может быть направлен лишь непосредственно в нее. И вот случилось. В конце концов ведь Марта знала (она всегда все знала о Лизе), что больнее всего можно ударить Лизу, раскрыв глаза Вальтеру. Так же, впрочем, как она в свое время знала, что победить Марту…

Она вторично посетила начальника конторы, на этот раз в Бжезинке, куда перевели Тадеуша. Да, она снова хотела взять его «взаймы» и выполнить обещание, данное Марте.

Эсэсовец был очень любезен:

— Тадеуша? Хорошо, но только немного позже. Теперь у него срочная работа для коменданта лагеря. Пойдемте со мной, вы увидите нечто интересное.

Комнатушка в конце барака. На стенах развешаны серебряные тарелки — такие встречаются в старинных замках, на столе — кубки. И освещенная настольной лампой рука заключенного, водящая резцом по кубку. Заключенный встает, вытягивается по уставу, эсэсовец благодушно улыбается.

— Работай, работай, ты, изготовитель древностей! Неплохая коллекция, не правда ли, фрау Франц? — Да, это была мастерская имитация старинного серебра, и человек непосвященный ни за что не догадался бы, что перед ним подделка. — Но самые интересные вещи — в ящике. Тадеуш, покажи нам свои сокровища.

Только теперь она взглянула на заключенного и узнала его.

— Вы? — спросила она.

— Занимаюсь немного. — Он снова встал.

— Продолжайте работу.

Лиза разрешила ему сесть и сама опустилась на стул. Осмотрела предметы, лежавшие в открытом ящике. Там были цветы, выгравированные по серебру, какие-то фантастические узоры, лошадиные головы, портрет коменданта лагеря и еще чьи-то портреты. На самом дне — маленькие пластиночки. Где она могла их видеть? Медальон? Она никогда не носила ничего похожего. Лиза взяла один из них в руки и узнала… знакомые черты. Мадонна в платке, завязанном под подбородком… Эсэсовец вышел, его позвали к телефону. Лиза взяла еще одну пластинку. То же самое. Таких образков было довольно много. Она рассматривала их, чувствуя на себе взгляд Тадеуша.

Теперь Лиза знала, кто прислал Марте тот медальон, почему она плакала, глядя на него, и чьи черты придал художник лику Христа на медальоне. Это был знак от него, может быть, первое за долгое время известие о его существовании, а потом… да… потом… те устроили так, чтобы он смог повидаться с ней.

— Почему вы изобразили ее без волос? — спросила Лиза. — Ведь вы знали ее и с волосами.

— Я вырезал ее такой, какая она сейчас.

— Больше ее стричь не будут, разве вы не знаете об этом? У нее уже, отросли волосы, вы в этом сами убедитесь.

Лиза ожидала какой-нибудь ответной реакции, но его лицо по-прежнему ничего не выражало.

— Вас это не интересует?

Он смотрел на нее несколько секунд с явным интересом, как на какой-то редкостный экземпляр. Заключенным не разрешали так смотреть на эсэсовца, и, будь на ее месте кто-нибудь другой, хотя бы ее сестра, надзирательница Хассе, Тадеуш получил бы пощечину. Она сказала:

— Те двое, капо и… писарь, говорили вам, что видели Марту?

— Да.

— Объясните мне вот что: другие заключенные под разными предлогами ухитряются проникать в женский лагерь. Вы этого никогда не делаете. Почему?

— Это ясно, — ответил он после паузы. — Я не хочу подвергать ее опасности.

— А другие?

— Они рискуют.

— Значит, вы более осторожны?

— Да. — Теперь он смотрел на нее в упор. — Потому что я больше рискую.

— Больше других? Но почему?

Он тяжело уперся руками о стол.