Борис Балтер - До свидания, мальчики! Страница 16

– Доченька, почему не ешь? На-ка пончик. Смотри, какой поджаристый!

– Неужели наступит счастливый день и я наконец уеду? – трагическим голосом спросила Женя. – Поймите, я не маленькая. Понимаете, не маленькая! – Женя даже, взвизгнула.

Терпеть не могу бури в стакане воды. Надо было вмешаться, но я ничего не мог придумать. Я как-то вдруг поглупел. И все потому, что Инка под столом нашла мою руку и потихоньку перебирала пальцы. Даже я не заметил, как она это сделала. Она опустила руки под стол и, чтобы никто ничего не заметил, прилегла на край стола грудью. На меня она не смотрела. Я тоже на нее не смотрел.

– Маленькие дети – маленькое горе. Большие дети – большое горе, – сказал Сашка и отправил в рот остаток пончика.

– Истина, – сказала тетя Вера.

– Вы не представляете, какая умная моя бабушка, – говорил Сашка. – Когда моя мама делает что-то не так, бабушка всегда говорит: маленькие дети – маленькое горе. Но моя мама ее не слушает. Вот я должен слушать свою маму, а она нет. Где же логика?

– Ну вас! – тетя Вера махнула на Сашку рукой и засмеялась.

Сашка почесывал затылок маслеными пальцами, осматривая пустое блюдо.

– Тетя Вера, – сказал он, – Женя все равно не станет есть пончик. Дайте мне…

– Ешь на здоровье.

Тетя Вера встала из-за стола. При ее полноте это не так просто было сделать, потому что скамья, как и стол, была врыта в землю. Когда тетя Вера поднялась на террасу, я сказал:

– Сашка, ты гений.

Сашка кивал головой. Ответить он не мог: он жевал пончик.

– Не надо расстраиваться, – говорил Витька. Он держал Женю за руку на виду у всех. – Мы сами виноваты: перестали твоему отцу помогать. Разве легко в его годы бегать по городу?

– Не знаешь, что он мне в комнате сказал? Не знаешь – так молчи.

– Сказал… Ну и что же, что сказал. Ведь не ударил.

– Только этого не хватало. Ударил…

Сашка прожевал пончик, спросил:

– Интересно, жив еще Переверзев?

– Я пойду, – сказал Витька.

– Никуда ты один не пойдешь. Мы все тебя проводим, – сказала Женя.

– Конечно, проводим, – сказал Сашка. – И не смотри на меня такими глазами. Подумаешь, пончик…

12

Мы ожидали Женю на улице. Витька приоткрыл калитку и смотрел на дорожку.

Таких тополей, как на Жениной улице, не было во всем городе. Когда они цвели, то вся улица покрывалась пухом. Слой пуха заглушал шаги прохожих. Ночью казалось, что на улице лежит снег. А когда дул ветер, поднималась настоящая метель. Со стороны улица выглядела красивой, но жить на ней во время цветения тополей было не очень приятно.

По всему было видно, вечер будет теплый. Ни один лист не шевелился на тополях, и совсем не слышно было моря. А нас от моря отделял только ряд домов на другой улице. Деревья снизу были окутаны сумерками, а вершины еще освещало солнце. Мы стояли в тени, но все равно чувствовали солнечное тепло.

– Завтра в это время мы будем совсем свободны, – сказала Катя. – Только школу жалко.

– Можешь остаться на второй год, – посоветовал Сашка.

– С ума сошел.

– Видали последовательность? Школу кончить жалко, а на второй год остаться не хочет. Какая тебе разница? Институт мы для тебя выбрали.

Сашка преувеличивал: институт выбрали для Кати не мы, а он. Катя долго не знала, куда пойдет учиться. Но потом подружилась с Сашкой, и как-то само собой решилось, что она тоже пойдет в медицинский институт. С Катиной памятью ничего не стоило выучить названия трех тысяч костей и несколько сотен мышц. Если бы дело было только в этом. Катя могла бы стать врачом через неделю. Сашка говорил: «С Катиной памятью и моей эрудицией через пять лет я буду профессором, а она моим ассистентом». Катя не обижалась. Я подозревал, что она вообще не могла обижаться. Бывают такие счастливые люди.

– Ничего особенного, – сказала Катя. – Все очень хорошо получилось. Сестра говорит: при воинских частях бывают вольнонаемные врачи. Во время войны кого-нибудь из вас обязательно ранят, и я буду лечить.

Катина сестра работала официанткой в «Поплавке». А прежде она работала в столовой для летчиков. Она, конечно, знала, бывают вольнонаемные врачи в воинских частях или нет.

– Видали, какая голова? – спросил Сашка. – А сердце? Вы когда-нибудь видели такое сердце? Мы еще не сдали последнего экзамена, а она уже мечтает, когда кого-нибудь из нас ранят.

– Это же если будет война, – сказала Катя.

Инка, заложив руки за спину, рассматривала тополя. Она запрокидывала голову и накрест переставляла ноги. Раз Инка что-то внимательно разглядывала, значит, ее очень интересовал разговор, но признаться в этом она не хотела.

– Идет, – сказал Витька и отошел от калитки.

Вышла Женя. Мы пошли вверх по улице. Ходили мы обычно так: впереди девочки, а шагах в двух за ними мы. Но это не мешало нам разговаривать.

– Расскажите толком, о чем вы договорились с дядей Петей? – спросила Женя.

– Володя, о чем мы договорились?

– Мы же рассказывали: ни о чем. Он сказал, чтобы мы не дурили Витьке голову.

– Это мы слышали… Витьку бить он по крайней мере больше не собирается?

– Советую спросить самого дядю Петю. Меня, во всяком случае, он хотел ударить. Володька не даст соврать. Если бы я не остановил его взглядом, синяк мне был бы обеспечен. Я посмотрел ему в глаза, и он понял: бить меня опасно.

Я немного отстал и оглядел сзади Сашкины штаны. Сашка забеспокоился.

– Ты чего? – спросил он, пытаясь разглядеть, что у него сзади на брюках.

– Нет, ничего, – сказал я. – Просто смотрю, нет ли дырок. Ты так отползал, что могли быть дырки.

– Чепуха. За мои брюки можешь не беспокоиться.

– Надоело, – сказала Женя. – С вами невозможно говорить серьезно.

– Этих серьезных людей я бы топил в море, – ответил Сашка. – Что я могу сказать за чужого папу? Я за своего не могу поручиться.

– Не будет он больше драться. – Это сказал Витька. – Он бы и не ударил. Мать меня подвела.

– А к Переверзеву он пойдет? – спросила Женя.

– Он уже наверняка там. Лучше бы еще разок меня ударил.

– Хватит, – сказал я. – Алеша предупрежден. Он не дурак и давно ушел из горкома. А завтра появится статья, и все будет в порядке. Зайдем по дороге к Алеше и все узнаем.

– Какая статья? – спросила Женя.

Дернуло меня за язык. Сам не знаю, как я проговорился. А Женя вся насторожилась, и даже глаза у нее сузились.

– Какая статья? – переспросила Женя.

Может быть, я бы как-то выкрутился, если бы не влез Сашка.

– Интересно, кто в нашей компании самый большой трепач? – спросил он.

Ничего не поделаешь, пришлось рассказать о статье. А мы хотели, чтобы статья для всех была сюрпризом.

Женя жила на окраине Старого города, в двух кварталах от Пересыпи. Я завидовал Витьке: ему было с Женей по дороге. А мне приходилось провожать Инку чуть ли не через весь город. Летом это было даже приятно. Другое дело зимой, когда дули норд-осты. Пока мы шли вместе, было еще терпимо, а когда я один возвращался домой, то всегда злился, как будто Инка была виновата, что Дом летчиков построили на курорте.

Инка шла по краю тротуара. Она оглянулась. Потом подпрыгнула и сорвала с тополя лист. Потом снова оглянулась. Она оглядывала меня мельком, как будто я ее чем-то обидел. Мне вдруг представилось, как она будет ходить одна домой и вообще целых три года будет одна. Я смотрел на Инку и просто не верил, что мог на нее злиться за то, что она жила далеко от меня. Я догнал ее и тихо сказал:

– Три года – это не пять…

Инка слушала опустив голову.

– Конечно, – сказала она.

Мы вышли на песчаный пустырь. Асфальт оборвался, и сумерки улицы сменились солнечным светом, рассеянным высоко в воздухе.

– Смотрите, оказывается, еще день, – сказала Катя.

Рельсы трамвайного круга вспыхивали малиновыми отсветами. В городе рельсы были вровень с мостовой, а здесь лежали на шпалах ничем неприкрытые, и между ними росла полынь. В третий раз за сегодняшний день я переходил пустырь, отделявший Старый город от Пересыпи.

Мы вышли на широкую улицу. Днем, кроме солнца, коротких теней и кур, на ней ничего не было. У колонки стояла очередь за водой. Воду развозили в бочках на ручных тележках, колеса их глубоко погружались в песок. С Витькой то и дело заговаривали знакомые: их интересовал его перевязанный глаз. Женя, когда заговаривали с Витькой, останавливалась и ждала его. Инка шла впереди меня и заглядывала во дворы. За низкими оградами топились летние печи, пахло дымом и жареной рыбой. Раньше я никогда не обращал внимания на Инкину походку: она ставила ноги прямо, и на песке оставались узкие следы ее туфель.

Мы подошли к Алешкиному дому. Сестра Алеши мыла террасу. Девчонки на Пересыпи славились красотой и лихим нравом, а Нюра даже среди них выделялась. Она была не старше нас, но уже успела «сходить» замуж за какого-то моряка и вернуться домой. Алеша был невысокого мнения о своей сестре. Ну что ж, ему виднее: он брат.