Кан Кикути - Портрет дамы с жемчугами Страница 16

– Хорошо, я приду. Но запомните, ваше превосходительство: Сёда может быть не только великодушным, но и злым! Я последую вашему совету, я приду! – С этими словами Сёда грубо толкнул дверь и вышел в переднюю.

Когда Рурико вбежала в приемную, ей показалось, что волосы отца шевелятся от гнева.

– Отец! – Рурико спрятала у него на груди мокрое от слез лицо.

– А, это ты, Рурико! Ты все слышала? Только смотри не падай духом! Будь сильной! Нужно бороться до конца! – И отец ласково похлопал дочь по плечу.

Ловушка

После того как отец сорвал с Сёды овечью шкуру, под которой скрывалось волчье обличье, он стал думать, как избежать его острых когтей. Ведь на стороне Сёды закон, защищающий вопреки справедливости только богатых.

Часть векселей подлежала уплате в конце июня, дней через десять. Обычно по истечении срока барон переписывал векселя, продлевая срок и том самым увеличивая сумму долга. Это доставляло отцу массу хлопот, но, по крайней мере, все обходилось благополучно. Теперь же, когда векселя в грязных руках Сёды превратились в орудие мести, об отсрочке не могло быть и речи.

И отец целые дни бегал в поисках денег. Но не так-то легко было раздобыть тридцать тысяч иен, тем более что долгов и без того хватало. Отец еще больше побледнел и осунулся. Из дома он уходил с самого утра, и Рурико, провожая его, всякий раз говорила:

– Побыстрей возвращайтесь, отец!

Провожать его было не так тяжело, как встречать, потому что оставалась хоть какая-то надежда. Когда же вечером он приходил разбитый и уничтоженный бесплодными поисками, сердце Рурико сжималось от боли. Они почти не разговаривали, но и без слов хорошо понимали ДРУГ друга.

До сих пор стойко встречавший все удары судьбы, отец теперь, случалось, не мог удержаться от жалоб и однажды, когда после ужина они сидели в столовой, сказал, как бы оправдываясь:

– Во всем виноват я один. Уйдя с головой в политику, я забыл о собственных детях, забросил свой дом и принес тебе столько горя!

До чего же мучительно было Рурико видеть, как сильный и непреклонный отец пал духом, а пламя его идеалов, ярко горевшее в нем целых три десятка лет, погасло от бедности.

Добрые друзья и знакомые, не раз выручавшие отца, на сей раз ему отказали под разными благовидными предлогами, и гордый старик решил больше не 'обращаться к ним и вообще порвать с ними всякие отношения.

Наступило двадцать пятое, потом двадцать Сёдьмое июня.

Отчаявшись, отец па все махнул рукой, перестал выходить из дому и решил спокойно ждать своей участи.

Рурико, только этой весной окончившая гимназию, ничем пе могла помочь отцу и, сознавая собственное бессилие, молча жестоко страдала. Единственным человеком, которому она могла бы излить душу, был ее возлюбленный Наоя. Но ей не хотелось огорчать юношу различными неприятными для него обстоятельствами. Ведь узнай он, что Сёда мстит Рурико за подслушанный им в тот день разговор и что посредником он избрал не кого другого, как отца Наои, явившегося к ним в дом с постыдным предложением, юноша почувствовал бы себя виновным и жалобы Рурико мог воспринять как упреки. Рурико, хорошо знавшая благородство Наои, отчетливо представляла себе, как горько будет ему услышать о недостойном поведении своего отца. Кроме того, вспыльчивый по натуре, он мог бы совершить какой-нибудь безрассудный поступок. И Рурико решила страдать одна, затаив в своем сердце горе.

А время, равнодушное и к человеческим радостям, и к человеческим бедам, летело вперед.

Июнь подходил к концу.

Двадцать девятого утром, за день до истечения срока векселей, к барону Карасаве явился некто, назвавшийся поверенным Сёды Сёхэя, мужчина лет сорока, с орлиным носом, одетый по-европейски. Из кармана темного пиджака вниз спускалась толстая золотая цепочка – признак грубого вкуса ее владельца.

Рурико сообщила посетителю, что барон не может его принять.

– Мне не нужно видеть лично барона, – отвечал посетитель с улыбкой, не предвещавшей ничего доброго. – Прошу вас только передать, что завтра истекает срок уплаты по некоторым его векселям, попавшим в силу обстоятельств к моему господину. Существуют особые при-чины, из-за которых отсрочка невозможна, и в случае неуплаты мы вынуждены будем поступить в соответствии с законом. Покорнейше просим вас принять все это во внимание, дабы избежать возможных недоразумений.

И вдруг голос поверенного смягчился. Даже этот сухой, равнодушный человек почувствовал жалость к несчастной Рурико.

– Мне очень тяжело говорить вам такие неприятные пещи, – сказал он, – тем более что я лично не питаю никакой неприязни к вашей семье. Но войдите в мое положение, мадемуазель, таков приказ нашего господина, и я обязан повиноваться. Итак, завтра я снова буду у вас.

Рурико слушала молча, застыв, словно мраморная. На ее лице не дрогнул ни единый мускул. Поверенный ощутил неловкость и поспешил откланяться.

«Стоит ли передавать отцу слова этого господина? – думала Рурико. – Ведь все равно за эти сутки он не раздобудет свыше десяти тысяч иен. Этот господин сказал, что они поступят в соответствии с законом. Что бы это могло значить?»

Рурико не знала, как быть. В конце концов беспокойство ее достигло предела, и она пошла к отцу.

– Гм… Поступят в соответствии с законом… – повторил отец, скрестив на груди руки. На лице его появилась тревога. – Значит, они хотят прислать судебных исполнителей, собираются распродавать наше имущество с торгов. Это не так уж плохо. По крайней мере, избавимся от этого дрянного дома. Тогда нам будет гораздо спокойнее. Отец хотел рассмеяться, но лишь улыбнулся как-то жалко и растерянно. Пожалуй, ему было сейчас не до смеха, он готов был скорее заплакать.

– Нельзя ли что-нибудь предпринять? – взволнованно спросила Рурико. Ей стало страшно при мысли, что дом их пойдет с торгов, и она впервые позволила себе вмешаться в дела отца.

– Да, если бы Хонда был здесь, он помог бы нам. Но он пишет, что приедет лишь в августе. Хоть бы как-нибудь протянуть еще месяц, другой… – Барон умолк, уронив голову на грудь.

«Ах, если бы барон Хонда был здесь!» – с болью подумала Рурико.

Хонда был старым другом ее отца. Он служил при дворе, уехал в Европу закупать приданое для одной из дочерей императора и должен был вернуться лишь в конце августа.

Рурико представила себе, как в их дом ворвутся судебные исполнители, станут описывать и опечатывать имущество, и ой показалось, что жизнь утратила всякий смысл. Прошло полчаса, прошел час, а Рурико с отцом так и сидели молча, охваченные отчаянием.

В этот момент в дом Карасавы явился гость, неизвестно кем посланный – богом или дьяволом.

Это был Киносита – старый знакомый отца, точнее даже, но знакомый, а ученик па политическом поприще. Когда в Японии был образован первый чисто партийный кабинет, отец получил в нем портфель министра юстиции, правда, всего на полтора месяца, и сделал Киноситу своим секретарем. После этого отец долго еще покровительствовал Киносите, считая его своей правой рукой. Но по мере того, как отец беднел и вскоре утратил возможность материально поддерживать своих сторонников, Киносита постепенно отдалился от пего.

И вот сегодня отец обрадовался старому знакомому, как радуется утопающий соломинке.

Киносита был одет с иголочки и нисколько не походил на того скромного, с виду нуждающегося человека, который приходил к отцу в мае нынешнего года.

– Ну, что новенького? Как жизнь? – спросил Отец, почувствовав облегчение, и с улыбкой вошел в гостиную.

– Благодарю вас, вашими молитвами… За последнее время я приобрел некоторую самостоятельность и, вот увидите, ваше превосходительство, годика через два сумею отблагодарить вас за оказанную мне в свое время поддержку. Разумеется, благодарность моя будет равна десятитысячной доле того, что вы для меня сделали! – И Киносита, очень довольный, рассмеялся.

Отцу, вообще не терпевшему лести, сегодня такие слова были даже приятны.

– Вот как! – воскликнул он. – Дела ваши, я смотрю, идут отлично! А я по-прежнему беден и этим причинил немало горя собственной дочери. – Тут отец бросил виноватый взгляд на Рурико, которая как раз принесла гостю чай.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство! Фортуна и к вам непременно повернется лицом! Только немного терпения! В газетах часто появляются заметки о том, что в новом кабинете большинство мест получат члены Верхней палаты фракции N. Таким образом, вы, ваше превосходительство, бесспорный кандидат на министерский портфель. Было бы вопиющей несправедливостью не оценить должным образом вашу многолетнюю безупречную деятельность. Должен признаться, что стоит мне увидеть вас в бедственном положении, как я начинаю роптать на судьбу, которая так к вам немилостива. Сегодня же я пришел к вам с маленькой просьбой… – С этими словами Киносита встал и направился к двери, чтобы взять завернутый в платок футляр, поставленный им прямо на пол. Нетрудно было догадаться, что это старинное японское панно.