Юлий Крелин - От мира сего Страница 16

— Если шеф ваш позволяет себе почти бежать по отделению, то вы тоже можете. Экие солидные. У вас сил меньше, чем у меня, что ли? Пять человек, а растянулись на весь коридор. Быстрее, быстрее ходить надо, уж если профессор себе это позволяет.

Ну хорошо! Задергались сразу, побежали. Может быть, зря я их так. Мы ж на работе. Эти-то подумают, что и делать нам нечего. Ну конечно, вот и пошли больные. Прямо в толпу сейчас врежемся. Не надо было останавливаться кричать на них. Да уж больно политика их меня раздражает. Не остановись я — успел бы пройти. Все на виду у больных, все среди них. Даже больного я должен смотреть в палате среди всех. В уборную идти — тоже в общую с больными.

Впереди всех больных медленно шел очень худой человек, покрытый крупными каплями пота. Бледный. Вернее, серый. Бедняга. Пижама на нем висела почти смирительной рубашкой. Быстрее проскочить. Я успел проскользнуть быстро мимо них всех. А этот больно мучается. Что ж с ним делать?

Лет пять назад он поступил к нам с тяжелым желудочным кровотечением. Сделали ему резекцию желудка. Спасли. А теперь на тебе — демпинг-синдром: после каждой еды кидает в жар, слабость, пот. И работать не может. Отчего же этот демпинг все-таки бывает? Вот ведь пища для ума.

И хотя я намеревался устроить всем клизму совсем по другому поводу, переключился на демпинг. И понимаю, что сейчас надо было дело налаживать, о деле говорить, а не сумел. Нет, нельзя такому, как я, быть начальником. Отвлекаюсь на науку.

— Ну, что ж делать с демпингом?

— А что с демпингом? Ну вот.

— Как что! А вы что! Научились демпинг лечить? Вам это уже не проблема?! А я так не знаю, как быть. Видали, какой он шел с обеда?

— Ну что же, его лечить надо.

— Ты кому это говоришь? Родственникам или врачу? Может, ты знаешь, чем лечить? Мудрецов у меня полно. Я лично не умею лечить демпинг. Вчера тоже один развел дискуссию. Пока, как мне кажется, никто из вас еще не умнее меня. Проблема еще совсем неясная. Не знаю, как лечить этих страдальцев. Этот больной с демпингом просто мне сейчас на глаза попался, поэтому я о нем и говорю. Не в нем дело.

Вчера мы с Сергеем — это его больной — взяли этого больного под экран, смотрели на рентгене. Последнее время я редко хожу к рентгенологам, в темноту. Между прочим, несмотря на это, быстро привык к темноте, быстро адаптировался. Мы его уже не первый раз смотрим. При демпинге барий быстро проваливается из остатка желудка в кишку. А тут мы решили смешать барий с сахаром и сметаной. Они это хуже всего переносят. Значит, должно проваливаться еще быстрее.

Рентгенолог села на свой трон.

— Ну-ка глотните глоточек небольшой. Так. Хорошо. Как вы считаете?

— Пока все нормально. — Это я сказал.

— А теперь пейте все до конца. Я думаю, что детали органики нам сейчас исследовать не надо. Мы его уже смотрели.

— Конечно, пусть пьет.

Пока мы говорили и обсуждали, нужно ли все ему пить, он стаканчик прикончил и отреагировал:

— Ну и гадость.

— Ну что вы! Ведь кашу маслом не испортишь, а тут и сметана, и сахар.

— А вы вот попробуйте эту сметану и сахар. Впрочем, я вам этого не желаю, это я так, от детского хамства.

Мы — люди культурные, посмеялись и стали смотреть.

— Ну что ж, пошла эвакуация нормально, не быстро.

— Ничего. Хорошо.

— Я сейчас сниму, а потом посмотрим еще раз через пятнадцать минут.

Поставила кассету и громко, почти на крике: «Больной! Не дышать! не дышать!»

Аппарат зазуммерил, щелкнул, и рентгенолог тихо, еле слышно сказала: «Можно дышать».

Через пятнадцать минут эта масса все еще стояла в желудке. Вот тебе и демпинг. Я ж всегда говорил, что это для нас абсолютно непонятная вещь. Должно проваливаться сверх всякой нормы, а тут наоборот.

И через тридцать минут барий со сметаной продолжал находиться в желудке. Это уже ни в какие ворота не лезет, это ужо вопреки всему известному о демпинге.

— А что, если мы ему перед едой будем атропин давать? — Сергей, конечно, не может без необоснованных раздражающих предложений. Как я от него устал!

— Зачем?

— Ну, раз у него стоит и не выходит, а ему от этого плохо, значит, надо попробовать давать какой-нибудь антиспастический препарат. Пусть быстрее переходит в кишку, если ему тяжело от такой незначительной задержки.

— Все мое учение для вас совершенно проходит бесследно. Одни раз увидел — все, проблема закрыта. И это ученый! Ну как ты можешь, исходя из этой неожиданной картины, из этого одного случая, не проверив на контрольных больных без демпинга, на других больных с демпингом, как ты осмеливаешься давать рекомендации? С какой легкостью вы все разрешаете все проблемы.

— Да я не про проблему. Я про больного. Я просто думаю, что ему вдруг да поможет. Конкретная единичная ситуация, — может, если расслабим сфинктер, может, ему и легче будет.

— Как вы можете так думать о людях! Так безответственно манипулировать их здоровьем. Вещь недодуманная, а уже хватай, лечи. Так вот подумаешь лишь об одном больном, а не поможешь никому никогда, и ему в том числе.

— Да не хочу я с одного предположения начать осчастливливать всех больных. Вот этому конкретному больному, мне кажется, можно помочь. А уж повредить это никак не может.

Он еще спорит!

— А перед нами не один этот больной, а сотни их, и помочь мы должны им всем. Для этого должно понять, что происходит. Стало быть, провести многочисленные исследования, а не гоняться за каким-то единственным зайцем, да и то он может оказаться миражем.

Он мне ничего не ответил. Они все не отвечают. Мысли, что ли, неосновательные.

А сейчас вот я увидел этого больного опять — после еды он мокрый, серый.

Нет, все же мы раскусим этот орешек и поможем этому больному и всем остальным страдающим.

Да, поможем, и поможем всем.

Черт его знает, может быть, этому-то действительно есть смысл дать атропин.

ДЕМПИНГ-II

(Больной)

Всех комаров вывели, а лекарства, по-моему, против малярия не придумали. А чем это лучше малярии? После каждой еды мокрый как мышь. Интересно, а почему говорят — мокрый как мышь? И жар, и озноб. И уже пять лет. Говорят, что из всех медицин лишь только хирургия разумна и действенна. Они посмотрят, увидят, сделают. Вот и сделали. Целых полчаса после еды ни спать, ни читать, ни думать. Уже пятнадцать минут прошло. И ни одной мысли. Только про это. И не пойму — холодно или жарко. Трясет и пот. А как это может быть одновременно? После операции думал: наконец-то избавился. И все радовались, и обещали они. А теперь говорят: «Что делать! Ведь операция всегда не от хорошей жизни. Это бывает, хоть и редко, — говорят. — Операция, конечно, не лучший вид лечения, но другого выхода не было». А я сам знаю, что концы отдавал. А может, и вытянул бы? При таком кровотечении выживают, говорят, редко. Это меня успокаивают. Говорят, осложнения — единицы процентов. Для меня-то все сто процентов. Да и всего уже их, то есть нас, изрядно поднакопилось. Им еще не ясно. Двадцать минут уже. Надо будет потом рубашку сменить. Что-то сегодня уж слишком. А вчера какую гадость давали на рентгене. С трудом проглотил. Сладкая белая замазка. После сладкого ведь всегда плохо. Мой палатный — хороший вроде. А вообще — кретины. Завели дискуссию: давать — не давать атропин. Тоже мне, ему хочется дать и попробовать, посмотреть, что получится. Я ж не кролик! Действительно, пусть докажут, что помогает, а потом дают. Но он ему хорошо врезал. Даже жалко стало. А вообще правильно. Мы ж больные — люди. Недаром говорят, что лечиться у профессоров надо. Уф. Вроде бы и полегче. Двадцать пять минут. Время. А вот тоже на одном пробовали, а у него ничего нет, только операцию напрасно сделали. А жаловался он зря. Они ж хотели как лучше. Но и они хороши. Не доказано раз на рентгене — нечего оперировать. Что значит — вдруг рак. Рак — так его и видно, что это рак. Не игрушка ведь и не микроб. Но жалобу — это он напрасно. Говорят, им в горздраве выговор дали. Я за это время, належавшись, столько понаслышался. И ничего их не учит. Недоучки. Про себя, наверное, только думают. А про других не помнят в это время. Вот уж и совсем стало хорошо. Как часы — тридцать минут. Надо вставать — рубашку сменить. Лень что-то. Полежу еще. Слаб всегда после этого. А вообще, зря, зря он жалобу писал. Они же хотели как лучше. Не знаю, чем кончилось. Хватаются лечить, не подумав. Кто-то построил какую-то теорию и, не проверив, давай лечить. Только потому, что хуже не будет. А может быть, и прав он: если хуже от этого атропина не будет, может, надо попробовать. Плевать мне на их проблемы — вдруг лучше будет. Надо будет тайком попробовать. Пожалуй, обязательно попробую. Атропин дадут, если скажу, что болит.

— О, нянечка, хорошо, что зашли, — дайте, пожалуйста, рубашку, эта вся мокрая.

«КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ»

— Людмила Аркадьевна! Людмила…

— Не кричите. Я слышу, я не сплю. — Люся в душе гордилась своим умением просыпаться на дежурстве моментально — она просыпалась в тот миг, когда брались за ручку двери с наружной стороны. Вот и сейчас: — Я не сплю. Что случилось? Привезли кого-нибудь?