Арнольд Беннет - Заживо погребенный Страница 16

И пока они молчали, и он собирался быть веселым, обаятельным, одним словом, самим собой, миссис Чаллис, спокойно помешивая чай, метнула такую стрелу, от которой у него искры из глаз посыпались.

— По-моему, — заметила она, — нам и кто менее подходящий мог попасться — что вам, что мне.

В первый миг он искренне не понял значенья этих слов, и она увидела, что он не понимает.

— Ну да, — разъяснила она, снисходительно и благосклонно. — Я серьезно. Я насчет хиханек-хаханек не очень. Я что хочу сказать? По-моему, если вас интересует мое мнение, мы друг другу подходим.

Вот тут-то у него искры из глаз и посыпались. И он заметил, как легкий румянец проступил на ее чрезвычайно свежей, нежной коже.

Она потягивала китайский чай, сильно растопырив пальцы.

Он совсем забыл, как они познакомились, забыл, что каждый из них, предполагается, имел вполне определенные намерения, забыл, что не случайно они обменялись фотографиями. Ему и в голову не приходило, что брак навис над ним, как меч. Теперь он этот меч увидел — тяжелый, острый, подвешенный на ужасно тонкой нити. Он дрогнул. Он не хотел ее терять, никогда больше не видеть; но он дрогнул.

— Собственно говоря…. — начал он, и осекся.

— Конечно, для мужчины положенье очень трудное, — продолжала она, теребя пышку, — я очень даже вас понимаю. И с кем-то если, то вы бы правы были. Женщины, большинство, не могут судить, какой у человека характер, как станешь с ними без дальних слов что-то улаживать, сразу ты им и не годишься. Но я не такая. Мне фигли-мигли эти даром не нужны. Я что люблю? Чтоб все было просто, ясно. Мы с вами задумали в брак вступить, что вы, что я. Так чего ж нам теперь друг перед другом притворяться? И даже смешно, нет, правда, ждать, что тебя будут обхаживать, предложение тебе делать, как будто ты никогда мужчину без пиджака не видела! Тут одно: подходят люди друг другу, или же нет. Я вам свое мнение выразила. А вы какого мнения?

Она улыбалась, честно, ласково, но зорко.

Ну что он мог сказать? Что бы вы сказали, будь вы мужчиной? Конечно, легко вам, сидя в кресле, когда напротив вас нет миссис Чаллис, изобретать дипломатические ответы; а вы на место Прайама себя поставьте! Вдобавок, он считал, что она ему подходит. И он даже думать не хотел о том, чтоб с ней расстаться навсегда. Он уже испытывал подобное, когда с него в подземке сдуло шляпу; и этот опыт не хотелось повторять.

— У вас, конечно, дома нету! — произнесла она раздумчиво, и с таким сочувствием. — Может, хотите на мой взглянуть?

И вот в тот вечер гармоничная чета зашла в рыбный на углу Вертер-роуд, купила палтуса. А в газетном киоске, через один дом, плакаты кричали наперебой: «Впечатляющее действо в Вестминстерском аббатстве» «Похороны Фарла, величественное зрелище», «Великий художник нашел упокоение» и т. д, и т. п.

Глава VI

Утро в Патни

Был, конечно, брак, вступленье в брак, но во всем прочем было так, будто он попал в рай. Рай есть отсутствие забот и целей. Рай — это где вы не хотите того, чего у вас нет. Рай — это окончательность. Окончательность — вот именно. Сентябрьским утром, после медового месяца и обустройства, он встал лениво, намного позже жены, и, надев халат бордо (который Элис обожала), пошире отворил окно и долго наблюдал ту часть вселенной, которая включала Вертер-стрит и небеса над нею. Вот появилась крепкая старуха с огромным ведром, а в нем букеты; ему огромнейшее удовольствие доставил вид этой старухи; вид этой старухи привел его в восторг. Почему? Ну, неизвестно почему, ну, может, потому, что она так и пышет жизнью, она — часть этой великолепной земли. Все на свете ему приятно; все отлично, все так красиво. Он принял теплую ванну; ванная не снабжена наиновейшими удобствами, но Элис сумеет и телегу удобно приспособить для мытья. Бродя туда-сюда по второму этажу, внизу он слышал звуки спокойной, плодотворной деятельности. По утрам она занята; ее глаза как будто говорят: «С того часа, когда я встаю, и до обеда, не рассчитывай, пожалуйста, на мою моральную и интеллектуальную поддержку. Я у тебя под боком, но я у руля, и мне нельзя мешать».

Потом он спустился, свеж, как юноша, хоть мыс, мешавший видеть собственные пальцы на ногах, стремился скорей к увеличенью. Гостиная — святилище для его завтрака. Завтрак жена сама ему подаст — в беленьком фартучке, — едва он здесь объявится! Яйца! Тосты! Кофе! Кажется, ну что такого в этом завтраке; однако же, в нем все-все-все. Лучше завтрака и придумать невозможно! Он съел, наверно, пятнадцать тысяч завтраков по разным отелям прежде, чем Элис ему показала, что такое настоящий завтрак. Подав ему все, что положено, она чуть помешкает, потом взяв со стула, ему протянет «Дейли Телеграф».

— Вот твой «Телеграф», — скажет она весело, отрекаясь от всякого права собственности и от всякого интереса к «Телеграфу». По ней, газеты — игрушки для мужчин. В жизни не заглянула она в газету, в жизни не стремилась узнать, что происходит в мире. У нее и так дел по горло!. Политика и все такое — ее это не волнует! Ее занимает жизнь. Надо жить и всё. Жить каждый час. Прайам сразу понял, что наконец-то он припал к самому истоку жизни.

В нем двадцать страниц, в «Дейли Телеграф» больше, чем человек может осилить, если б даже читал с утра до вечера и с вечера до утра, отрекшись от пищи и питья. И все притом до того приятно, до того разнообразно! Эта газета вас как бы нежно убаюкивает; идеальная приправа к яйцу в мешочек, опершись на кофейник, эта газета как бы олицетворяет незыблемость Англии на море. Прайам ее складывает поперек; прочитывает все статьи до сгиба; потом переворачивает, приканчивает остальное. Отдав должное газете, он углубляется в себя и бродит по комнате, крутя в пальцах сигарету. Ах! Первая сигарета! Стопы сами ведут его на кухню, верней, к ее порогу. Жена занята работой. Каждая ручка, каждый предмет, который может пачкать, обернут тоненькой бумажкой, вдобавок, у неё для хозяйства особые перчатки, чтоб руки оставались безупречными; и дом в эти утренние часы (царство плит особенно) как будто сплошь в папильотках.

— Элис, я пойду пройдусь, — сказал он, надев идеально начищенные штиблеты.

— Очень хорошо, душка, — ответила она, сосредоточенная на своей работе. — Обед как всегда.

Она не требует, чтоб он держался за ее юбку. Он у нее есть. Она в нем уверена. И с нее довольно. Порой, как женщина простая, вдруг получившая в наследство жемчужное ожерелье, она, так сказать, вынимает его из шкатулки, разглядывает, опять кладет на место.

У калитки он помешкал, раздумывая: налево ли пойти, к Главной улице, или направо, к Оксфорд-роуд. И он пошел направо, хоть и налево было б тоже очень даже хорошо. На пути встречались ему одни служанки, да рассыльные. Девушки в белых чепцах терли дверные ручки, окна, либо неслись по улице, как беглые монашки, либо в нежной задумчивости смотрели из окон. Мальчишки вечно запрыгивали, спрыгивали с дрожек, или с велосипедов, развозя еду-питье с такой поспешностью, как будто Патни — осажденный лагерь. Все это было безумно увлекательно и таинственно, особенная же таинственность заключалась в том, что возвышенные, избранные особы, ради которых из кожи вон лезли все эти мальчики и девочки, пребывали вечно незримы. А вот и газетный киоск, и, как всегда, Прайам понаслаждался анонсами. Сегодня, например, «Дейли Иллюстрейтед» не сулил ничего, кроме «Портрета мальчика двенадцати лет, весом в двести килограмм», «Рекорд» страстно шептал: «Что сказал немец Королю. Особый выпуск», «Джернал» вопил: «Блистательная победа Суррея», а «Курьер» орал: «Неписанный закон Соединенных Штатов. Опять скандал».

Ни за какие коврижки не стал бы он заглядывать в сами эти органы; он и по анонсам легко мог судить о том, какие такие вчерашние чудеса почему-то упустил почтенный «Телеграф». Но вот в «Файнэншиал Таймс» он увидел: «Ежегодное собрание компании Кохун. Бурные сцены!» И он купил «Файнэншиал Таймс», и сунул в карман — для жены, учитывая, что у нее интересы в пивоварне Кохунов, и, возможно, явится желание взглянуть на этот их отчет.

Простые радости жизни

Пересекши Саут-Уэстерн-роуд, он попал на Аппер-Ричмонд-стрит — улицу, которая всегда развлекает его и умиляет. Это — улица контрастов. Известно, что немного лет тому назад, то была священная улица, где ступали только избранные ноги, где каждый дом, крещенный собственным именем, стоял в собственном саду. Ныне же, благодаря усилиям энергических людей, на ней выросли церкви, красные, большие, с гигантскими колоколами, и магазины, где продаются ткани и одежда, где вы приобретете блузку за шесть шиллингов одиннадцать пенсов, и ателье фотографов, и банки, и табачные лавки, и конторы аукционистов. И все-все виды омнибусов бегут по ней. И, как ни странно, она, при всем при том, хранит свою задумчивость и гордость. Везде, где только выдастся местечко, — гигантские плакаты, сплошь посвященные еде и развлеченьям.