Фрэнсис Гарт - В приисковой глуши Страница 16

— Скажите: одного вспыльчивого человека, м-р Форд.

— Хорошо, одного, если вам нравится, — отвечал весело учитель. — Но расскажите мне, зачем вы купили эту землю вообще? Ведь вы знаете, что она интересна только для Мак-Кинстри и для Гаррисона.

— Предположим, — начал дядя Бен медленно, с большой аффектацией вытирая рукавом закапанную чернилами конторку, — предположим, что мне надоело смотреть, как Мак-Кинстри и Гаррисон ссорятся из-за межи. Предположим, что я расчел, что это отбивает охоту селиться тут. Предположим, что я рассчитывал, что, приобретя эту землю сам, я примирю обоих врагов.

— Конечно, это весьма похвальное намерение, — ответил м-р Форд, с любопытством наблюдая дядю Бена, — а из ваших слов о том, что есть только один вспыльчивый человек, я заключаю, что выбор ваш уже сделан. Я надеюсь, что ваше гражданское мужество будет оценено общественным мнением Инджиан-Спринга, если не этими двумя людьми.

— Поживем, увидим, — загадочно ответил дядя Бен, — но вы еще не уходите, прибавил он, видя, что учитель рассеянно вынул из кармана часы и поглядел. Еще только половина пятого. Правда, что больше нечего рассказывать, но я думал, что вы с большим интересом выслушаете мою историйку и станете расспрашивать, что я теперь намерен делать, и все такое. Но, может быть, она вовсе не кажется вам такой удивительной. Знаете что, — прибавил он с странным унынием, — мне самому она надоела хуже горькой редьки!..

— Друг мой, — сказал Форд, беря его за обе руки и устыдившись своей эгоистической рассеянности, — я очень рад вашей удаче. Более того, скажу, что богатство не могло достаться более доброму человеку. Вот. А если я так туго воспринимал ваш рассказ, то потому, что он вообще удивителен, точно волшебная сказка, в которой добродетель вознаграждается, и вы, дружище, представляетесь мне вроде как бы Сандрильоны мужского пола.

Он не хотел нисколько лгать и вовсе не думал, что лжет: он только забыл о своих предыдущих сомнениях и что они возникали как раз из недоверия к достоинствам дяди Бена. Но он сам так твердо верил в свою искренность, что читатель, без сомнения, охотно простит его.

В порыве этой искренности Форд растянулся на одной из лавок и пригласил дядю Бена сделать то же самое.

— Ну, дружище, — прибавил он с мальчишеской веселостью, — сообщите-ка о своих планах; начать с того, кто разделит с вами ваше счастие? Конечно, у вас есть родители, братья, а может быть и сестры?

Он умолк и с улыбкой взглянул на дядю Бена. Ему как-то смешно было представить себе его в обществе женщин.

Дядя Бен, который до сих пор держал себя с строгой сдержанностью, — частию от уважения, частию из осторожности, — медленно вытянул одну ногу, потом другую и оперся подбородком на руки.

— Что касается родителей, м-р Форд, то я в некотором роде сирота.

— В некотором роде сирота? — повторил Форд.

— Да, — продолжал дядя Бен, сильно упираясь подбородком на руки, от чего голова его, с каждым словом, слегка наклонялась вперед, подталкиваемая челюстями, точно дядя Бен сообщал свои конфиденции скамейке. — Да, то есть что касается престарелого родителя, то он умер… умер на возвратном пути в Миссури. Что же касается матушки, то, между нами будь сказано, на этот счет ровно ничего неизвестно. Она, видите ли, м-р Форд, ушла с одним горожанином — совсем мне посторонним человеком, прежде чем престарелый родитель умер, и от этого я должен был оставить школу и не мог продолжать ученья. И где теперь она находится, тут, там, в ином ли каком месте, — неизвестно и хотя эсквайр Томкинс — он адвокат, знаете — говорил, что престарелый родитель мог бы получить развод, кабы захотел, и от этого я бы стал круглым сиротой, если бы не мог доказать, кто я по закону, как говорит адвокат. Но… старик, как бы то ни было, не развелся. А что касается братьев, то был у меня брат и утонул в Ла-Плате, а сестер никогда не было. Семейных, выходит, у меня мало, и советоваться и делиться не с кем, как вы полагаете?

— Н-да… — раздумчиво произнес учитель, глядя на дядю Бена, — но, может быть, вы воспользуетесь своими преимуществами и заведете теперь собственную семью? Я полагаю, что теперь, когда вы богаты, вы женитесь.

Дядя Бен слегка изменил свою позу и затем принялся счищать указательным и большим пальцами крошки, выпавшие из детских корзинок и покрывавшие скамейки. Углубившись в это занятие и не поднимая глаз на учителя, он проговорил:

— Да, видите ли, я в некотором роде женатый человек.

Учитель встрепенулся.

— Как, вы женаты? Неужели?

— Видите ли, это тоже вопрос. Я такой же женатый человек, как и сирота, то есть все это неверно и неизвестно.

Он помолчал, продолжая счищать крошки.

— Я был моложе, чем вы теперь, да и она была не старше. Но она знала гораздо больше меня, а уж что касается чтения и письма, то в этом, скажу вам, она собаку съела. Вы бы в восторг пришли, м-р Форд.

И опять он замолчал, точно все высказал, так что учитель нетерпеливо спросил:

— Да где же она теперь?

Дядя Бен медленно покачал головой:

— Я ее не видел с тех пор, как оставил Миссури, вот уже пять лет тому назад.

— Но почему же это? В чем дело? — настаивал учитель.

— Да видите ли, как вам сказать… я убежал. Не она, знаете, убежала, но я убежал и поселился здесь.

— Но почему же? — спрашивал учитель, с безнадежным удивлением глядя на дядю Бена. — Что-нибудь случилось? Что же именно? Разве она…

— Она была ученая женщина, — сказал внушительно дядя Бен, — и все признавали ее за ученую. Она была вот такого роста, — продолжал он, указывая рукой расстояние средней высоты от пола. — Невеличка и смуглолица.

— Но должна же была быть у вас причина бросить ее?

— Мне иногда кажется, — осторожно отвечал дядя Бен, — что в некоторых семьях в крови — состоять в бегах. Вот моя матушка убежала с посторонним человеком, вот и я убежал. А в чем еще больше сходства, так это, как папенька мог получить развод с маменькой, так и жена могла развестись со мной. Да она почти что и развелась. Только вот на этот счет существует некоторая неопределенность.

— Но как же вы можете находиться в этом сомнении? Или теперь, когда у вас есть деньги, вы собираетесь разыскать ее?

— Я собирался поискать ее.

— И вернуться к ней, если найдете ее?

— Я этого не говорил, м-р Форд.

— Но если она не развелась с вами, то вам следует это сделать… если я хорошо понял ваш рассказ, потому что, по вашим собственным словам, более беспричинного, бездушного и вполне неизвинительного бегства, чем ваше, я и не знаю.

— Вы думаете? — сказал дядя Бен с досадной простотой.

— Думаю ли? — повторил м-р Форд с негодованием. — Каждый так будет думать. Никто не может думать иначе. Вы говорите, что бросили ее, и соглашаетесь, что она ничем этого не заслужила.

— Нет, ничем. Говорил я вам, м-р Форд, что она умела играть на фортепьяно и петь?

— Нет, — коротко ответил м-р Форд, вставая с нетерпением и шагая по комнате.

Он был почти убежден, что дядя Бен опять обманывает его. Или под покровом напускной простоты он был безусловный эгоист и бессердечный человек, или же говорит ему идиотическую ложь.

— Мне жаль, что я не могу ни поздравить вас, ни выразить свое соболезнование относительно того, что вы мне только что рассказали. Я не вижу никакого извинительного повода к тому, чтобы вам не разыскать немедленно жены и не загладить своего поведения. И если вы желаете знать мое мнение, то по-моему это гораздо более почтенный способ применения вашего богатства, нежели вмешательство в ссоры соседей. Но уже поздно, и я боюсь, что нашей беседе пора положить конец. Я надеюсь, что вы обдумаете, что я сказал, и, когда мы снова увидимся, примете иное решение.

У дверей школы м-р Форд нарочно позамешкался, чтобы дать время дяде Бену объясниться или оправдаться. Но тот не воспользовался случаем, а только сказал:

— Вы понимаете, что это секрет, м-р Форд?

— Разумеется, — ответил м-р Форд с плохо скрываемым раздражением.

— О том, что я в некотором роде женатый человек.

— Будьте спокойны, — сухо отвечали, учитель, — у меня нет ни малейшей охоты болтать об этой истории.

Они расстались: дядя Бен, более чем когда либо приниженный, невзирая на свое богатство, а учитель более чем когда либо сознающий свое нравственное превосходство.

II.

Религиозная точка зрения, с какой м-с Мак-Кинстри смотрела на цивилизованные стремления своего мужа, не была вполне чуждой человеческих страстей.

Эта сильная, честная натура, отказавшаяся от женственной прелести единственно лишь из чувства долга, теперь, когда этот долг перестал, по-видимому, цениться, искала убежища в своей давно позабытой женственности и в тех бесконечно мелочных аргументах, ресурсах и маневрах, которыми располагает женщина.