Андре Моруа - Письма незнакомке Страница 17

То же мы наблюдаем и в истории народов. Они не могут избежать уготованной им судьбы. Если бы в вандемьере артиллеристы прибыли с опозданием, на время изменилась бы судьба Бонапарта, но не история Франции — по крайней мере в главных своих чертах она осталась бы той же. Появился бы другой Бонапарт. Всякое поколение несет в себе определенное количество героев и деятелей. Но в мирное время они остаются не у дел. Бонапарты 1895 года доживали свой век в каком-нибудь провинциальном гарнизоне квартирмейстерами или интендантами батальона. Будь нос у Клеопатры короче, история Рима шла бы своим чередом — на смену величию пришел бы упадок.

А будь у вас, сударыня, нос подлиннее, я все равно писал бы сейчас послание незнакомке. Только эта незнакомка была бы иной. Прощайте.

Хронофаги

Хронофаг. Словечко это, если не ошибаюсь, придумано Монтерланом. Оно обозначает опасную разновидность людского рода: пожирателей времени.

Хронофаг — это чаще всего человек, у которого нет настоящего дела и который, не зная, на что убить свое время, решает заполнить свой досуг, пожирая ваше. Наглость этой твари невероятна. Он пишет авторам, с которыми не знаком, требуя немедленного ответа; при этом он доходит в своем бессердечии до того, что прилагает к письму почтовую марку, повергая этим благовоспитанного адресата в замешательство; он домогается заведомо ненужной встречи и, если человек, на свою беду, соглашается принять его, докучает ему до тех пор, пока крайнее раздражение хозяина не возьмет верх над учтивостью. Он поведает вам о своей жизни и расспросит о вашей. Счастье, если он ко всему прочему не ведет дневника, куда позднее запишет, что вы, мол, уже не тот, что прежде, куда только делась былая живость, что вы кажетесь угасшим, разговаривать с вами малоинтересно, словом, он сильно разочарован. А будущие биографы, не подозревая, что ваша молчаливость проистекала из вашего негодования, не преминут представить вас в своих описаниях жалким стариком.

Не надейтесь умаслить хронофага, бросив ему поглодать частицу вашего времени. Он ненасытен. Подобно тому как пес, которому один из сотрапезников неосмотрительно кинул крылышко цыпленка, непременно возвращается к накормившей его руке и, умильно глядя, протягивает лапу за новой порцией, так и хронофаг, обнаружив, что перед ним человек мягкий и слабохарактерный, будет безжалостно злоупотреблять этим открытием. Ваша терпимость побудит его явиться снова, писать вам и всячески надоедать.

— У меня много работы, — неуверенно скажете вы.

— В самом деле? — спросит хронофаг. — Как интересно. И над чем же вы трудитесь?

— Над романом.

— Над романом? Но вся моя жизнь — роман…

И вот его точно пришпорили. Полночь застанет вас на том же месте. Если же он умудрится заманить вас к себе, вы погибли. Вы — кость, которую он затащил в свою конуру, и, уж будьте уверены, он обгложет вас дочиста. А если он натравит на вас своих приятелей, вас станет пожирать целая свора хронофагов. Эти твари группируются в сообщества и охотно делятся друг с другом добычей.

Отсюда мораль: держитесь с хронофагами твердо и беспощадно истребляйте их. Мягкостью и щепетильностью ничего не добьешься. Напротив, эти-то качества и создают микроклимат, в котором хронофаг благоденствует. Он необычайно живуч, и его нужно изничтожать. Мне претит насилие, но в данном случае оно необходимо. Ведь не позволите же вы хищному зверю рвать вас на части, не пытаясь защищаться. А хронофаг подобен хищнику, он отнимает у вас жизнь. Ибо что наша жизнь, как не время. «Где тот человек, который хоть сколько-нибудь ценит время, умеет дорожить каждым днем и понимает, что миг за мигом приближает его к смерти?.. Пока мы откладываем жизнь на завтра, она проходит. Ничто не принадлежит нам в такой степени, как время; оно — наше. И этим-то единственным и быстротечным достоянием мы позволяем завладевать первому встречному…»

Вот, моя дорогая, что писал Сенека своему другу Луцилию две тысячи лет назад, и это доказывает, что хронофаги существуют так же давно, как само человеческое общество. Но главное, да не послужит приступ дурного настроения, в котором вы меня застали, поводом для того, чтобы лишить меня вашего присутствия или скупо отмерять те мгновения, которые вы мне дарите. Женщина, которая нам нравится, никогда не станет хронофагом, она заполняет наше время самым приятным для нас образом. Прощайте.

Против учтивости

Дорогая, остерегайтесь чрезмерной учтивости. Это свойство заставляет и мужчин, и женщин совершать больше глупостей, чем худшие из недостатков.

Об этой истине две притчи говорят,И много поразительных примеров…

У одной парижской четы был близкий друг — профессор Б., хирург, прекрасный человек, олицетворение порядочности, мастер своего дела. Но все мы стареем, и наступил день, когда скальпель начал дрожать в его руке, утратившей прежнюю крепость. Не без участия его коллег по городу распространился слух, что во время операций у Б. случаются досадные неудачи. И вот именно в это время в семье, связанной узами дружбы с Б., заболел муж. Врач после осмотра и назначения режима объявил, что необходима операция.

— Кто ваш хирург? — спросил он.

Больной назвал имя профессора Б., врач состроил гримасу:

— Он был мастером своего дела, он все еще может дать дельный совет, но…

Супруги посовещались. Можно ли было обидеть бедного Б., пригласив кого-либо из его собратьев? Оба сочли подобное поведение жестоким.

— И крайне неучтивым! — добавила жена. — Подумай сам, ведь только на прошлой неделе мы обедали у них.

Этот неопровержимый довод все решил. Пригласили Б., он был рад оказать услугу приятелю и согласился.

— Операция пустяковая, — заметил он.

Операция и впрямь была неопасная, однако больной умер. Зато учтивость была соблюдена.

А вот другая притча. Некоего юношу частенько приглашали к себе друзья его семьи, у которых в Нормандии имелся просторный загородный дом. Дочь хозяев питала к нему явную склонность, и ее родители хотели их брака. Но, испытывая к этой юной особе дружескую привязанность, он находил ее не слишком красивой и не имел никакого намерения связать себя с нею на всю жизнь.

Однажды весенним вечером, когда стояла прекрасная погода, все небо было в звездах, а яблони — в цвету, он совершил неосторожность и после ужина выказал желание прогуляться при свете луны.

— Превосходная мысль, — заметила хозяйка, — Мари-Жанна составит вам компанию.

Молодые люди вышли в сад. Бледная дымка окутывала фруктовые деревья. Под ногами с трудом различалась росистая трава. Мари-Жанна безо всякого умысла ступила ногой в рытвину и упала. Естественным и непроизвольным порывом юноши было поддержать ее. Она очутилась в его объятиях, их губы оказались близки.

— Ах! Я всегда знала, что вы любите меня… — прошептала она в упоении.

Чтобы вывести ее из заблуждения, требовались твердость и присутствие духа. Юноша не обладал ни тем, ни другим. Он смирился с непоправимым. Губы совершили путь к роковому поцелую. С прогулки молодые люди возвратились женихом и невестой. Он прожил всю жизнь с женщиной, которая, как говаривал Сван, «была не в его вкусе».

Querida, если сочтете нужным, будьте чертовски неучтивой. Прощайте.

Кто вы — вещь или личность?

Вы знаете, что женщина может быть вещью или личностью. Она — личность, если сохраняет независимость от мужчины, которого любит, самостоятельна в своих взглядах и планах, госпожа своего тела и мыслей. Она — вещь, если позволяет обращаться с собою как с вещью, пусть прекрасной и драгоценной, но все же лишенной собственной воли, покорной желаниям и прихотям своего хозяина, похожей на лакомое блюдо, которым угощаются, когда придет охота.

Очень долго женщина была только вещью. В древние времена она составляла часть военной добычи. Победитель имел право на захваченное оружие, золотые или серебряные сосуды и на пленниц. Все это считалось трофеями. Невольничий рынок, где можно было купить женщину, как покупают фрукты на Центральном рынке Парижа, существовал в нашей столице еще совсем недавно. Женщине нужно было завоевать экономическую независимость, чтобы сделаться личностью и успешно отстаивать свои права.

Заметьте, многие мужчины жалеют, что женщина перестала быть вещью. Это было так удобно! Она была источником наслаждения, рожала детей, воспитывала их, вела домашнее хозяйство. Взамен она требовала лишь пищу, кров и немного внимания. Да и требовала ли она его? Через некоторое время после женитьбы муж начинал заглядываться на других женщин: муж-любовник без особых церемоний удалялся из дома.

В ту пору женщина, желавшая стать личностью, раздражала мужчин. В этом-то и состояла беда Жорж Санд. Она была прежде всего человеком и требовала, чтобы с нею соответственно обращались. Будучи умнее большинства окружавших ее мужчин, она ни в чем им не уступала. У нее были свои взгляды. Устав от любовной связи, она обрывала ее, как это делают мужчины. Она сама зарабатывала себе на жизнь и хотела сама распоряжаться своим состоянием. Ее злополучный муж, недоумевающий, сбитый с толку, жаловался.