Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион Страница 17

— Господин? Прямо замечательно! Пришел какой-то господин, и мы должны бросать занятия! Я удивляюсь вам, Кустос! Скажите этому своему господину, что он может прийти в приемные часы, и постарайтесь, чтобы во время урока мне больше не мешали.

— Но это не совсем обычный господин, — кротко возразил Кустос. — Это господин из полиции. Я сказал ему, что нельзя беспокоить директора во время занятий, но он потребовал, чтобы я немедленно пустил его к вам, ему надо сообщить что-то очень важное.

— Скажите этому надзирателю, чтобы подождал. Разве есть что-нибудь более важное на свете, чем изучение латыни?

— Простите, но он вовсе не надзиратель, а полицейский комиссар. Он сказал, что ему необходимо сейчас же поговорить с директором, времени терять нельзя.

— Весь мир словно сошел с ума! «Времени терять нельзя!» А я могу, значит, терять время? Нет, не могу и не буду. Ну, а теперь идите, Кустос, и больше мне не мешайте. Скажите полицейскому, что я выслушаю его во время перемены.

Однако вместо того, чтобы уйти из класса, Кустос подошел вплотную к кафедре и шепнул:

— Полицейский комиссар говорит, что вопрос касается лектора Карелиуса; дело это очень серьезное и медлить с ним нельзя, быть может, затронута честь нашей школы.

Директор побледнел.

— Передайте надзирателю, что я сейчас приду. Впервые в жизни я позволю себе прервать занятия. Но скажите ему, что в другой раз я этого делать не буду.

Когда сторож скрылся, чтобы сообщить полицейскому ответ, директор обвел взглядом учащихся и заявил:

— Необходимо на несколько минут прервать урок. Предупреждаю: никаких волнений или шума. Беспорядков я не потерплю. Я знаю, что в этом классе имеются некоторые дурные элементы, которые, к сожалению, способны оказывать влияние на других учеников. Пусть поостерегутся и не подстрекают своих товарищей! Каждый нарушитель спокойствия будет примерно наказан!

И директор Тимиан покинул класс.

В коридоре его ждал человек с длинным свертком подмышкой.

— Здравствуйте, я полицейский комиссар Помпье. Насколько я понимаю, вы директор Тимиан?

— Да, — ответил директор. — Что вам угодно в такое необычное время?

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, — заявил полицейский комиссар.

Ни один директор не привык, чтобы к нему обращались на «вы», он точно так же, как главный врач, желает слышать обращение к себе в третьем лице с упоминанием официального титула. Вот почему он произнес иронически:

— Полицейский комиссар может пройти сюда!

— Спасибо вам, — ответил комиссар.

— Пожалуйста. Не угодно ли комиссару сесть, — сказал директор, когда они прошли в его кабинет.

— Спасибо, — снова поблагодарил полицейский. — Вот здесь у меня есть одна вещь, которую я хотел бы вам показать. — Он начал распаковывать свой длинный сверток, и наконец из-под вороха бумаги показалась тросточка.

— Вам знакома эта палка, господин Тимиан?

— Нет. Почему вы думаете, что я знаю, что это за палка?

— Посмотрите-ка хорошенько!

— В чем дело, уж не собираетесь ли вы шутить надо мной? — возмутился Тимиан. — Приходите сюда и прерываете занятия латинского языка, чтобы показать мне какую-то палку?

— Я очень просил бы вас внимательно рассмотреть палку и сказать мне, узнаете ли вы ее! Разумеется, я прошу вас это сделать вовсе не ради шутки, дело тут очень серьезное!

Взяв тросточку, директор долго держал ее в руках, будто собирался задать полицейскому комиссару хорошую трепку.

— Безусловно, замечательная палка, — сказал он и угрожающе помахал ею. — Так что же, по-вашему, я должен с ней сделать?

— Прочтите надпись!

Директор посмотрел на тоненький серебряный ободок и прочел: «А. К. 8/1—1945».

— Это вам что-нибудь говорит?

— Нет.

— Вам не известна эта дата?

— Нет.

— Это день рождения Карелиуса.

— Вот как! Но я вовсе не обязан вести учет дням рождения учительского персонала.

— Лектор Карелиус родился в 1905 году. В 1945 году ему, значит, исполнилось сорок лет. Вы в самом деле ничего не припоминаете, господин Тимиан?

— Разве только теперь, когда вы напомнили мне… Я вспоминаю также, что мы… все коллеги по школе преподнесли лектору Карелиусу по этому случаю подарок. Именно вот такую палку с серебряным ободком.

— Да, именно такую.

— Возможно, это и есть та самая палка?

— Да, никакой другой и быть не может, — заверил его полицейский комиссар.

— Почему вам пришло в голову принести ее сюда?

— А вы не знаете, где она была найдена?

— Нет, господин комиссар, этого я поистине не знаю, — заявил директор, раздраженный непочтительной формой обращения, которую полицейский упрямо продолжал применять. — Право, не знаю, это совершенно меня не касается.

— Палка была найдена в одной квартире по Аллее Коперника, — торжественно заявил полицейский комиссар и уставился на директора Тимиана.

— Вот как! Ну что же, мне кажется, вам следует вернуть ее лектору Карелиусу, который, быть может, уже хватился ее, и в дальнейшем не мешать работе нашей школы!

— Палку нашли вместе с двумя трупами.

— Какими трупами?

— Двумя трупами. Двумя убитыми людьми. Что вы скажете теперь?

— O tempora, о mores! — воскликнул директор.

— Что такое?

— Какие времена, какие нравы!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

— Лектор Карелиус на основании неопровержимых данных обвиняется в убийстве! — торжественно заявил полицейский комиссар Помпье.

— Боже милостивый! Неужели он убил полицейских? — испугался директор.

— Нет. Он обвиняется в том, что убил в пятницу оптового торговца Шульце и его жену.

— Вот этой палкой? — спросил директор Тимиан и быстро отбросил палку в сторону.

— Нет, каким-то тупым орудием.

— Слава богу! — облегченно заметил директор. — Мне было бы неприятно, если бы наш подарок послужил для чего-нибудь подобного. Кстати, палку вполне можно назвать тупым орудием.

— Палка лежала поперек тел обоих убитых.

— Весьма странно, — промолвил директор.

— Вам не известно, был ли Карелиус масоном или членом какой-нибудь секты или братства?

— Нет, не известно. Я с трудом могу поверить этому. Мне не известно также, чтобы лектор Карелиус вообще имел какие-либо скрытые наклонности. Впрочем, не мое дело контролировать, что лектор Карелиус представляет собой вне стен школы.

— Вам не известно, коммунист Карелиус или нет?

— Думаю, что с полной уверенностью могу ответить отрицательно. А разве коммунисты всегда кладут палки поперек мертвецов?

— Вполне допустимо.

— Почему же они так поступают?

— Ну, может быть, по приказу из Москвы, — глубокомысленно изрек полицейский комиссар.

— Весьма странный приказ. Какие же он преследует цели?

Полицейский комиссар пожал плечами. — Тут много еще более странных вещей, господин Тимиан!

— Без сомнения. А для чего, собственно, лектор Карелиус убил этих людей?

— Этого я пока не имею права вам сказать. У нас имеются на этот счет некоторые предположения.

— А не может ли тут быть какой-нибудь ошибки?

— К сожалению, нет.

— Все это кажется мне чрезвычайно странным.

— А вам не кажется, что от такого вспыльчивого человека, как Карелиус, вполне можно ожидать подобной выходки?

— Лектор Карелиус ни в коем случае не принадлежит к вспыльчивым людям.

— Каким же образом вы объясните его необузданность?

— Я никогда не замечал у лектора Карелиуса проявлений необузданности.

— Ну, знаете ли! А приступ буйства в воскресенье утром, когда он на улице напал на полицию!

— Это тоже представляется мне очень странным, и пока не поступят достоверные данные, я не могу поверить газетным сообщениям.

— Имеется подробное донесение полиции о его необузданных поступках.

— Удивляюсь!

— Но вы, вероятно, обратили внимание на его вспыльчивость на уроках?

— Я уже имел возможность заявить вам, что лектор Карелиус вовсе не вспыльчив.

— Разве он не бьет детей?

— Нет, надо признаться, лектор Карелиус неохотно наказывает своих учеников. Не буду скрывать от вас, что мне часто казалось даже, что лектору Карелиусу в какой-то мере не хватает твердости, что, по-моему, необходимо для поддержания дисциплины в среднем учебном заведении, подобном нашему.

— Так, значит, он не мог наладить дисциплину?

— Я никогда не слыхал, чтобы во время уроков лектора Карелиуса в классе происходили беспорядки. Но дело, конечно, не только в его уроках. Ведь школа — единая организация, в ней должен проводиться принцип твердой руки.

— Вы считаете Карелиуса чересчур слабохарактерным?

— Я бы не назвал его слабохарактерным. Скорее он мягок. Очень мягок, могу прямо сказать. К сожалению, среди преподавателей есть люди, которые, по-видимому, придерживаются фантастических идей в вопросах воспитания. В какой степени лектор Карелиус был подвержен влиянию этих идей, я решить не в состоянии, также не могу сказать ничего определенного и о его характере.