Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник Страница 17

Но боюсь, что я истощила ваше терпение этим длинным, бессвязным, писанным каракулями письмом, которое я потому и заканчиваю, и уверяю вас, что ни Бат, ни Лондон, ни все светские развлечения никогда не изгладят образа моей дорогой Летти в сердце вечно ее любящей

Лидии Мелфорд.

Бат, 26 апреля

Мисс Мэри Джонс, Брамблтон-Холл

Дорогая Молли Джонс!

Я достала франкованное письмо{12} и отвечаю на ваше письмо, его я получила в Горячих Водах от мистера Хиггинса вместе с чулками, сработала их для меня его жена, но толку от них никакого. В здешних местах никто таких не носит. Ох, Молли! Живете вы в деревне, и куда уж вам понять наше житье в Бате! Боже ты мой, как здесь рядятся, играют, танцуют, гуляют, ухаживают, антриги строят. Кабы не сделал меня господь такой скромной, много бы я могла порассказать о старой хозяйке, да и о молодой тоже; евреи с бородами, которые вовсе не евреи, а красивые христиане без единого волоска на бороде, бродят тут с очками, чтобы молвить словечко мисс Лидди. Но она такая душечка, невинная, как грудной младенец. Она мне все свои скрытные мысли открыла и призналась в страстной любви к мистеру Уилсону, но что его вовсе не так зовут, и хотя он играл с комедянтами, но хозяевам он ровня. Она мне подарила желтую мантельку, а миссис Драб, швея, говорили, что она будет хоть куда, надо ее почистить и прокурить серой. Вы знаете, желтый цвет очень к лицу моей физономии. Бог свидетель, какой я переполох вызову в мужеском поле, вот только покажусь в богатом воротнике и в полном наряде из газа, совсем как новом, я в прошлую пятницу купила у французинки-модистки мадам Фрипоно.

Милая моя, перевидела я всякие красоты в Бате — Променаты, площади круглые, полукруглые, преспекты и всякие дома, а два раза я лазила с хозяйкой в басейну, и на спине у нас ничего не было. В первый раз я страсть как испужалась и весь день была в трехволнениях, а потом притворилась, будто у меня голова трещит, но хозяйка сказала, что коли я не пойду, то должна принять рвотного. Я-то помнила, каково пришлось миссис Гуиллим, когда она приняла его на одно пенни, и решила уж лучше полезть с ней в басейну, и приключился там со мной грех. Я обронила юбку и не могла достать ее с самого дна. Но что за беда? Пускай себе люди смеялись, но увидеть-то они ничего не могли, потому что я стояла под самый под подбородок в воде. Правда, уж так я себя не помнила, что не знаю, что говорила и что делала, и как меня оттуда вытащили и завернули в одеяла. Мисс Табита малость поругала меня, когда мы вернулись домой, но она-то знает, что я тоже кое-чего знаю.

Да помилует нас господь! Есть тут такой сэр Ури Милигут из Балналинча, графство Каловай, — я это записала от его камердина, мистера О’Фризла, и этот сэр Ури получает со своего именья полторы тысячи в год, — и уж, конечно, он и богатый и щедрый. Но вы-то знаете, Молли, что я всегда была горазда держать секреты, значит, он мог преспокойно поверять мне все о своей племенной страсти к моей хозяйке, а уж что и говорить, страсть у него почтенная, потому как мистер О’Фризл уверяет, что ему наплевать на ее приданое. И взаправду, что значит жалкие десять тысяч для такого богатейшего барона? Вот я и сказала мистеру О’Фризлу, что у нее за душой ничего больше нет. А что до Джона Томаса, так он ужас какой. Поверите, я думала, он подерется с мистером О’Фризлом, когда он пригласил меня потанцевать с ним в Садах генеральных вод. Но богу известно, я и думать не думаю ни о том, ни о другом.

А домашняя новость — самая худая, что Чаудер болеет животом, он кушает одно белое мясо, да и того по малости, ипритом еще храпит и как будто раздулся. Доктора говорят, ему угрожает водянка. У приходского священника Мэроуфета такая же болесть, ему оченно помогают здешние воды, но Чаудеру они, видно, так же не по вкусу, как и нашему сквайру. А хозяйка говорит, коли ему не полегчает, так она непременно повезет его в Аберганни{13} пить козью сыворотку. Что и говорить, бедное животное совсем пропадает здесь без моцивона, а потому она хочет каждый день вывозить его на прогулку в парчезе на Данс. У меня завелись самые что ни на есть лучшие знакомые в здешних местах, а тут у нас самые сливы обчества. Мы с миссис Патчер, горничной миледи Килмакуллок, все равно что родные сестры. Она мне открыла все свои секреты, научила, как стирать газ и обмолодить порыжелый шелк и бамбазин — их надо прокипятить с уксусом и прокислым пивом. Мой короткий сак и передник теперь как новые, точно из лавки, а я помыла мой помпудур в черепаховой воде, и он стал как роза свежий. Но у вас, Молли, нет на все это понятия. Коли мы поедем в Аберганни, мне до вас будет только день пути, и тогда, бог даст, мы свидимся. А коли нет, то поминайте меня в своих молитвах, как и я вас поминаю; поберегите мою кошечку и поцелуйте за меня Саулу. И вот пока это все от вашей возлюбленной подруги и слуги

Уинифред Дженкинс.

Бат, 26 апреля

Т. Смоллет, «Путешествие Хамфри Клинкера»

Миссис Гуиллим, домоправительнице

в Брамблтон-Холле

Я удивлена, что доктор Льюис взял да отдал олдернейскую корову, не подумав спросить меня. Да разве приказания брата чего-нибудь стоят? Мой брат почти что выжил из ума. Он готов отдать последнюю рубашку со спины и зубы изо рта. Да уж коли на то пошло, он разорил бы свое семейство дурацкой благотворительностью, не будь у меня моего капитала. Из-за его упрямства, мотовства, капризов и раздражительного нрава я точно в кабале какой. С той поры как теленка послали на рынок, олдернейская корова давала по четыре галлона в день. Вот сколько молока потеряла моя молочная ферма, и пресс должен стоять без дела. Но я не желаю терять ни одной сырной корки, и я свое наверстаю, если служанки будут обходиться без масла. А если уж они непременно хотят масла, то пускай сбивают его из овечьего молока. Но тогда я потеряю на шерсти, потому что овцы будут не такие жирные, а, значит, я все равно останусь в убытке. Да, терпенье можно сравнить с крепким валлийским пони: многое он вынесет и будет себе бежать да бежать, а в конце концов все-таки выбьется из сил. Может быть, скоро я докажу Матту, что родилась на свет не для того, чтобы до самой смерти быть в его доме последней служанкой.

Гуин пишет из Крикхоуэла, что цена на фланель понизилась на три фартинга за эл{14}; вот еще одно пенни вытащили у меня из кармана. Если я отправляю продать что-нибудь на рынке, мой товар, изволите видеть, воняет; но если я хочу купить самую что ни на есть простую вещь, продавец сует мне под нос и цены не может сложить.

Думаю, что в Брамблтон-Холле все идет вкривь и вкось. Вы пишете, что гусак разбил яйца, а уж такого финоменона я вовсе не понимаю, потому что в прошлом году, когда гусыню утащила лиса, он занял ее место, высидел яйца и защищал гусенят, как нежный родитель.

Еще пишете вы мне, что от грома скисли две бочки пива в погребе, но я понять не могу, как пробрался туда гром, если погреб заперт на два замка? Ну да все равно, я и слышать не хочу, чтобы пиво вылили, пока я не увижу его собственными глазами. Может, оно еще отойдет, а на худой конец дам его слугам вместо уксуса.

Вы можете перестать топить камин в спальне моего брата и в моей, потому что еще неизвестно, когда мы воротимся.

Я надеюсь, вы позаботитесь, Гуиллим, чтобы в доме ничего не тратили зря, присматривайте за служанками и следите, чтобы они сидели за пряжей. Думаю, что в жаркую погоду они могут обойтись и без пива: оно только горячит кровь, и они сходят с ума по мужчинам. Вода пойдет им на пользу для красоты лица, и они остынут и поутихнут.

Не забудьте положить в мое портманто, которое привезет Уильямс, мой выездной костюм, а также шляпу и перо, а также флакон с земчужной водой и настойку для желудка, потому что я очень страдаю от бурления газов. И пока на этом кончаю и остаюсь ваша

Табита Брамбл.

Бат, 26 апреля

Доктору Льюису

Дорогой Дик!

Я уже покончил с водами, поэтому ваш совет пришел на день позже. Признаю, что медицина — тайна, созданная не вами. Я знаю, что она сама по себе тайна и, как все тайны, требует изрядного глотка веры, дабы она не застряла в горле.

Два дня назад по совету моего друга Ч. я пошел в Королевский бассейн очистить поры кожи, чтобы помочь выделению пота, и первое, что я увидел, был ребенок, весь покрытый золотушными язвами, которого слуга нес на руках под самым носом купающихся, Это зрелище так меня потрясло, что я немедленно ушел с негодованием и отвращением. Подумайте только — гной из этих язв, плавая в воде, соприкоснется с моей кожей, когда поры открыты!! Каковы будут последствия? Боже правый, от одной этой мысли у меня кровь стынет в жилах! Мы не имеем понятия, какие болячки омываются в воде и какого рода гной может в нас проникнуть: из золотушных язв или цинготных, раковых или оспенных, а от жары заразительный яд становится еще более летучим и прилипчивым. Дабы очиститься от подобной скверны, я отправился в частную купальню герцога Кингстона, где чуть не задохнулся от недостатка воздуха: купальня там весьма мала, а испарения слишком удушливы.