Ивлин Во - Черная беда Страница 17

Пароход отплывал в Азанию в полночь. Три ряда далеких огней отражались в черной неподвижной воде; из темноты до берега доносились звуки скрипки и пианино, которые время от времени заглушались прерывистым воем возвещавшей об отплытии корабельной сирены. Бэзил сидел на корме маленькой лодки, опустив одну руку в воду; когда лодка уже подплывала к пароходу, лодочник перестал грести, поднял весла и стал уговаривать Бэзила купить у него корзину лайма; некоторое время они препирались на ломаном французском, а затем весла снова зашлепали по воде. На носу корабля раскачивался фонарь; Бэзил взбежал на палубу и спустился в каюту; его сосед уже спал и, когда зажегся свет, сердито повернулся к стенке; иллюминатор не открывался весь день, и в каюте нечем было дышать; Бэзил закурил сигару, лег и раскрыл книгу. Вскоре старенький пароход стало покачивать, а когда он вышел из бухты в открытый океан-легонько подбрасывать на волнах. Бэзил выключил свет и, счастливый, закурил очередную сигару.

В Лондоне леди Метроленд устраивала прием.

— Теперь никто не приглашает нас в гости, кроме Марго. Может, правда, только она одна и устраивает приемы, — сказала Соня.

— Идешь на званый обед в надежде встретиться с новыми, интересными людьми, а встречаешь старых, скучных знакомых, с которыми можно было бы и по телефону поговорить.

— Непонятно, почему нет Бэзила. У Марго он всегда бывает.

— А разве он не уехал за границу?

— По-моему, нет. Ты что, забыла, на днях он у нас обедал.

— Правда? Когда?

— Дорогая, не могу же я все помнить… Вон стоит Анджела, спроси ее, она наверняка знает.

— Анджела, Бэзил уехал?

— Да, в какую-то невероятно экзотическую страну.

— Дорогая, так ты, наверно, на седьмом небе от счастья?

— Да как тебе сказать…

Бэзил проснулся от лязга падающей якорной цепи и, как был, в пижаме вышел на палубу. Все небо переливалось зелеными и серебряными бликами рассвета. Развалившись на скамьях и шезлонгах и укрывшись чем попало, спали пассажиры. Между ними, открывая люки, бегали босоногие матросы; младший офицер что-то кричал с мостика людям на лебедке. К пароходу уже подплыли принять груз два лихтера, а вокруг них сновало с десяток груженных фруктами лодок.

Вдалеке, на расстоянии примерно четверти мили, выступала из воды набережная Матоди; над белыми и мшистыми крышами домов возвышались минарет, португальский форт, миссионерская церковь, несколько самых крупных городских магазинов, отель «Император Амурат»; за городом и по обеим его сторонам вдоль побережья тянулись луга и зеленые плантации, а у самой воды раскинулись пальмовые рощи. Над городом высоко в небо уходили еще окутанные предутренним туманом крутые отроги гор Сакуйю, где через перевал Укака вилась дорога в Дебра-Дову.

К облокотившемуся на поручни Бэзилу подошел интендант:

— Вы здесь сходите, мистер Сил?

— Да.

— В таком случае вы — единственный. Мы отплываем в полдень.

— Я уже готов, мне только одеться.

— Вы в Азанию надолго?

— Возможно.

— По делу? Говорят, страна интересная.

Однако на этот раз Бэзил был не склонен просвещать своего собеседника и, буркнув: «Нет, на отдых», возвратился в каюту, оделся и собрал вещи. Его сосед посмотрел на часы, выругался и повернулся к стене; проснувшись, он обнаружил пропажу крема для бритья, комнатных туфель и отличного тропического шлема, который он всего несколько дней назад приобрел в Порт-Саиде.

Глава 4

Конечная станция Grand Chemin de Fer d'Azanie находилась в миле от Матоди. К ней вела широкая, совершенно разбитая дорога, с обеих сторон обсаженная акациями, между которыми были развешены разноцветные флажки. Посреди дороги, на покрытой рытвинами и выбоинами красной земле лежал на боку заржавевший грузовик, который пытались оттащить в сторону скованные цепью каторжники. Грузовик валялся здесь уже полгода после того, как шофер-араб на большой скорости врезался на нем в идущее навстречу стадо. В настоящее время шофер за отказ оплатить стоимость ремонта отбывал срок в городской тюрьме. Автопокрышки были изъедены белыми муравьями, многие детали разворованы на починку других машин, а между задними колесами, отгородившись от мира сложнейшим сооружением из лохмотьев, листового железа, грязи и травы, устроилась жить семья туземцев.

Под машиной туземцы нашли себе пристанище еще в то спокойное время, когда император был в горах. Теперь же он вернулся и отдал приказ оттащить грузовик на обочину, чтобы освободить дорогу на станцию. С возвращением Сета Матоди наводнили солдаты и государственные чиновники, и уже три недели город бурлил, стены домов были оклеены прокламациями, по улицам маршировали войска, играла музыка, на городской площади вешали пленных — покоя не было ни днем, ни ночью. В арабском клубе росло возмущение новым режимом.

Махмуд аль-Хали ибн-Саид, болезненный отпрыск старейшего в Матоди арабского рода, сидел в окружении своих соотечественников и с мрачным видом жевал кхат. Сквозь зарешеченные ставни в комнату пробивалось солнце, бросавшее узорчатый свет на потертые ковры и диваны; у кальяна не хватало двух янтарных мундштуков, у стоявшего в углу кресла-качалки сломалась спинка, на старинном, сандалового дерева столе треснула крышка и отошла фанеровка. Только эти несколько человек, шесть стариков и двое изнеженных юнцов, один из которых вдобавок страдал эпилепсией, и остались от исконного населения Матоди — все арабские конники давным-давно полегли в бою. Разговор в клубе шел о том, что сейчас в городе нет места истинным аристократам, уже не расскажешь на улице забавную историю, не постоишь на набережной, во всех подробностях обсуждая цену земельного участка или чистокровного жеребца; теперь не то что постоять — пройти нельзя: столько понаехало чернокожих, индусов, этих грязных, необрезанных, неверных рабов; в судах заседают выскочки и мошенники, с которыми невозможно иметь дело… евреи скупают землю…. налоги… беззастенчивая наглость во всем… никакого уважения к досугу… повсюду развесили эти идиотские флажки, освобождают улицы, куда-то тащат разбитые машины, пользуясь тем, что их владельцы не могут этому помешать… Сегодня вышел указ, запрещающий одеваться в арабское платье. Неужели теперь придется, точно каким-то клеркам, ходить в пиджаках, брюках и тропических шлемах?.. И это при том, какие бешеные деньги берут сейчас портные… Нет, все это специально подстроено, не иначе… Такое впечатление, что живешь в английской колонии.

С самого утра с ведущей на станцию дороги доносились крик, ругань надсмотрщиков, удары палок — это город готовился к пуску первого с начала войны поезда «Матоди-Дебра-Дова», который должен был отойти во второй половине дня.

Пустить поезд оказалось делом непростым. Накануне сражения на перевале Укака начальник станции и все его подчиненные, наиболее крупные чиновники железной дороги, сбежали на материк. Правда, через неделю после победы Сета все они, один за другим, каждый по-своему объясняя причину бегства, вернулись обратно. Немало времени ушло и на ремонт железнодорожных путей, которые враждующие армии серьезно повредили в нескольких местах; не хватало также дров для топки паровоза и проволоки для телеграфных линий, отчего возникали наибольшие сложности, — не успевали с материка привезти дерево и проволоку, как солдаты из расформированной армии генерала Коннолли крали их на украшения своим женщинам. Наконец, когда все трудности остались позади, было решено подождать с пуском поезда до прибытия почтового парохода из Европы — того самого, на котором плыл в Азанию Бэзил Сил. Таким образом, Сил прибыл в Матоди в тот самый день, на который было намечено триумфальное возвращение Сета в Дебра-Дову.

Вся церемония была тщательно продумана самим императором, что и отразилось в специальном приказе, развешенном по всему городу на сакуйю, арабском и французском языках наряду с множеством других постановлений, знаменующих наступление Прогресса и Новой Эры.

Отъезд императора в Дебра-Дову

1) Император отправляется на железнодорожный вокзал в Матоди в 14:30 (8:30 по мусульманскому времени) в сопровождении личной свиты, а также главнокомандующего и его штаба, В почетный караул встанет первый батальон императорской лейб-гвардии. Всем военным, независимо от званий, надлежит быть в полной парадной форме (офицерам — в сапогах); гражданским лицам — в пиджаках, с орденами в петлицах; боевых патронов войскам не раздавать.

2) У входа на вокзал императора встретит начальник станции, который проводит Его величество в вагон. В помещение вокзала, а также на перрон публика не допускается, за исключением (в порядке очередности): дипломатического корпуса, несторианского митрополита Матоди, викария апостольской церкви, старейшины мормонов, офицеров Его императорского величества, директоров железнодорожной компании Grand Chemin de Fer d'Azanie, высшей знати Азанийской империи, представителей прессы. Ни один человек, независимо от его положения, не будет допущен на перрон, если он неряшливо одет или находится в состоянии алкогольного опьянения.