Сельма Лагерлёф - Император Португальский Страница 18

Голос хозяйки Фаллы задрожал, и когда она вновь заговорила, в нем чувствовались страх и сомнение.

— Однажды, когда мы были одни, я спросила, как он хочет поступить, и тогда он сказал, что, если хочу, я могу подарить эти вещи Ларсу, когда он умрет. У него нет сил, чтобы держать речь, сказал он.

С этими словами хозяйка Фаллы распахнула свою большую шаль, и тут Ян увидел, что она держала под ней необыкновенно длинную трость с большим набалдашником из серебра и жесткий картуз с высокой тульей.

— Есть такие слова, которые языку слишком тяжело выговаривать, — сказала она с величайшей серьезностью. — Если хотите, ответьте мне только одним знаком, Ян: могу я подарить это Ларсу Гуннарссону?

Ян отступил на шаг. Вопрос касался того, от чего его мысли были уже так далеки. Ему казалось, что со смерти Эрика из Фаллы прошло так много времени, что он вряд ли и помнил то, как было дело.

— Вы понимаете, Ян, что я больше ничего не хочу знать, кроме того, может ли Ларс принять трость и шапку с тем же правом, что Эрик, а вы ведь это знаете, вы же были вместе с ним в лесу.

— Для меня, конечно, было бы хорошо, — добавила она, поскольку Ян продолжал молчать, — если бы я могла подарить их Ларсу. Я полагаю, что тогда отношения промеж моих молодых дома стали бы лучше.

Голос снова выдал ее, и Ян начал понимать, почему она так постарела. Сам он был настолько поглощен другим, что и не помышлял уже о мести новому хозяину.

— Лучше смириться и все простить, — сказал он. — Этим можно добиться большего.

Старуха глубоко вздохнула.

— Значит, вы говорите так? Тогда все именно так и есть, как я думала, — сказала она. Она выпрямилась, став просто ужасно высокой. — Я не спрашиваю вас, как было дело. Мне лучше ничего не знать. Но ясно одно: Ларе Гуннарссон никогда не получит трость моего отца.

Она уже повернулась было, чтобы уйти, как вдруг остановилась.

— Послушайте, Ян, — сказала она, — вы можете забрать трость вместе с шапкой. Я хочу, чтобы они были в хороших и верных руках. Я не смею нести их обратно домой. Меня могут заставить подарить их Ларсу. Возьмите их на память о старом хозяине, который всегда хорошо к вам относился!

Она пошла своей дорогой, высокая и гордая, а Ян остался стоять с тростью и шапкой в руках.

Он просто не понимал, как это произошло. Такой высокой чести он никогда и ждать-то не мог. Неужели теперь эти семейные реликвии станут его собственностью?

Но он сразу же нашел объяснение. Все дело было в Кларе Гулле. Хозяйка Фаллы знала, что он скоро так возвысится, что нет такой вещи, которая была бы слишком хороша для него. Да, если бы трость была из серебра, а шапка — из золота, тогда бы они, может быть, даже больше подошли для отца Клары Гулли.

ВСЯ В ШЕЛКАХ

Никакого письма от Клары Гулли ни отцу, ни матери не приходило. Но это было не так уж и важно теперь, когда стало понятно, что она молчит только для того, чтобы они еще больше удивились и обрадовались, когда настанет время и она объявит им великую новость.

Но все равно, Яну повезло, что ему удалось немного подсмотреть в ее карты, потому что иначе его легко смогли бы одурачить другие люди, полагавшие, что знают больше него о судьбе Клары Гулли.

Вот, например, взять хотя бы поход Катрины в церковь.

Катрина сходила в церковь в первое воскресенье адвента[4] и вернулась напуганной и расстроенной.

Она увидела, что двое молодых парней, которые осенью работали на стройке в Стокгольме, стоят и разговаривают с другими парнями и девушками. Когда Катрина их увидела, она подумала, что, возможно, сумеет что-нибудь разузнать о Кларе Гулле, и подошла к ним, чтобы спросить.

Они явно рассказывали о каких-то веселых приключениях. Парни, по крайней мере, хохотали так громко, что Катрина сочла это совершенно неподобающим, раз уж они стоят около самой церкви. Верно, и до них самих это дошло, потому что, когда Катрина приблизилась к ним, они сразу стали толкать друг друга и замолчали.

Она услышала только несколько слов, произнесенных парнем, который стоял к ней спиной и не видел ее.

— И представляете, она была вся в шелках! — сказал он.

В этот момент молодая девушка с такой силой толкнула его, что он сразу замолчал. Он обернулся, и его лицо побагровело, когда он увидел, что Катрина стоит прямо позади него. Но он тут же вскинул голову и громко сказал:

— Чего тебе? Почему это я не могу сказать, что королева была вся в шелках?

Когда он произнес эти слова, вся молодежь захохотала еще пуще прежнего. Катрина просто прошла мимо них, так и не решившись о чем-нибудь спросить.

Она пришла домой из церкви настолько расстроенной, что Ян стал было рассказывать ей о том, как в действительности обстояло дело с Кларой Гуллей, но опомнился и только попросил ее еще раз повторить то, что они сказали о королеве.

Она повторила.

— Но ты же понимаешь, что они сказали это только для того, чтобы запутать меня, — добавила она.

Ян не сказал ровным счетом ничего. Но он не удержался и слегка улыбнулся.

— О чем это ты думаешь? — спросила Катрина. — У тебя в последнее время такое странное выражение лица. Ты-то ведь всяко не знаешь, что они имели в виду?

— Да, конечно же, я этого не знаю, — сказал Ян, — но нам надо, любезная моя Катрина, настолько-то уж полагаться на нашу девочку, чтобы верить, что все идет, как должно.

— Я так испугалась…

— Еще не время говорить ни им, ни мне, — перебил ее Ян. — Это Клара Гулля сама попросила их ничего не говорить нам, и мы должны сохранять спокойствие, слышишь, Катрина, должны.

ЗВЕЗДЫ

В один прекрасный день, когда после отъезда маленькой девочки из Скрулюкки прошло уже около восьми месяцев, на ток Фаллы, где Ян был занят молотьбой, пришла Безумная Ингборг.

Безумная Ингборг была племянницей Яна, но он редко ее видел, потому что она боялась Катрины. Наверное, чтобы избежать встречи с его женой, она и разыскала его в Фалле посреди рабочего дня.

Ян не очень-то обрадовался, когда увидел ее. Она не была по-настоящему безумной, конечно же нет, но она была совершенно неуправляемой и ужасно много болтала. Он по-прежнему продолжал колотить цепом, не обращая на нее внимания.

— Прекрати молотить, Ян, — сказала она, — а то я не смогу рассказать, что мне сегодня приснилось!

— Лучше бы ты пришла в другой раз, Ингборг, — сказал Ян. — Как только Ларс Гуннарссон услышит, что я отдыхаю от молотьбы, он придет сюда посмотреть, что тут происходит.

— Я быстренько-быстренько управлюсь, — сказала Безумная Ингборг. — Ты же помнишь, что я была дома самой проворной из всех братьев и сестер. Впрочем, все остальные вообще ни на что не годились, так что тут и хвастать-то нечем.

— Ты собиралась рассказать о своем сне, — напомнил Ян.

— Сейчас, сейчас! Ты не бойся. Я понимаю. Строгий хозяин теперь в Фалле, строгий хозяин. Но ты не бойся меня, слышь! Ты не получишь из-за меня нагоняй. Нет нужды бояться, когда имеешь дело с таким умным человеком, как я.

Яну очень хотелось послушать, что ей могло про него присниться, потому что как ни уверен он был в своих великих надеждах, все же повсюду искал им подтверждения. Но мысли Безумной Ингборг уже работали в своем направлении, и ее нелегко было остановить.

Она подошла к Яну вплотную и при каждой новой фразе все ниже наклонялась вперед. Голова ее тряслась, глаза были зажмурены, а говорила она так, что слова, словно брызги, вылетали у нее изо рта.

— Ты не должен бояться, — сказала она. — Неужели я стала бы разговаривать с человеком, который занят молотьбой в Фалле, если бы не знала, что хозяин ушел в лес, а хозяйка торгует маслом в деревне? «Всегда держи их перед глазами», — написано в катехизисе. Это-то уж я знаю. Я никогда не прихожу, когда меня могут увидеть.

— Отойди в сторону, Ингборг! — сказал Ян. — А то я могу случайно задеть тебя цепом!

— Подумать только, как вы, мальчишки, лупили меня в прежние-то времена! — сказала она. — Лупят меня и теперь. Но когда нас должны были проверять по Закону Божьему, уж тут-то сильна была я. «Никто не может провести Ингборг, — говорит пробст, — она знает свой урок». И я в доброй дружбе с маленькими мамзелями из Лёвдала. Рассказываю им катехизис, и вопросы, и ответы, от начала до конца. Представляешь, какая у меня память! Я еще и Библию знаю, и всю книгу псалмов, и все проповеди пробста. Рассказать тебе что-нибудь или тебе больше хочется, чтобы я спела?

Ян уже больше ничего не отвечал. Он снова принялся молотить.

Но и после этого она не ушла. Она уселась на сноп соломы и сперва пропела псалом из целых двадцати стихов, а затем рассказала несколько глав из Библии. Наконец она ушла, даже не попрощавшись, и довольно долго ее не было. Но внезапно она снова появилась в воротах гумна.