Энтони Троллоп - Марион Фай Страница 18

— И позволять ей делать все, что она захочет?

— Кто ей позволяет делать, что она захочет? Она сказала, что не будет писать, и не писала. Нам остается только отвезти ее опять в Траффорд и позволить ей забыть его как можно скорей.

Маркиза отнюдь не была удовлетворена, хотя не знала, какую бы рекомендовать особо строгую меру. Было когда-то время — славное время, как теперь думала леди Кинсбёри — когда молодую девушку можно было запереть в монастырь, пожалуй в тюрьму, или просто заставить выйти за какого-нибудь поклонника, найденного для нее родителями. Но эти удобные времена миновали. Лэди Франсес и теперь была в тюрьме, но здесь маркиза вынуждена была играть роль тюремщика; в этой же тюрьме были заперты ее «голубки» за одно с недостойной сестрою. Ей самой хотелось возвратиться в Траффорд, в свой уютный уголок. В ее настоящем настроении красоты Кенигсграфа не пленяли ее. Но что будет, если леди Франсес выскочит из окна в Траффорде и убежит с Джорджем Роденом? Окна в Кенигсграфе несомненно гораздо выше окон в Траффорде. Они решили возвратиться в начале сентября, и почти уже начинали укладываться, когда лорд Гэмпстед неожиданно явился среди них. Ему надоело кататься на яхте, надоели книги и занятие садоводством в Гендоне. Надо было что-нибудь придумать до начала охотничьего сезона, а потому он в один прекрасный день явился в Кенигсграф, никого не предупредив. Это возбудило необузданный восторг его братьев, которыми он распоряжался так произвольно, что даже мать их не могла помешать этому. Их заставляли галопировать на пони, на которых они прежде ездили только шагом; их купали в реке, их водили в верхний этаж замка и запирали в башню, как его умел сделать один Гэмпстед. Джек оставался Джеком; дети были в полном восхищения; но маркиза не так была обрадована его приездом. Через несколько дней завязался разговор о лэди Франсес, которого леди Кинсбёри охотно бы избегла, если б было можно, но на который вызвал ее пасынок.

— Не думаю, чтобы с Фанни следовало дурно обращаться, — сказал он.

— Гэмпстед, я бы желала, чтоб ты знал, что я не понимаю подобных выражений.

— Дразнить, мучить, делать ее несчастной, хочу я сказать.

— Если она несчастна, то по своей вине.

— Но нельзя же с ней обращаться, точно она себя опозорила.

— Она опозорила себя.

— Я это отрицаю. Я не позволю, даже вам, так выражаться о ней. — Маркиза выпрямилась, точно ее оскорбили. — Если в вашем доме к ней так будут относиться, я вынужден буду просить отца удалить ее и поселю ее у себя. Я не хочу видеть, как сердце ее разобьется от жестокого обращения. Я уверен, что это противно его желанию.

— Вы не имеете права говорить со мной в этом тоне.

— Я имею несомненное право защищать мою сестру, и я воспользуюсь этим правом.

— Вы, вопреки всем приличиям, ввели в дом молодого человека.

— Я ввел в дом молодого человека, которого с гордостью называю своим другом.

— А теперь вы намерены помочь ему погубить вашу сестру.

— Вы совершенно ошибаетесь, говоря это. Они оба знают, и Роден, и сестра моя, что я этого брака не одобряю. Если бы Фанни жила у меня, я не счел бы себя вправе пригласить к себе Родена. Они оба поняли бы это. Но из этого не следует, чтоб с ней можно было жестоко обращаться.

— Никто не был с ней жесток, кроме ее самой.

— Довольно легко заметить, что здесь происходит. Было бы гораздо лучше, чтоб Фанни оставалась в семье; но в одном можете быть уверены — я не позволю ее пытать. — С этим он ушел, а на другой день уехал из Кенигсграфа. Понятно, что выражения, какие он употреблял в разговоре с ней, не примирили маркизу с ее пасынком-радикалом.

Неделю спустя, вся семья возвратилась в Англию и в Траффорд.

X. «Nobless oblige»

— Совершенно согласен, — сказал Гэмпстед, пытаясь основательно обсудит вопрос с сестрою, — что милэди не следует позволять тебя мучить.

— Она действительно меня мучит. Ты не можешь себе представить, какова была моя жизнь в Кенигсграфе. Есть обращение, которое может заставить любую девушку убежать или утопиться. Не думаю, чтоб мужчина даже понимал, что значит, когда вас постоянно встречают сердитым взглядом. Мужчина имеет своих друзей, может бывать, где вздумается. Его душевная энергия не ослабевает в одиночестве. Он даже не заметил бы половины того, что девушка поневоле чувствует. Даже прислугу поощряли к грубому обращению со мной. Мальчикам не позволяли и подходить ко мне. Я никогда не слыхала нестрогого слова.

— Скверно.

— И это не облегчалось убеждением, что она и никогда не любила меня. Это значит сносить всю власть матери, вовсе не наслаждаясь ее любовью. С приездом папа́, конечно, стало лучше; но даже папа не может заставить ее изменить своего обращения. Мужчина, сравнительно, так мало значит в доме. Если это будет продолжаться, я сойду с ума.

— Конечно, я буду стоять за тебя.

— О, Джон, я в этом не сомневаюсь.

— Но вообще не легко понять, как за это дело приняться. Если б мы поселились вместе в Гендоне… — При этом предложении лицо ее озарилось выражением радости. — Конечно встретилось бы затруднение…

— Какое затруднение? — Она, однако, прекрасно знала какое.

— Джордж Роден был бы слишком близко от нас.

— Я никогда бы с ним не видалась без твоего разрешения.

— Я бы не разрешил. В этом и заключалось бы затруднение. Он бы стал убеждать меня и мне пришлось бы сказать ему, что я не могу позволить ему бывать у нас, иначе, как с разрешения отца. Об этом и думать нечего. А потому, говорю я, встретилось бы затруднение.

— Я никогда бы с ним не видалась, — иначе, как с твоего дозволения, не писала бы ему, не получала бы от него писем. Ты не должен предполагать, что я отказалась бы от него. Никогда я этого не сделаю. Буду жить, как жила, и ждать. Когда девушка позволила себе сказать мужчине, что любит его, по моим понятиям, она не может отказаться от него. Есть вещи, которых изменить нельзя. Я могла бы отлично жить, не думая о нем, если б не позволила себе полюбить его. Но я это сделала, и теперь он должен быть для меня всем.

— Жаль, что так случилось.

— Да, так случилось. Но если ты возьмешь меня в Гендон, я никогда не буду с ним видаться, пока не получу разрешения папа. Мой долг повиноваться ему — но не ей.

— Мне это не совсем ясно.

— Я для нее больше не дочь, а потому она для меня больше не мать. Она охотно бы отделалась от нас обоих, если б могла.

— Ты не должна приписывать ей таких мыслей.

— Если б ты видел ее так часто, как я, ты бы понял. Она ненавидит тебя почти так же, как и меня, хотя не может так легко этого обнаружить.

— Очень понимаю, что она ненавидит мои воззрения.

— Ты стоишь у нее на дороге.

— Конечно. Естественно, что женщина желает забрать все лучшее для своих родных детей. Я сам иногда находил, что жалости достойно, что у Фредерика есть старший брат. Подумай, какой бы из него вышел славный молодой маркиз, тогда как я совсем не в своей стихии.

— Это вздор, Джон.

— Мне следовало бы быть портным. Портные, мне кажется, вообще величайшие бедняки, скептики и патриоты. Если б изощрялись мои природные способности трудностью содержать жену и детей на несколько грошей в день, я право думаю, что мне удалось бы сделать что-нибудь, что выдвинуло бы меня из толпы. Теперь же я ни то ни се, ни рыба ни мясо. Понимаю, что я — возмутительное существо для души, преданной маркизам. Я вовсе не склонен к аристократическим утонченностям. У милэди три сына, из которых каждый был бы безукоризненным маркизом. Можно ли требовать, чтоб она не думала, что я стою у нее на дороге.

— Но она знала о твоем существовании, когда вышла за папа.

— Конечно, знала; но это не изменяет ее натуры. Мне кажется, я нашел бы в себе силы простить ее, хотя бы она попыталась отравить меня, до такой степени стою я у нее на дороге. Мне иногда приходило в голову, что мне следовало бы пожертвовать собою, отказаться от своих надежд, превратиться в Джона Траффорда — с тем, чтобы уступить дорогу ее юным лордам.

— Это вздор, Джон.

— Во всяком случае, это невозможно. Достигнуть этого я мог бы одним путем — всадивши себе пулю в лоб, что не было бы согласно с моими понятиями о жизни. Но ты ни у кого не стоишь на дороге. Ничего нельзя выиграть, отравив тебя. Если б она убила меня, в этом был бы какой-нибудь смысл; но мучить тебя побуждает ее низкое честолюбие. Она боится, чтобы ее собственное положение не пострадало от твоего неравного брака. Если б она убила меня ради маленького Фреда, в этом было бы что-то благородное. Она добилась бы чего-нибудь для того, кто, конечно, дороже ей всего на свете. Но относительно тебя это самое подлое тщеславие; и я этого не потерплю.

Разговор этот происходил в начале октября, когда они уже провели несколько недель в Траффорд-Парке. Гэмпстед, по своему обыкновению, приезжал и уезжал, никогда не оставаясь у них более двух или трех дней подряд. Лорд Кинсбёри, которому все было как-то неловко, рыскал по целому графству, присматривая за своей собственностью, проводя день другой у кого-нибудь из приятелей. Маркиза не пожелала приглашать к себе друзей, объявив мужу, что семейству не до веселья, благодаря «прелестному» поведению его старшей дочери.